Тоже целую))»
На сердце потеплело. С каждой строчкой, с каждым словом улыбка крепла и ширилась, а под конец Ольга откинулась на спинку кресла и закрыла глаза...
Пальцы встрепенулись и полетели по клавиатуре.
«>Я, кажется, знаю, что случилось с Убийцей Смысла)) Он просто немножко влюбился, вот и всё. Ничего страшного))
Спасибо, доктор! Значит, я буду жить?)))
>С Гаюшкой
Прикольно звучит)))
>у вас в кои-то веки наметилась чётко прописанная любовная линия в тексте
А вот щас обидно было.
шуткО ))
Знаешь, я про «любовную любоффь» и правда как-то не очень умею, наверно. Боюсь, её будет не так много — недостаточно, чтоб потрафить ещё и женской части аудитории. Основную часть сюжета будут занимать политические интриги, батальные сцены и твоя «любимая» расчленёнка))
>нет, соплей в сахаре и прочей ванили у вас нет
Фух, слава Богу выдохнул
>И ещё: что у него там за таинственная тайна, из-за которой он мочит всех, кроме старика Фуно?!))
А вотЪ! Нискажу))) А то вся интрига пропадёт)
>Надеюсь, мы рассосали твой затык))
Спасибо тебе, солнышко. Мне надо ещё чуток подумать на эту тему, но твоё мнение очень много значит для меня. Не знаю, бывают ли у текстов ангелы-хранители, но у этой писанины он определённо есть)
Люблю)
До вечера)»
4
— До вечера, родная, — улыбнулась Ольга.
Короткий, но крепкий поцелуй, соединение двух лиц в тревожном облачке прохладного мужского аромата туалетной воды — и Алиса вышла из машины, опираясь на трость. Сегодняшний сеанс обошёлся без последствий в виде сонливости, но мышцы побаливали: массажистка здорово их намяла. Груды серого тающего снега — горбатыми китами во дворе, ослепительное солнце-победитель и пустяковый трезвон капели с крыш. Трость Алисы глубоко вонзилась в талый снег; он с глухим скрипом провалился под ногой, но она устояла, слегка опершись рукой о дверцу верного и серьёзного, как танк, чёрного «железного коня». Его повышенная проходимость была сейчас весьма кстати.
— Не провожай. Дойду, — улыбнулась-кивнула Алиса Ольге и помахала рукой, щурясь от ярких лучей.
По утрам слякоть прихватывало небольшим морозцем, а днём всё снова раскисало и дышало весенней сыростью и пронзительной подснежниковой свежестью. Ольга уже щеголяла без шапки, а пышная и пушистая копна её волос, придававшая её облику налёт романтичности, к некоторому сожалению Алисы, превратилась в строгую короткую стрижку с почти бритыми боками и затылком. Исчез милый творческий беспорядок, лицо стало суровее и... заметнее. Волосы оттягивали на себя много внимания; обрамление сократилось, ушло — сами черты непривычно выступили на первый план.
Новая глава ожидала вычитки и редактирования — уже восьмая. «Затык» с седьмой был успешно преодолён: камень преткновения, письма лорда Гая, Ольга решила оставить в первоначальном виде, после чего с облегчением двинулась вперёд по сюжету. Книга о Проклятом Лорде пока не выкладывалась на странице Убийцы Смысла и не имела заголовка; что-то завораживающее и величественное было в этой мрачной вещи, полной жестоких смертей, и Алиса ждала каждой главы со странным нетерпением, удивляясь самой себе. Сомневаться не приходилось: это должно было вылиться в нечто очень интересное, очень любопытное и мощное. Текст затягивал и не отпускал; мелкие опечатки и ошибки уже не портили от него впечатления, а воспринимались лишь как милые «трещинки», как родные морщинки у глаз Ольги, как седые волоски на коротко подстриженных висках и затылке. В тексте чужого, совершенно незнакомого автора эти недочёты, безусловно, заставляли бы Алису поморщиться; когда-то таким автором был для неё и Убийца Смысла, но кто бы мог подумать, что он станет ей таким родным, дорогим и любимым? Со всеми его пропущенными запятыми и милыми, смешными «очепятками». Не от неграмотности — от вдохновенного полёта мысли, от стремительной чечётки пальцев по клавиатуре. Ну а вычитывать, прочёсывая текст, выискивать все эти огрехи — не «царское» дело, а вернее, не авторское: бета поправит. В ответ — полный тёплой благодарности взгляд и нежная, щекочущая ласка поцелуя: «Спасибо, родная. Что бы я без тебя делал?» (Убийца Смысла — он). Улыбка тронула и губы, и прищуренные от солнца ресницы Алисы.
Оля не могла слушать свой любимый «Nightwish»: это было чревато сильнейшей головной болью. Треки звучали у неё «в голове». Алиса читала её тексты под эту музыку — и неожиданно для себя втянулась, хотя прежде не особо жаловала метал. Музыка была неотделима от текстов Убийцы Смысла, она царила в них, присутствовала неотступно, вплетаясь в каждую строку и сцену, обрамляя абзацы и выстилая страницы стальным, рокочущим узором. Она была действующим лицом. Алиса даже тренировалась под неё. Мощный рёв электрогитар наполнял её вибрирующей силой, уверенным пульсом жизни, окрылял и подхлёстывал, заставляя стиснуть челюсти и шагать вперёд.
С работой над книгой про лорда Гая собственное творчество Алисы несколько отодвинулось в тень; последний свой рассказ она опубликовала в минувшем декабре, незадолго до того изматывающего бронхита. Потом была череда стихотворений, которые читала только Оля да пара десятков самых верных подписчиков Алисы Зазеркальцевой. Её знали больше как бету Убийцы Смысла и профессионального корректора, а не автора. Ну, и ещё её литературные обзоры и статьи неплохо почитывали, у неё даже висело несколько медалек в профиле; художественное же творчество оставалось недооцененной стороной её деятельности. Задевало ли, огорчало ли это Алису? Непростой вопрос.
«Улисс», о котором она задумала большую статью, тоже ждал своей очереди. Алиса только что одолела «Навсикаю»; образ Герти Макдауэлл, хромой девушки на пляже, неожиданно срезонировал в её душе и причудливо наложился на хромую королеву Инголинду... Как-то сложилось всё и обступило её — одновременно, со всех сторон.
Погружённая в эти размышления, Алиса поднималась по лестнице. А навстречу ей спускалась, пошатываясь, высокая блондинка с ярко-голубыми глазами и широким, накрашенным алой матовой помадой ртом. Её ноги нетвёрдо ступали, цокая высокими каблуками, и она тяжело опиралась на перила.
— Девушка, простите... У вас не найдётся стаканчика воды? — спросила она глухим, слабым голосом. — Что-то мне нехорошо...
— Может, скорую лучше вызвать? — встревожилась Алиса, холодея от этого неожиданного столкновения.
— Нет-нет, не нужно, сейчас всё пройдёт, — торопливо запротестовала хорошо одетая незнакомка, прислоняя руку с длинным и холеным гель-лаковым маникюром ко лбу. — Просто пара глоточков воды, и всё. Если вас, конечно, не затруднит.
— Сейчас, минутку, — забеспокоилась Алиса.
Когда она волновалась и нервничала, мышцы, как назло, становились неподатливыми, скованными. Ни с того ни с сего от напряжения и спешки разболелась голова. Хромая сильнее обычного, Алиса проковыляла на кухню и открыла кран питьевого фильтра, подставила под светлую струю стакан. Тот чуть не выскользнул из подрагивающей руки, и она взяла его в другую — со здоровой стороны. Дело сразу пошло на лад.
— А можно буквально пять минуточек отдохнуть? — попросила незнакомка, выпив пару глотков. — Я надолго вас не обеспокою, мне бы просто посидеть совсем чуть-чуть, дух перевести. Мне уже лучше, не волнуйтесь.
Алиса принесла в прихожую стул с кухни, и блондинка опустилась на него, откинулась на спинку, обмахиваясь когтистой рукой. Полы приталенного пальто горчичного цвета свесились по обе стороны; длинные и стройные, как у топ-модели, ноги она поставила носками внутрь: колени вместе, пятки в стороны. Лакированные сапоги почти не запачканы: видимо, их хозяйке не приходилось разгуливать по весенней слякоти пешком. Тонюсенькие колготки.
— Уф... Спасибо вам огромное, девушка! Редко встретишь таких добрых и отзывчивых людей. Обычно всем плевать — хоть лежи посреди улицы и помирай. Никто и не подумает подойти. Ну, валяется человек и валяется — им-то что! Равнодушие кругом...
Эти слова всколыхнули память Алисы неприятным эхом: не так давно она, поскользнувшись, растянулась на льду. Она всегда стремилась как можно больше ходить без сопровождения — вот и отправилась на приём к врачу сама, уверив Ольгу, что отлично справится. Справилась бы, если б не проклятый гололёд. Ногу скрутило болезненным спазмом, и она долго беспомощно барахталась, пытаясь подняться, но редкие прохожие шли мимо по своим делам. Тоскливая обида и отчаяние тогда охватили Алису; кажется, она немного не рассчитала свои силы, а Оля была далеко — на работе. Телефон лежал в кармане, готовый «через время протянуть голос тихий и глубокий», но не звонить же ей, в конце концов, чтобы она, бросив всё, мчалась через весь город! Как будто ей больше нечем заняться...
Алиса тогда встала-таки сама. Закусив губы и глотая тёплую солёную влагу, она услышала в голове могучий рокот гитар, сцепила зубы и ползком добралась до уличного цветочного вазона. Ухватилась за него и вернула себе вертикальное положение. Ушибленный локоть болел. Вечером того же дня Оля, хмурясь, сказала: «Вот сволочи... Алисёнок, солнышко, надо было мне всё-таки позвонить! Зачем тогда телефон, если им не пользоваться? Ничего страшного, приехала бы. Хоть за тридевять земель!» Алиса только хмуро улыбнулась и покачала головой: зачем? Встала же.
— Да уж... Это точно, — глухо вырвалось у неё.
Блондинка выпила ещё воды, закатывая лазурные глаза.
— Вы уж извините, что я вот так вас побеспокоила... Так неловко получилось! К подруге пришла, а её дома не оказалось.
— Почему же вы не созвонились с ней предварительно? — осторожно заметила Алиса.
— Сюрприз хотела сделать, — вздохнула незнакомка и поморщилась. — Вот тебе и сюрприз! Ничего-ничего, вы не волнуйтесь. Уже отпускает понемножку. Сейчас, отдышусь только ещё чуть-чуть и пойду.