В столовой уже накрывали ужин, так что дядя и бабушка усадили их за стол, близнецы только шляпы да перчатки сняли и положили у двери на комодик. Первым делом им принесли тазик для мытья рук, полотенца и салфетки, которые по здешнему обычаю полагалось заправить за воротники. Хотя Жиенна предпочла бы положить салфетку на колени, но она быстро сообразила завернуть скатерть так, чтобы накрыть новый костюм.
Пока дядя и бабушка наперебой расспрашивали об их матери, о жизни в столице, об их службе и учебе, а толстоватый и коротконогий, но при том ловкий слуга носил из кухни блюда, близнецы, отвечая на расспросы, рассматривали столовую. За восемь с лишним лет, что их здесь не было, ничего особенно не изменилось. Всё та же старинная тяжелая мебель, всё те же расписные аллеманские фарфоровые блюда в большом стеклянном шкафу, светильники со светошариками на стенах и не слишком хорошая картина над камином, изображающая здешний пейзаж. На картине усадьбе Гонзалезов живописец очень польстил, она выглядела куда более внушительно и красиво, чем была на самом деле. Бласко и Жиенна знали, что усадьба имеет такую странную архитектуру не потому, что кто-то из прежних Гонзалезов так захотел, а просто потому, что к старой квадратной башне сначала пристроили еще два этажа, потом пристройку, к ней – башенку, потом к этой пристройке еще одну, в один этаж, и к ней еще одну башенку, потом самую старую квадратную башню разобрали до фундамента и, не трогая пристройку, построили четырехэтажный дом. К этому дому позже с другой стороны пристроили новую пристройку в два этажа, а к ней – башенку… Потом сняли с дома четырехскатную крышу, сделали асотею, а на ней поставили летнюю горницу в одну комнату, а сверху – крышу с мансардой. Вот и получилась такая мешанина. Когда близнецы в детстве приезжали к бабушке, им очень нравилось исследовать этот странный дом и его закоулочки, каморки, лестницы и прочее. Иногда здесь можно было найти очень любопытные вещи, причем порой такие, о которых даже бабушка не могла толком сказать, откуда они и какова их история.
Наконец слуга расставил все блюда и ушел. Бабушка произнесла короткую молитву, разломила ячменную лепешку и предложила внукам угощаться.
Проголодавшиеся паладин и инквизиторка с удовольствием съели гречневую кашу с луком и салом, рулет из баранины и моркови, и крупно порубленный салат из яблок, огурцов, лука и листовых овощей. Запивать всё это подали яблочный компот, а на десерт – пончики с яблочным же повидлом.
После ужина явилась экономка и сообщила, что комнаты для молодых сеньоров готовы и мыльня тоже протоплена.
Бабушка сама повела внуков на третий этаж по широкой деревянной лестнице (Бласко тут же вспомнил, как восемь лет назад катался по ее перилам). На третьем этаже была всего одна дверь, бабушка толкнула ее:
– Ну вот и ваши комнаты. Всё, что требуется, есть. И на крышу пристройки выйти можно, там навес соорудили, если будет ночью душно, можно там спать… правда, комары в безветренные ночи заедают. Ну вы, небось, какое-нибудь заклинание от них знаете?
– Так ведь магию использовать нельзя, – прищурилась Жиенна.
Бабушка усмехнулась:
– Да используйте на здоровье, лишь бы слуги не видели. Мы-то с Эрнандо знаем, экономка наша тоже и управляющий, они болтать не будут. А остальным – конечно, лучше не знать.
– М-м-м… бабушка Людовика… Магами, конечно, для детей гидальгос быть неприлично… А что насчет паладина и инквизиторки? – задал животрепещущий вопрос Бласко.
Сеньора Людовика вздохнула:
– Так-то, если подумать, то в паладинстве ничего неприличного нет. Королевская же служба, да и с воинской общее имеет. Инквизиторство – тут посложнее… хотя ты же, Жиенна, беллатриса. Трудно сказать… Вот что. Вы пока никому не говорите, а мы с Эрнандо тихонько у соседей попробуем выяснить, как они к этому отнесутся. Да как дон Фонтес на такое смотрит. Во вторник в Сакраменто будет собрание гидальгос домена Фонтес, там-то мы и разузнаем. Понимаю, вам трудно скрывать то, к чему вы привыкли, но что поделать. Потерпите, очень вас прошу. И… дорогие мои – рада, очень рада, что вы приехали. Внуки меня не балуют своими визитами – ваши старшие братья и сестрица ко мне десять лет уж не приезжали. Да и вас ко мне не пускали, хоть я и писала вашим родителям. Всё отговаривались – мол, вы маги слишком юные, скрывать еще не умеете… Обижались на меня, знаю, за то, что магию просила скрывать… Ну, теперь-то вы взрослые, сами решаете за себя. Так что спасибо, порадовали старуху. Максимильяно-то, Лилия и Станса как учиться уехали, так и носа домой почти не кажут. Только письма отписывают, как они жутко заняты, да денег просят, особенно Макси. Эх… Ну, вы располагайтесь, отдыхайте, мойтесь. У нас тут столичных удобств не имеется, водопровод и смывной сортир вот в прошлом году только сделали, на первом этаже под лестницей, а тут чуланчик с ночными вазами и умывальник наливной. А мыльню мы только по вечерам топим, и то не каждый день, уголь дорогой нынче, да и торф недешев.
Бабушка ушла вниз. Бласко и Жиенна зашли в отведенные им комнаты и молча их осмотрели. В прошлый раз, когда они были в гостях у бабушки, их поселили в большой комнате в пристройке, одной на двоих. Сейчас для них отвели целый этаж центральной «башни». Этот третий этаж был меньше второго из-за опоясывающего балкончика, да и сам по себе небольшой. Как помнили близнецы, эти покои считались в доме одними из лучших. Но всё равно спальня тут оказалась одна, хоть и большая. В ней стояла одна широченная кровать под балдахином, сейчас поднятым вверх. Маленькая гостиная не имела никакой мебели, кроме двух кресел, столика, камина и книжной этажерки. Даже диванчика не было, вместо него на полу возле камина были брошены несколько лохматых овчин, сшитых в большой толстый «ковер», и куча пестрых подушек, украшенных аппликациями из разноцветных лоскутов (местное рукоделие, которым славилась Салабрия). Справа от спальни был тот самый чулан с ночными вазами и умывальником, слева – комнатка с зеркалом, вешалками и сундуками для одежды. Из спальни был выход на балкончик, а с него три ступеньки вели на крышу пристройки, где под полосатым полотняным навесом стояли два топчана с соломенными матрасами, столик и два плетеных кресла.
– М-м-м… Дом же такой большой, нам что, не могли две спальни найти? – удивился Бласко.
– Ты разве не помнишь, что в Салабрии о близнецах бытуют очень своеобразные представления? – Жиенна пошла проверить, как слуги развешали ее вещи в гардеробной комнатке.
– Какие? – паладин тоже зашел в гардеробную и водрузил свою треуголку на вешалку из косульих рогов. – Неужели… О, черт… – он вспомнил и покраснел.
В Салабрии считали, что раз близнецы в материнской утробе были вместе, то им стесняться нечего, они от зачатия ближе, чем даже любовники, и оттого здесь любовные отношения между ними не считались ни инцестом, ни даже нарушением целомудрия.
Жиенна тоже засмущалась:
– Ну, да. Забыл, что ли? Помнишь, матушка иной раз нечто такое… не то чтобы высказывала, но всячески давала понять, что не будет возражать, если что.
Бласко покраснел еще сильнее. И даже взялся за лоб, покачав головой:
– Ну ладно слуги, которые комнаты готовили… Но бабушка что, не могла им приказать…
– Так бабушка такая же салабрийка, как и слуги, – вздохнула Жиенна. – И ее даже не смутило, что мы паладин и инквизиторка – нарушением целомудрия же не считается, помнишь?
Она посмотрела на широкую кровать:
– Да не парься, Бласко. Кровать большая, места нам хватит. А стесняться друг друга мы и правда не должны, с чего бы. В мыльню тоже вместе идти придется. Да мы же и дома тоже вместе мыться ходили. Дома же ты не стеснялся. Чего мы друг у друга такого не видели?.. Хм… Жаль только, что эти представления о близнецах не то что не избавят нас от ухаживаний и приставаний местных, а наоборот. Мне одна инквизиторка-салабрийка говорила, что тут считается, будто переспать с близнецами – это очень, м-м-м, хорошо и вообще повышает и потенцию, и привлекательность, и удачу. Так что будь готов к тому, что нас начнут осаждать местные парни и девушки, и предлагать всякое. Двоим сразу причем.
Бласко закрыл лицо двумя ладонями:
– О, Дева… Лучше бы мы в Ковильян поехали.
Жиенна хлопнула его по плечу:
– Переживем. Давай лучше поскорее пойдем помоемся, а то здесь ведь водопровода с подогревом нет, как мы в столице привыкли. Остынет всё.
Мыльня почти не изменилась с тех пор, как Бласко и Жиенна были у бабушки в последний раз. Маленькая, с двумя каменными лежанками, круглой бадьей со скамеечками, с мутным от времени зеркалом и даже, кажется, всё теми же тазиками и ковшиками. Разве что деревянные решетки на полу были другие.
Близнецы разделись в маленьком предбанничке, аккуратно разложив на скамейке свои стеганые халаты, войлочные тапки и полотенца, при этом старались друг на друга не смотреть. Хоть они, когда жили в Сальме, мылись дома вместе, но сейчас почему-то застеснялись – отвыкли. Но в самой мыльне было слишком тесно, чтобы жаться по углам. Так что Жиенна первой махнула рукой на стеснительность, сбросила с себя полотенце, окатилась горячей водой из ковша и взяла плошку с мылом, понюхала его:
– Яичное. Местное, конечно же. Но хоть не серое. Знаешь, на днях съездим в Три Оврага, и я куплю у лавочника лавандовое. Хорошо хоть взяла тестанеровское мыло для волос с собой.
– Я тоже, – Бласко перевязал хвост повыше, закрутил его узлом, облился водой и принялся намыливаться, все-таки стараясь не глядеть на сестру. – Подумал – здесь вряд ли такое купить можно. А я к нему привык, у нас оно всегда в мыльне есть… Хе, Томазо – есть у нас там один такой парень, селянин из Анконы, красивый, кстати – так он поначалу даже не знал, как им пользоваться. Говорил, что дома мылись самодельным, делали его из старого жира с золой и содой, даже волосы такой дрянью мыли, а потом полоскали настоем ромашки, крапивы или луковой кожуры. А когда распробовал тестанеровское, так понравилось, и он даже стал себе и другие товары Тестанеры покупать, там, мази для рук, всякие притирания и духи… Прямо как плайясольский аристократ.
– У нас тоже селянские девочки есть, – Жиенна зачерпнула воды и принялась смывать мыло. Мыться основательней не было необходимости, еще вчера вечером она отлично помылась в мыльне своей обители в столице, где удобства были не хуже паладинских при дворце. – Тоже любят всякую мелкую роскошь. Еще бы не любить, когда дома ничего лучше мыльного корня не видели…
Бласко, смывая с себя мыло, скользнул по сестре взглядом да так его и не отвел. Сообразил вдруг, что с последнего отпуска он ни разу не видел ее раздетой, а за этот год она стала куда красивее. Крепко сбитая, подтянутая, с крутыми бедрами и округлой грудью, не очень тонкой талией и плоским животом с заметным рельефом мышц – Жиенна выглядела великолепно.
Она тоже рассматривала брата довольно-таки оценивающим взглядом. И сказала:
– Хорошо же вас в Корпусе гоняют. Вон какие мускулы нарастил, прямо загляденье.
– У тебя тоже всё с этим хорошо, – смущенно ответил Бласко. – И не только с мускулами.
Он залез в бадью с горячей водой и устроился там на скамеечке. Жиенна, смыв остатки мыла, залезла туда же.
– Ух, горячо. Это получше, чем ванна в нашей мыльне, – она устроилась поудобнее. – Слушай… Как бы нам бабушку расспросить насчет той овцы, а?
– Не знаю. Не думаю, что стоит прямо так вот спрашивать – «а не знаете, кто тут овец на части рвет?», – Бласко даже обрадовался, что она перевела разговор в деловое русло. – И вообще я думаю, бабушку или дядю не надо так сразу об этом спрашивать. Сначала, может, попробуем со слугами поговорить, в село съездим или на соседние хутора, с пастухами пообщаемся. И я бы с этим алхимиком познакомился, интересно же. Помнишь, лавочник его экономку ведьмой обозвал?
– Помню. А точно. Завтра съездим в село за мылом, может, заодно и к алхимику наведаемся. И, кстати, сомневаюсь, что он именно алхимик. Для местных, видно, любой ученый, если не лекарь – алхимик.
– Кстати да, – Бласко выбрался из бадьи и закутался в полотенце. – Заодно поподробнее разузнаем в селе насчет того, чем бы тут заняться. Три недели же, надо поразвлечься как следует.
В спальне они сняли покрывало с кровати и с радостью обнаружили, что одеял там два, а не одно двуспальное, как они опасались, да еще в ногах по шерстяному толстому пледу положено. Так что, помолившись, улеглись, закутались и заснули.