Потом мы помогали ей собирать фотографии. На них были дядьки с погонами. Офицеры! На одной фотографии был дядька в треугольной шапке, рука у него лежала на груди.
— Это ваш отец, генерал, да? — спросил с презрением Рогдай.
Мы ненавидели офицеров, беляков. Тетя Клара была ничего, но то, что у нее отец оказался генералом, нам очень не понравилось.
— Это Наполеон,— рассмеялась тетя Клара.— Россию хотел завоевать. Вот Кутузов, вот Брусилов... Скобелев. Прославленные русские полководцы. Идея — сильная вещь,— задумчиво говорила тетя Клара, не замечая нас.— Я убедилась. Какая идея была у Корнилова? «Единая и неделимая»? Царя на престол? Разве это идея — посадить нового тирана? Но у белых была армия-машина. Машина... Чины, дисциплина... Выполнить любой приказ. Сознательно пойдет на смерть, ну, тысяча людей, а в армии миллионы. Убери дисциплину — и все рассыпется.
Она спрашивала себя и сама себе отвечала.
— У меня было два брата. Одного встретила в Ростове, у Корнилова был. Он спился. Он выполнял приказ, не веря в его целесообразность. Разум кричал: «Ты предаешь Россию!» И не дай бог вам, чтобы когда- нибудь вы узнали подобные муки. Он не мог стать дезертиром... И поэтому погиб. Умер от тифа. Как бездомная собака. А ведь мы родственники Скобелева, русского полководца. Где ты, второй мой брат?
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Ночью немецкая авиация оставила в покое центр города и набросилась на окраины, где были расположены заводы, железнодорожные станции... Около Курского вокзала полыхало полнеба. Пыхали разрывы зенитных снарядов. Иногда, как головка спички, загорался немецкий бомбардировщик и с ревом уходил к Дону.
— Утро вечера мудренее,— решила тетя Клара. Она предложила отправиться спать к ней. В ее комнате не было осколков от оконного стекла: окна у нее выдавились взрывной волной из дома во двор.
Спать решили на ковре. Чтоб не было сквозняка, окна, выходившие во двор, занавесили одеялом. Было душно, как перед грозой.
Мне приснился сон — большая перемена в школе. Учитель математики вышел из класса, ребята вскочили, запрыгали через парты, схватили меня. Я отбивался... Меня засунули в шкаф, закрыли дверцы. Мне хотелось выбраться. Вдруг открылась потайная дверца в стенке, оттуда высунулся учитель и сказал: «Хозяйка, дай водицы испить!»
Я проснулся оттого, что кто-то кричал с улицы:
— Хозяйка, а хозяйка? Отзовись! Живая или нет? Кто есть живой, отзовись! Хозяйка, дай водицы испить!
Голос был надсадный, усталый и беззлобный.
— Принесла нелегкая! — поднялась тетя Клара. Она спала не раздеваясь. Тетя Клара пошла в нашу комнату, оттуда окна выходили на улицу, мы с Рогдаем поплелись следом за ней.
Было совсем рано, солнце еще не взошло, лишь крыша дома напротив была розовой и блестящей. Я еще никогда не вставал так рано. Хотелось выскочить в окно и побежать по улице. Мы с братом осторожно, чтобы не порезать босые ноги об осколки, подошли к окну, забрались на подоконник.
Вчерашний день показался дурным сном, как сон про шкаф в школе; казалось, что горланят петухи, они всегда горланили по утрам в деревне, куда нас на лето отправляли к родным отца. С непривычки от их крика долго потом не можешь заснуть.
Жили мы на первом этаже. Этаж был высоким, выше человеческого роста. На тротуаре перед окнами стоял молодой красноармеец. Лицо у него было красное, гимнастерка сидела мешком, брезентовый пояс под животом, как веревочка. Пилотки на парне не было, белые, коротко остриженные волосы стояли торчком. На левой ноге не было обмотки, из большого солдатского башмака торчал уголок портянки. Винтовки тоже не было. Он был один на всей улице.
— Тетя, дай испить! — попросил он и виновато улыбнулся.
Тетя Клара посмотрела на него, как вождь с трибуны. И спросила с вызовом:
— Вы кто такой?
— Я? — переспросил красноармеец.
— Да, да... Вы самый...
Красноармеец вздохнул, подумал, точно решая, стоит ли говорить строгой тетке правду и не будет ли это разглашением военной тайны, и, решив, видно, что не будет, объявил:
— Андрей я... по фамилии Смирнов.
— Андрей, значит?
— Да, Андрей Иванович. Я издалека... Аж оттуда. Галошино, слышали, может быть? Большое село.
— Где же ваша обмотка, Андрей Смирнов?
— Эта, да? — поднял левую ногу красноармеец.
— Она самая...
Андрей Иванович опять задумался, посмотрел внимательно на ногу, сплюнул с презрением:
— Потерял.
— Что вы говорите? А где же ваша пилотка?
— Пилотка? Тоже... Где-то... Там...
— А где же ваша винтовка, где личное оружие, защитник Отечества? — повысила голос тетя Клара. Лицо ее покрылось пятнами, казалось, что еще минута, и она взорвется от возмущения.
— Поставил,— беззлобно пояснил боец.
— Куда?
— К стене.
— Зачем же, позвольте вас спросить?
— Чтоб не мешала.
— Не мешала? Слышали, что он сказал? Ему мешала винтовка! Понимаете?! — зашлась тетя Клара. Ей не хватало воздуха.— Винтовка ему мешала. Чем мешала? Тем, что из нее нужно стрелять по врагам Отечества?
— Чего стрелять? Из винтовки в самолет? Он же высоко, не попасть,— боец посмотрел на нас с сожалением: неразумные люди, что с ними попусту балясы точить.
— Вы обязаны были стрелять! Присягу принимали. Клялись! Что вы обязаны были делать в минуту опасности для Отечества?
— Стучать.