И я стал брать только письма. Я подумал: «Если и не удастся разнести по адресам, я опущу их в почтовый ящик. Почта-то, наверное, там работает!» Взял я и две крохотные посылки. В одной было три плитки шоколада, в другой — лекарство.
Вечером, за несколько часов до отъезда, я лег отдохнуть.
Вскоре ко мне постучались.
Войдите! — крикнул я.
В облаке пара в землянку вошел невысокого роста боец с опушенным инеем лицом. Он долго переступал с ноги на ногу, не зная, с чего начать разговор...
Вы ко мне по делу? — спросил я, вставая с койки.
Да я хотел просить вас взять письмо и небольшую посылочку... У меня в Ленинграде мать-старуха и братик Вася...
Солдат вытащил из карманов закопченного полушубка две бутылки и поставил их на мой шаткий стол.
Я взял бутылки, посмотрел их на свет.
Цыплята?
Вы почти угадали, — грустно ответил боец. — Вороны!
Каким же образом вам удалось вогнать их в бутылки?
О, это мой секрет!.. Заметьте, вороны общипанные, потрошеные, но совсем целые. И бутылки совсем целые! Секрет я открою, когда вы вернетесь.
Я снова посмотрел бутылки на свет.
Вы никогда не ели вороньего мяса? — спросил боец. — Тогда не отличите от куриного! Привезите только малокалиберное ружье из Ленинграда. Там оно
Невыдуманные рассказы о войне
ничего не стоит, а здесь за него просят большие тысячи.
Но где вы тут на фронте находите ворон?
Так я же разведчик! — Боец широко улыбнулся, и на этот раз его лицо показалось мне и юным и озорным. — После удачного поиска наш лейтенант всегда разрешает на денек съездить в тыл, пострелять ворон... У него тоже в Ленинграде семья...
Посылка была столь необычная, что я взял бутылки и спрятал их в вещевой мешок.
Пожелав мне счастливого пути, солдат ушел в ледяную ночь. Было тридцать три градуса ниже нуля. Идти ему к себе в часть надо было больше двадцати километров. /•
Спать я уже не мог... Даже в напряженном переезде через Ладожское озеро, где в снегах чернели разбитые вражескими авиабомбами грузовики, виднелись раскиданные ящики и мешки с продуктами, а порой и замерзшие люди, я все думал о бойце и его диковинной посылке...
Приехав в осажденный Ленинград, я к концу дня пошел на Советскую улицу, где жили родные моего разведчика.
Но указанный в адресе дом, как и два соседних с ним, были разворочены прямым попаданием фугаски. Перед развалинами стояла простоволосая старуха в расстегнутом пальто и кричала:
Вася!
Увидев меня, старуха сказала:
Покричите его, я устала...
Я крикнул:
Ва-а-а-ся!
Сошедшая с ума старуха хихикнула в кулак:
Вы громче, мы живем на пятом этаже...
Я попытался сунуть ей в руку бутылку с вороной, но она швырнула ее в снег и скрылась среди развалин.
Тогда я подобрал бутылку и побрел по пустынной улице...
На третий день нашего пребывания в Ленинграде шофер разбил бутылки с воронами и приготовил жаркое. Разведчик был прав: трудно было бы в голодном городе отличить воронье мясо от куриного.
Всю жизнь теперь буду есть ворон! — сказал
шофер после обеда. — Знать бы только секрет консервирования!
Но секрет этот навсегда остался нераскрытым. Через восемь дней мы возвращались к себе на Свирь. По пути заехали в часть, в которой служил наш разведчик. Здесь нам сказали, что он и трое его боевых друзей не вернулись из последнего трудного поиска..,
Улица Декабристов
Наша машина останавливается у ворот обледенелого пятиэтажного дома на улице Декабристов. Выгружается майор, которого мы подобрали в пути еще по ту сторону Ладожского озера. У него мешок с продуктами и шесть поленьев березовых дров.
Майор старательно складывает дрова у ворот и то и дело с надеждой смотрит на окна третьего этажа.
К машине, играя тростью, подходит какой-то типчик. Он точно сошел с плаката двадцатых годов: с брюшком, невысокого роста, в добротной шубе.
Типчик фланирует около машины и, глядя куда-то в сторону, негромко говорит:
Есть тентели-ментели. Кому тентели-ментели?
Никто из нас не понимает, что предлагает незнакомец. Никто поначалу и не обращает на него никакого внимания. Но потом к нему подходит шофер.