***
Жил я тогда не в Восточном районе, а в Северном, чуть ли не на окраине Города. Поэтому мне приходилось почти каждый день пользоваться единственной веткой нашего метрополитена. Она тогда была короче, чем сейчас. Всего шесть станций. Вот я все шесть и проезжал, от одного конца до другого. Очень удобно. Выходил из дома и уже через десять минут стоял на платформе. Плюс еще пятнадцать минут — движение под землей. И еще семь-восемь минут — пешком до Академии, которая в ту пору скромно именовалась институтом.
В один прекрасный весенний день я ехал на занятия ко второй паре. Утренний пик уже прошел, вагон был полупустой. На второй станции народу прибавилось, почти все сидячие места оказались заняты. Рядом со мной уселась русоволосая девушка лет двадцати. Неброско накрашенная, скромно одетая. Я на нее и внимания-то не обратил, мысли были заняты книгой о трагических судьбах русских эмигрантов первой волны, которую я дочитал вчера вечером. Исторические темы меня всегда интересовали, и я даже подумывал одно время, а не подать ли документы на истфак, но потом все же остановился на культурологии… И была у меня еще особенность: если попадалась мне интересная книга, то после прочтения я несколько дней мысленно жил с ней, переваривал и передумывал, представлял себя на месте главных персонажей и воображал, как бы сам поступил в том или ином эпизоде.
Решающую роль сыграла папка. Самая обыкновенная черная папка из кожзаменителя, которую девушка раскрыла через минуту после того, как села на место. Не окажись при ней этой папки, и ничего бы не произошло. Я бы не заговорил с ней, не узнал бы ее имени, не полюбил бы ее, не женился бы на ней… Но случилось, как случилось.
Моя соседка вынула из папки несколько листов бумаги. Я машинально взглянул на них и уже не смог оторваться. Вроде бы ничего особенного, обычные карандашные наброски. Я тогда учился на четвертом курсе и в изобразительном искусстве разбирался неплохо. Рисунки, лежащие на коленях девушки, были выполнены не на очень высоком профессиональном уровне, хотя и довольно старательно. Но меня заинтересовал даже не уровень, а тематика. Борющиеся с огнедышащими драконами рыцари в доспехах и шлемах, спускающиеся с неба белокурые красавицы с копьями и мечами, хищные птицы с распростертыми крыльями, длиннобородые старцы… Без сомнения, это были зарисовки с картин Константина Васильева, на мой взгляд, одного из величайших художников современности.
Вот сейчас, восстанавливая в памяти всю свою нескладную жизнь, не могу припомнить другого случая, чтобы я заговорил с незнакомой девушкой в транспорте. У меня вообще с женским полом долгое время не клеилось. Не умел я знакомиться с девушками, не умел легко и непринужденно общаться, остроумно и в тему шутить, весело флиртовать. Скажу прямо: боялся я женщин. Теперь, с высоты прожитых лет, легко могу диагностировать причину этого страха. До пятнадцати лет я каждодневно наблюдал взаимоотношения родителей, вот они-то и повлияли на мою неокрепшую подростковую психику. Мама была женщиной сильной и властной, с мнением других людей не считалась, имела собственную точку зрения по любому поводу и считала именно ее единственно правильной. Блеклый и невыразительный отец на ее фоне терялся, как бледно-коричневая тощая курочка на фоне матерого разноцветного петуха с роскошным хвостом. Мне очень трудно было видеть в нем отца. Скорее уж, старшего брата. Мы с ним находились примерно в равном положении, одинаково бесправном. Как нам одеваться, чем питаться, какие лекарства принимать, какие фильмы смотреть, куда ездить отдыхать — все решала мама. С одной стороны, это было даже удобно: раз не принимаешь решений, то и ответственности не несешь. А с другой стороны, я сейчас отчетливо понимаю всю ненормальность и противоестественность такого семейного устройства. И не имею никаких претензий к отцу, который ушел от матери, когда мне исполнилось пятнадцать. Ушел, в чем был, ничего из имущества себе не взял. Оказалось, он уже несколько лет тайком встречался с другой женщиной. Ждал, пока я подрасту. Дождался — и ушел. И правильно сделал, по моему мнению. С отцом я неоднократно виделся после родительского развода и с его новой супругой тоже познакомился. И совсем нетрудно мне было сообразить, почему отец променял на нее мою мать. Рядом с простоватой, робкой и застенчивой женщиной, готовой всю себя посвятить любимому человеку, он сам себе казался настоящим Мужчиной с большой буквы.
Вот этот липкий страх перед тем, что моя потенциальная спутница жизни подомнет и раздавит мою личность, лишит меня всякой самостоятельности, превратит меня в предмет домашнего интерьера, — страх этот и мешал мне строить отношения с девушками. Не знаю, есть ли такое понятие, как мужская девственность, но если есть, то я утратил ее непозволительно поздно, в двадцать лет. Само собой получилось. Пришел как-то в гости к однокурснику на день рождения. Там компания собралась, человек восемь. Напились мы порядочно, в лучших традициях студенческого братства. Среди нас оказалась девушка по имени Алена, с неудачным лицом и умопомрачительно красивым телом. Как я потом узнал, все парни, присутствовавшие на нашей вечеринке, раньше были ее любовниками. Не одновременно, правда, а каждый в свой час. Даже нет, не любовниками. Любовник — от слова «любовь». Половыми партнерами были, вот как надо сказать. Все, кроме меня. И вот ее, Алену, этот факт явно обеспокоил. Полвечера она мне демонстрировала свою готовность, вплоть до того что на колени ко мне усаживалась. Друзья меня в бок толкали, дескать, Жека, чего теряешься, вон же комната свободная… Ну, я и не устоял. Взбалмошная Алена ураганом прошлась по моему телу, оставив после себя миллион воспоминаний и мерзопакостную инфекцию, от которой, к великому счастью, меня весьма успешно пролечили в кожно-венерологическом диспансере. Хорошо, что мама так никогда и не узнала об этом позорном эпизоде из жизни своего сына…
Случилась эта история за три месяца до той самой поездки в метро, во время которой я познакомился со своей первой женой. Искоса поглядывая на ее рисунки, я мучительно придумывал какой-нибудь эффектный способ привлечь ее внимание и завязать разговор. Проклятые подростковые комплексы мешали, в голову ничего не приходило. А ехать оставалось всего две станции.
— Девушка, а вы свою Брунгильду перед зеркалом рисовали?
Эти слова мой язык произнес независимо от воли своего хозяина. Услышав их, незнакомка недоуменно взглянула на меня, потом перевела взгляд на свой рисунок. Задумчиво улыбнулась, опять посмотрела мне в глаза.
— Нет, конечно. А что, разве мы похожи?
— Очень.
— Странно. Никогда бы не подумала. Брунгильда — она же валькирия. Женщина-воин. Сильная, жесткая, не ведающая сострадания… Холодная, закованная в броню доспехов… И что, неужели я произвожу такое впечатление?
— Совсем нет, — мотнул я головой. — Вы не такая. Но и Брунгильда не такая, как вы только что описали. Она вполне способна и на человеческую теплоту, и на сострадание. Как раз из-за этой своей слабости она в конечном итоге и пострадает…
— Пострадает? Как?
— Ее навечно усыпил бог Вотан за непослушание. За то, что помогла воину Зигмунду, которому не имела права помогать… Ну, вернее, ее усыпили не навечно, а до того момента, когда какой-нибудь герой ее разбудит, и она должна будет стать его женой… Короче, что-то типа сказки о мертвой царевне…
— Ничего себе. Откуда вы это знаете? — спросила девушка, с искренним интересом выслушав мои пояснения.
— Ну как же. Есть опера, так и называется, «Валькирия». Я ее не слушал, но читал либретто…
— Да, точно-точно. Вспомнила. Рихард Вагнер… Просто я по натуре совсем не музыкальная, в опере не разбираюсь.
— А бывали когда-нибудь в нашем оперном театре?
— Нет… Я в Городе второй год живу, не успела еще. Из маленького городка приехала.
— А давайте вместе сходим! — выпалил я. — На что-нибудь такое, что вам обязательно понравится. На того же Вагнера, например.
— Так может, мы для начала познакомимся?
— Да, точно… Я Женя. А вас как зовут?
— Вероника.
Поезд с ревом вылетел на конечную станцию и остановился. Вероника аккуратно сложила свои рисунки в папку, и мы с ней поднялись по эскалатору на поверхность земли. Мне жутко не хотелось с ней прощаться. Думал: вот разойдемся сейчас в разные стороны, и что, если никогда больше не увидимся?!.. Но и пропускать вторую пару тоже не хотелось, там не лекция была, а семинар. Нас преподаватель предупреждал в начале семестра, что активная работа на семинарских занятиях позволит получить «автомат» на экзамене. Да и по поведению девушки видно было, что она спешит.
— Может, нам по пути? — с надеждой спросил я.
Пару месяцев спустя, когда дело уже близилось к свадьбе, Вероника со смехом вспоминала вот эту мою фразочку. Говорила, что в тот момент восприняла ее как предложение: дескать, а не созданы ли мы друг для друга, не пойдем ли по жизни вместе…
— Мне туда, — она махнула рукой. — Я учусь в Архитектурно-художественном колледже. У меня пара через десять минут… Как жаль.
— А мне туда, — вынужден был я кивнуть в противоположную сторону, где виднелись бурые стены моего института. — Я на факультете культурологии учусь.
— А девушка-то у тебя есть? — вдруг спросила Вероника.
Я растерялся и не нашел, что сказать. С одной стороны, если Вероника мне понравилась (а она понравилась!) и если я хотел, чтобы она относилась ко мне серьезно, нужно было дать ей понять, что я совершенно свободен. Ни одна в мире женщина не захочет быть запасной или дополнительной. А с другой стороны, мне всегда было неловко признаваться в том, что у меня нет постоянной девушки. В нескольких умных книгах я встречал мысль, что о всяком мужчине можно судить по женщине, которая есть рядом с ним. Красивая, умная и ухоженная — значит, и мужик не промах, раз сумел такую завоевать. Ну, а если женщина ни красотой, ни интеллектом, ни талантами не блещет, то можно предположить, что мужик только такую и способен увлечь, потому что сам никакими достоинствами не отличается и ни на что лучшее рассчитывать не может. А что сказать про такого, у которого подруги вовсе нет?..
— Сам не помнишь, что ли? — усмехнулась Вероника, наблюдая за борьбой чувств, наверняка отразившейся на моем лице.
— Помню. Нет у меня девушки.
— Ничего, это поправимо. У тебя есть куда номер записать?
— Какой номер? — не понял я.
— Телефона, конечно, какой же еще, — засмеялась девушка. — Или ты, Женя, уже передумал меня в театр приглашать?..
Вот так все и закрутилось. На семинар я тогда еле успел. Весь день думал только о своей новой знакомой. Мне казалось, что над моей головой грациозно парит Счастье в виде белой бабочки. Парит очень низко, едва не задевая меня кончиками крыльев. Я понимал, что легко могу спугнуть бабочку неосторожным жестом или излишне громким звуком. И что же мне сделать, чтобы она не улетела прочь, а опустилась на мое плечо?..
***
«Счастье подобно бабочке. Если будете за ним гоняться, оно неминуемо будет ускользать от вас. Но если вы замрете, оно обязательно сядет вам на плечо…» Не помню, какому мудрецу принадлежит сей афоризм. Лично я всегда сомневался в его правильности. За счастье нужно бороться, счастье нужно заслужить — не этому ли учит нас мировая литература? Но встреча с Вероникой заставила меня пересмотреть свои взгляды на жизнь.
Наш роман развивался легко и стремительно, практически безо всяких усилий с моей стороны. Я звонил, приглашал ее на свидания, и она всякий раз соглашалась. Мы гуляли по тихим улицам и городским паркам. Заходили в уличные кафешки, стараясь не нанести непоправимый ущерб моему студенческому бюджету. По моей инициативе сходили в оперный театр, на ту самую «Валькирию», и Вероника потом горячо благодарила меня и говорила, что я открыл ей новый прекрасный мир, о котором она раньше и не подозревала. И восторг ее был неподдельным, я это ясно видел.
Без малейшего напряжения разрешился и вопрос о телесной близости. До поцелуев и страстных объятий у нас дело дошло уже на втором свидании. А кульминация случилась на пятом или на шестом, сейчас уже и не вспомнить точно… Кажется, я в тот день сдал на «отлично» самый сложный экзамен летней сессии и предложил Веронике отметить мой успех. Мы встретились возле ее станции метро. Часа два бродили, взявшись за руки, по нашему микрорайону. К себе домой я не решался ее приглашать, потому что пришлось бы знакомить с мамой, а этого я очень боялся. У Вероники тоже квартира не пустовала. А погода стояла такая изумительная, что ни в какие помещения заходить не хотелось. Я помню детскую площадку с качелями, на которых мы сидели, попивая белое вино и закусывая купленными в киоске вишнями. Помню белую бабочку, которая мельтешила над нами, словно благословляла нас взмахами своих тончайших крыльев. Помню обширный парк неподалеку от моего тогдашнего дома, куда мы забрели, когда вино было допито и на город начала опускаться ночная тьма. Помню одуряющий запах сирени, который опьянил нас куда сильнее, чем алкоголь… Мы вполголоса читали друг другу любимые стихи и перебрали чуть ли не всех поэтов Золотого и Серебряного века. А потом Вероника вдруг продекламировала вот это пушкинское «Весна-весна, пора любви…», и посмотрела на меня таким выразительным взглядом, что я мгновенно понял: все состоится здесь и сейчас. Собственная одежда, разложенная на траве, послужила нам любовным ложем. Это были умопомрачительные минуты, я буду их вспоминать до конца жизни. Когда все уже закончилось и я лежал на своей рубашке, поглаживая волосы Вероники, внезапно пришла в голову мысль: а ведь с той самой Аленой, которая похитила мою мужскую девственность, все было совсем не так! И тут же меня молнией поразила разгадка: ну конечно, не так! У Алены-то я был едва ли не сороковым, судя по рассказам моих однокурсников. А у Вероники я оказался первым…
***
И у Веры тоже!.. Она тоже оказалась девственницей. И меня это нисколько не удивило, хотя, казалось бы, обладательница столь привлекательной внешности давно должна была познать радость плотской любви. Немногие из современных двадцатилетних девчонок могут похвалиться своей «нетронутостью»…(Впрочем, «похвалиться» — неуместное в данном случае слово. Скорее уж — «постыдиться», в наше-то продвинутое время!) А не удивился я потому, что к тому моменту Вера и Вероника слились для меня в одно целое. Я смотрел на одну, а видел другую. Выражением глаз, чертами лица, мимикой, походкой, жестикуляцией, манерой речи — всем, абсолютно всем одна девушка напоминала другую. И не только физическими особенностями, но и духовной сущностью тоже. Они обе были связаны с миром искусства и обладали тонким художественным вкусом. Они обе умели рисовать, обе любили русскую поэзию, обе имели нестандартное мышление и могли простыми словами говорить на сложнейшие темы… От них исходил одинаковый аромат, вот как я бы сказал. С обеими я был настроен на одну волну. Я всей кожей ощущал душевую близость с Верой и Вероникой и был уверен, что и они тоже чувствуют и понимают меня… Никогда прежде мне не встречались двое столь похожих людей. Так можно ли было удивляться, что и в сексуально-физиологическом плане они тоже оказались двойниками?