— А покурить?
— Найдем.
— И чего мы ждем?
— Заходи…
— Я — Валера.
— Миша.
— Макс.
Мужская комната без излишеств. Три полузаправленныe койки. На стенах вырезки из журналов: красотки в бикини вперемешку с футболистами. На столе — грязные стаканы, исцарапанная ложками сковорода. Фрагмент черного хлеба, надорванная пачка «Примы». И здесь «Примa», — подумал я, будто всерьез ожидал увидеть «Столичные». О «Приме» тогда ходил анекдот. Директор Чапаевской табачной фабрики звонит коллеге в Сызрань. Слушай, почему вашу «Приму» хоть изредка покупают, а нашу совсем не берут? Давай сверим ингредиенты. Мы кладем пятьдесят процентов сушеного дерьма, сорок процентов опилок и десять процентов табака. А-а-а, вон оно что. Значит, вы еще и табак кладете…
Выпили сначала за знакомство, потом за «дай Бог не последнюю». Потом за творчество и чудотворство. Именно так Миша, оказавшийся филологом, назвал наш спонтанный визит. К последнему разливу успел Мишин сосед.
— Ну, блин! Как всегда… — расстроился он, — все мягкие и теплые, один я холодный. Не, я требую продолжения банкета.
Он достал червонец.
— Тебе бежать, Мишаня. И консервов каких-нибудь возьми.
Миша спрятал деньги и отбыл. Через минуту сосед вспоминает:
— Э! У него же тары никакой. В чем он напитки мимо вахты понесет?
— Точно, — говорит Валера, — крикни ему в окно — сейчас бросим что-нибудь.
И тут эта пьяная скотина хватает мой новый…
Пардон — маленькое лирическое отступление. В те годы в моду вошли плоские кейсы с замочками, так называемые «дипломаты». Естественно, обладание дипломатом стало моей навязчивой идеей. Я был, в целом, неплохо упакован. Имел фирменный джинсовый костюм, румынские кроссовки и треники «adidas». Для полного комплекта не хватало только дипломата. Магазины исключались — они в те годы существовали без участия покупателей и товара. Знакомые спекулянты разводили руками. Даже мой школьный приятель Ваня — король фарцовки — оказался бессилен. И тогда я написал слезное письмо дяде в Луцк. Кто не знает — это на (или в?) Западной Украине. Вскоре на местной барахолке дядя приобрел новый дипломат югославского, кажется, производства и выслал мне в подарок. Дипломат был из мягкого кожзаменителя темно-вишневого цвета. По периметру — две тонкие металлические окантовочки. Внутри — обит ласковым бежевым шелком. Друзья беззвучно стонали от зависти…
И вот, этот пьяный дебил Валера хватает мой новый (полгода всего носил!) дипломат и бросает его в окно, с восьмого этажа. По звуку снизу я понял, что дипломата у меня больше нет.
— Ты что же делаешь, сука, а?! — едва выговорил я… — И наотмашь вмазал другу в левый глаз. Но не попал. Валера, понимавший кое-что в единоборствах, ловко перехватил мою руку и больно завернул. В ответ он услышал такие слова, воспроизводить которые здесь ни к чему.
— Может, склеим как-нибудь… — примирительно вздохнул сосед.
Вернулся Миша. Дипломат он держал обеими руками, потому что открывался он с трех сторон.
Надо ли говорить, чем закончился тот день? Думаю, нет.
Скажу только, что с Валерой мы помирились через полчаса. Дипломат починить не удалось. Но это все не главное. Главное, что с этого дня общежитие стало для нас вторым домом, если не первым. К великой печали наших родителей — ведь мобильники изобрели намного позже. Мы быстро перезнакомились с кем надо и не надо. Научились хитрым способам прохода через вахту. Узнали, какие окна не забивают на зиму. Случалось, падали с водосточных труб и карнизов. Не пропускали ни одной общежитской дискотеки. Пару раз нас там били. Меня, в частности, группа таджиков за некстати рассказанный анекдот. С их предводителем по имени Мирза я вскоре познакомился и даже приятельствовал. Мирза считал себя чем-то вроде барда, он знал два аккорда на гитаре и сочинял песни. Одна из них начиналась так: «Меня зовут Мирза. Со мной шутить нельзя…». Шутить с ним и правда было опасно. В общаге у меня случился первый в жизни серьезный роман, и, как минимум, четыре несерьезных. Потом, уже в другом общежитии, в Москве, я написал кандидатскую диссертацию и познакомился с будущей женой…
Пару лет назад, в качестве экзотического сувенира, меня одарили пачкой «Примы». Я долго нe открывал ее — пока однажды в доме не кончились сигареты. Первая же затяжка поставила все на места. Я нахожусь в странных отношениях с прошлым. Примерно в таких, как семейная пара, годами балансирующая на грани развода. Иногда мы испытываем приступы взаимной страсти. Тогда в мире нет ничего кроме нас. Чаще — скандалим и разбегаемся надолго. И делаем вид, что незнакомы. Убедить себя в последнем несложно, особенно, если у тебя нет архива и фотоальбома. Хорошо помогает теплое молоко с медом на ночь, в крайнем случае, маленькая волшебная таблеточка. И еще. Надо исключить из жизни случайности, вроде этих приплюснутых сигарет без фильтра. Одна-две затяжки — и ты уже там, в нелепой, полунищей юности. Пирожки с «кошатинкой», бездарные свидания, чернильный портвейн… пятьдесят процентов сушеного дерьма, сорок процентов опилок и десять процентов табака.
Легко и приятно
Лет пятнадцать назад… (или двадцать назад? Время в последние годы опасно ускорилось, а память, наоборот, буксует. Ладно, пусть будет — пятнадцать назад)…мне по учебе, а больше из любопытства, случалось ходить на всякие психологические тренинги. Назывались они кудряво: «трансактный анализ», «нейролингвистическое программирование», «психодрама» и тому подобное.
Наиболее престижными считались занятия у трех профессоров МГУ. Трех «С». Смолин, Соловьева и Симаковская. К ним в группы записывались за месяц. Должен сознаться, что лично мне эти тренинги помогли как мертвому горчичники. Мои комплексы, фобии и вредные привычки остались целы и невредимы. Ведущие здесь ни при чем — все трое были компетентными и интересными людьми.
Смолин, например, любил такую шутку. Думаю, он позаимствовал ее у Фрейда или еще у кого-то из классиков.
— Я знаю, — говорил он студентам, — что половина из вас оказалась на этом факультете, надеясь решить свои личные проблемы.
— А вторая? — спрашивали из зала.
— А вторая… уже поняла, что даже диплом психфака МГУ им в этом не поможет.
Соловьева мне нравилась. Невысокая, стройная. Короткая прическа из мелких бежевых кудряшек. Отдаленное сходство с актрисой Неёловой. Мне хотелось с ней поговорить. В перерыве около нее всегда толпились студенты. Я дождался, пока мы остались вдвоем и сказал:
— Евгения Федоровна, я занимаюсь психологическими защитами. Что рекомендуете почитать?
Соловьева взглянула так, будто увидела пятно Роршаха у себя на юбке и ответила:
— Читайте меня.
Профессор Симаковская напоминала заслуженную учительницу младших классов. Она вела занятия по телесно-ориентированной терапии. Что это такое — забыл. Если честно, и тогда нетвердо знал. А ведь именно на этой телесной ориентации произошел случай, который задержался в моей памяти. Который помог мне кое в чем. Что-то изменил. Как помог и что изменил — не скажу. А случай — вот он.
Мы, около тридцати незнакомых людей, сидели в душной аудитории. Дело было зимой, a топили в МГУ на совесть. Иногда приходилось вставать, отодвигать стулья и выполнять какие-то упражнения. Потом мы вновь усаживались и записывали их смысл.
— Последнее задание. — объявила Симаковская. — Сидящие в первом и третьем рядах повернитесь к тем, кто у вас за спиной… И возьмите этого человека за руки.
Оборачивается ко мне девушка, улыбается. Смотрит уверенно — много тренингов за плечами. Симпатичная, даже очень. И протягивает руки. Тут я с ужасом осознаю, что у меня безобразно потные ладони. В аудитории жара, вытереть потихоньку уже некогда. От волнения еще сильнее вспотели. Катастрофа. Взялись за руки. У девушки все в порядке (как это они умудряются?), а у меня… Позорище. Потная свинья… И ведь, как назло, красотка попалась! Уж лучше б страшненькая…
Симаковская тем временем отдает команды, мы что-то делаем. А я способен думать только об одном: как моей бедной партнерше не терпится вымыть руки. Наконец пытка завершилась. Девушка отвернулась. В ее лице мне на секунду померещилась брезгливость. Я немедленно полез за платком, хотя… какой теперь смысл?
Ведущая говорит:
— А сейчас, как обычно — ваши мысли, чувства, комментарии.
Поднялось несколько рук.
— Давайте начнем с вас. Сидите, вставать не надо.
Со второго ряда привстал сутулый юноша ботанического типа. Затем сел обратно и произнес: