На лице Эйса не дрогнул ни один мускул.
- Я знаю, что с вами случилось, мисс Миллер. Но не хочу акцентировать внимание на том, что причиняет вам ужасные страдания.
- Вряд ли вы понимаете...
- Закройте рот! - Грэйс вздрогнула от неожиданности.
Эван встал из-за стола и покинул кабинет, чтобы убедиться, что поблизости никого нет. Вернувшись, он закрыл дверь на ключ и занял прежнее место.
- Мне известно всё о ваших проблемах, мисс Миллер. И я знаю, что вы не нуждаетесь в сострадании, которое только умаляет человеческое достоинство. Ваш свитер. Вы никогда его не надевали в дождливую погоду, но сегодня он прикрывает побои, нанесенные отцом.
Бомбардировка Герники. Эйс знал, что делает.
- Солнцезащитные очки. Вам недостаточно того затемнения, что создают грозовые облака, нависшие над городом? Или папочка наплевал на все меры предосторожности и в пьяном порыве посмел испортить аккуратное личико своей любимой дочери?
Из-под очков Грэйс покатились слезы.
- Сомневаюсь, что мистер Миллер разбивает зеркала. Но всё же он поднял руку на человека, что суть его копия. Не находите это унизительным? И вы плачете потому, что вас научили терпеть боль. Даже если это одиозный пропойца, завсегдатай Сиднейских пабов, которого вы, Грэйс, называете отцом.
- Хватит, пожалуйста...
- Вы пришли ко мне в надежде получить частичку милосердия, коим ваша жизнь не преисполнена в стенах родительского дома. Но я не стану утешать вас, не стану обнимать так, как это сделала бы ваша мать, будь она жива. Всё, что я могу сказать - бегите. Вы молоды, талантливы, красивы, мисс Миллер. Зависимость отца паразитирует на вашей к нему привязанности. Но в том и прелесть, Грэйс: будучи привязанной к родителю, вы от него не зависите. Запомните раз и навсегда: если у вас есть шанс избежать страданий, воспользуйтесь им. В противном случае вы проиграете. И тогда ни я, ни кто-либо другой не сможет помочь вам. На пути к спасению гораздо меньше преград, нежели на пути в бездну. Все зависит от того, насколько сильно вы хотите избавиться от своих переживаний. Таких настоящих, интимных, ваших собственных.
Студентка медленно поднялась и направилась к выходу.
Эйс больше ничего не сказал.
Гидрокодон и ацетаминофен. Надвигающийся шторм обещал быть идеальным.
Глядя на снимки жертв, Дженнифер Спаркс не смогла удержаться:
- Мне нравится этот парень...
- Мазл тов! - её напарник Стэнли был настроен не так лирично.
- Будь добр, попридержи сарказм для своих курочек.
- А ты, случайно, не забыла, что у нас уже девять "висяков"? Но да, ты права, мы можем еще немного поглазеть на фотографии. Глядишь, психи сами явятся с повинной.
Стэнли хватило одного взгляда Дженнифер, чтобы понять - он перегнул палку. В случае с детективом Спаркс - это довольно опрометчивый поступок.
- Ладно, уже почти полночь. Я поехал домой. Тебя подвезти?
- Нет, я останусь здесь.
- Спокойной ночи, Джен.
Детектив не ответила. Свет в отделе убийств погас.
Всю свою жизнь Дженнифер мечтала служить в полиции. Она знала, что эта профессия не совсем подходит женщине, которую в ней воспитывала набожная мать, отдавшая дочь в семинарию, в стенах которой Дженни не протянула и месяца. Сама идея "рассадника" казалась ей чудовищно глупой, неуместной. Как будто духовность и нравственность можно воспитать в человеке набором библейских цитат и байками о страшном суде, разложив при этом образовательный процесс на несколько однотипных ступеней. Реальность не соответствовала всем тем идеализированным представлениям церкви о жизни, в которой, по мнению Дженнифер, покойник - это покойник. Немое подтверждение жестокости. Не просто оболочка, которая удерживала некую субстанцию, некогда по глупости и невежеству названную "душой", а свидетельство безжалостной личности, которой не место в "социальной реальности" - подчас ужасающей, но неизбежной.
С отличием окончив академию, Дженнифер столкнулась с препятствиями, о которых ей рассказывал преподаватель по "огневой подготовке и обращению с оружием".
"Любому коллективу необходима женщина. И если бы ты пришла устраиваться на работу в какой-нибудь ресторан, это вызвало бы совершенно адекватную реакцию со стороны мужской части персонала. Ведь там есть кухня. Но ты - коп, Дженни, и не дай бог, ты хоть раз оступишься, тебе этого не простят. Сначала посмеются, возможно, снисходительно похлопают по плечу, а через неделю ты уже будешь вытирать посуду в каком-нибудь грязном баре на окраине Аделаиды. Все об том знают, а потому изначально будут ждать, когда же ты, наконец, оступишься, чтобы избавиться от выскочки, претендовавшей на исключительно мужскую должность".
Единственным, кто нормально отнёсся к появлению Дженнифер в участке, оказался Стэнли - молодящийся детектив из отдела убийств. Спустя пару лет за ужином, он признался, что тепло принял новенькую, понадеявшись на "физическую благодарность" с её стороны. Конечно, Дженни не задели его слова, тем более к тому времени они уже стали напарниками. Поговаривали, что она спит с шерифом, раз ей удалось в рекордно короткие сроки перейти из патрульных в детективы. Но всё это никоим образом уже не беспокоило Дженнифер, добившуюся поставленной цели.
Нельзя сказать, что она прилагала колоссальные усилия, чтобы заполучить вожделенную должность. Дженни хватало острого ума и энергичности, которыми она отличалась от большинства старательных ребят, подходивших к работе полицейского с конспектом лекций и учебником в руках. Иногда детектив и сама не понимала, как приходила к правильному умозаключению, к которому её подталкивала какая-нибудь незначительная деталь. Но и заложницей непрекращающихся рефлексий Дженнифер не являлась. Повезло раз - повезёт и ещё. Некоторые люди назвали бы это талантом. А удачу - чутьём.
Три десятка снимков девяти жертв. Стэнли уверял Дженнифер в том, что эти убийства никак не связаны между собой. Нет никаких фактов или улик, пусть даже и косвенных, указывающих на последовательность преступлений. "Знаешь, почему я не хочу думать, что всё это - дело рук одного человека? Потому что в таком случае нам с тобой лучше собрать вещички и улететь на Бермуды, Джен. Не знаю, как ты, но я бы еще немного пожил. Нет, серьёзно".
Взгляд детектива не мог оторваться от фотографии с пометкой "21 февраля. Ноа Купер".
Мужчина, лишённый век, одетый в сарафан небесного цвета и усаженный под одним из старейших дубов в парке Примроуз. Казалось, он любуется заливом Уиллоуби, красивейшим багровым закатом - предвестником зимних дождей.
В голове крутилось одно слово - Художник.
Каждое новое полотно которого высокомерно поучало своей убийственной элегантностью.
21 февраля, 1974 год. Сидней
Помните нашу первую встречу, дорогая моя? Нервный поцелуй, листок, с запечатленными на нём деревьями, склонившимися под порывами ураганного ветра? На вас был чудесный сарафан небесного цвета, который вы часто надевали перед встречей в бухте Савин Хилл. "Закат, равно как и восход, - одно из немногих чудес, которое не зависит от человека. От всего того вымысла, что пачкает первозданную идиллию, Аннет. В заходе солнца нет ничего прекрасного, но я никогда не смогу сказать, что устал от этого. Необратимость учит великому смирению. Пониманию, что уродство окружения - в мелочах, трагичном коллапсе, рождённом в углублении к эпицентру генезиса реальности". То были минуты великой радости, отведенные нам самим временем, мы уходили в невидимые утра подобно разнузданным героям Берроуза, но мы так и не задали наш бесцветный вопрос, растаяв в холодном осеннем воздухе.
Ноа Купер был отвратительным человеком. Я не могу назвать его мужчиной в полной мере, ибо нетрадиционная сексуальная ориентация превратила несчастного в бесполое существо, провозгласившее своей целью мерзостные утехи в ключе либертинажа Франсуа де Сада. Его смерть выглядела в разы достойнее жизни. Он умер весьма изящно. Безусловно, ваш покорный слуга заставил мистера Купера немного пострадать, но он того заслуживал, не так ли? Я отрезал его веки без какой-либо анестезии, после чего усадил под великолепнейшим дубом в парке Примроуз, предварительно облачив страдальца в тот самый сарафан небесного цвета. Сколько слёз было пролито, Аннет. Он умолял, клялся, что исправится. Но скажите мне, способен ли человек отказаться от того, что приносит ему наивысшее удовлетворение? Вряд ли. Зато он готов пообещать всё, что угодно, лишь бы не утратить возможность этим удовлетворением дышать как можно дольше. Разумеется, я не поверил ни единому слову. Подложив под удавку мягкую тонкую прокладку, сделанную из поролона, я завершил начатое, заставив мистера Купера мечтать о кислороде. Ни улик, ни свидетелей. Задача вторая.
Я написал целый трактат о том, что толкает нас в пропасть. Почему такие как Ноа Купер теряют контроль над своим разумом и обретают счастье в мужеложстве. Почему такие как я не могут остановиться даже перед грозной дланью правосудия, нависшей над вашим покорным слугой ещё в январе.
Казалось бы, слишком много свободы.
Но как быть свободным, когда даже сердце в грудной клетке, Аннет?
Без обратного адреса.
Искренне ваш, Эван.
21 октября, 1974 год. Сидней, штат Новый Южный Уэльс