Это она так пыталась отвлечь Ташу от тревожных мыслей, да ей и самой требовалось переключиться на что-то хорошее. Девушка тоже бросила взгляд на клёны; осенний свет отразился в её глазах, делая их ещё яснее и больше.
— Наверно, потому что жёлтый цвет ярче зелёного, — сказала она.
А Алика тем временем с шутливой галантностью открыла перед ней дверцу машины:
— Прошу.
Садилась Таша всегда немного скованно и неуклюже, с подчёркнутой осторожностью, будто опасаясь, что не протиснется, не поместится. Это было излишней мерой, помещалась она в машине без проблем, но всё равно каждый раз поджималась, группировалась. Она казалась себе больше, чем была на самом деле.
Машина остановилась неподалёку от университета.
— Таш, я сейчас домой заскочу ненадолго, а потом — к Марине, — сказала Алика. — Скорее всего, с ночёвкой. Дома буду или завтра утром, или днём.
— Ладно, — отозвалась та, нажимая на внутреннюю ручку дверцы. И попрощалась с едва заметным намёком на улыбку в уголках хорошеньких розовых губ, чуть тронутых бесцветным блеском-бальзамом: — Пока.
— Пока, мой хороший. — У Алики получилось улыбнуться только глазами и ресницами: губы сковало это проклятое холодное окаменение души.
Выбиралась Таша из машины в той же преувеличенно осторожной манере, словно боясь застрять. Её роскошные длинные волосы, шелковисто блестя, покрывали всю её спину до самого пояса волнистым плащом. Проводив её взглядом, Алика развернула автомобиль.
Дома она закончила работу, за компьютером выпив ещё одну большую кружку несладкого кофе с молоком, и через два часа уже ехала к Марине — своей девушке. А студентка Таша была её племянницей.
Тарелка с яйцом и ломтиком хлеба с маслом так и осталась на полке холодильника.
*
С Региной Алика познакомилась, когда брала у неё интервью. К своим тридцати пяти годам та была обладательницей небольшой сети частных аптек и весьма яркой внешности. Высокая, подтянутая брюнетка с пышной копной коротких, но густых и волнистых волос, она обжигала своими по-южному тёмными глазами и покоряла энергичным, напористым обаянием. Она излучала кареглазый, улыбчивый магнетизм, перед ней будто катилась волна будоражащей, электризующей силы, которая просто сшибала с ног и брала в плен. Алика и себя саму никогда не считала слабой и податливой, профессия журналиста требовала определённого склада характера, которым, как ей казалось, она в достаточной мере обладала. Она тоже была недурна собой: стройная фигура, стремительная походка, рост — метр семьдесят пять, большие зеленовато-серые глаза, мягкие русые волосы с осветлёнными прядями. Между ними вспыхнула страсть, их потянуло друг к другу, будто магнитом — пусть это и избитое сравнение, но оно самым точным образом отражало суть этого явления. А потом страсть начала понемногу превращаться в борьбу за доминирование.
Умная, энергичная и хваткая в делах, Регина и в постели оказалась очень темпераментной дамой. Свои отношения они не выставляли напоказ, постоянно вместе не жили. В перерывах между бурными, полными ярких чувств встречами у обеих была работа — много работы. Оттого, что встречи эти происходили далеко не ежедневно, они успевали друг по другу соскучиться. Случались и ссоры, во время которых Регина никогда не повышала голос, не опускалась до оскорблений и игнорировала резкие и грубоватые слова, которые порой в запале вырывались у Алики. За примером далеко ходить не нужно. «У тебя охренеть какое самомнение», — не сдержалась Алика по телефону, а Регина даже бровью не повела. Она всегда держалась невозмутимо и чуть насмешливо, смотрела сквозь снисходительно-ласковый прищур, но ласковость эта была обманчивой, за ней прохладно поблёскивала неумолимая сталь. Даже когда Регина молчала, она давила своей энергетикой, а прибегая к словам, обезоруживала безукоризненно корректными, логичными, произнесёнными спокойным тоном фразами, этим демонстрируя своё превосходство, силу и железобетонную выдержку. Словесные баталии Алика в подавляющем большинстве случаев проигрывала. Примирительный секс был пламенным — свежим, обновлённым.
Но если поначалу ссоры казались своеобразной, острой и пикантной приправой к чувствам, совсем как по пословице «милые бранятся — только тешатся», то со временем это начало Алику изматывать. Стрессы подливали масла в огонь: работала она много и насыщенно, порой и по выходным, моталась по командировкам. Она была ярким профессионалом своего дела, её ценили по достоинству, но не обходилось и без стычек с начальством и коллегами. Такой уж беспокойный, непокладистый был у неё нрав — или, вернее сказать, норов. Она терпеть не могла давления на себя и стремилась принципиально и аргументированно отстоять свою позицию.
Один такой конфликт привёл к тому, что она ушла, хлопнув дверью. Компромисс был невозможен, патовая ситуация затянулась удавкой на горле, и Алика рубанула Гордиев узел — написала заявление и ушла. Не в пустоту, конечно. Она знала, что без работы не останется: такие специалисты, как она, всегда были в цене. Но увы, так совпало, что как раз в это же время Алика поймала Регину на измене — та параллельно закрутила роман с двадцатилетней девчонкой. Это стало последней каплей. Сложные, яркие, насыщенные, но такие изматывающие отношения были ей уже не по силам. Спать она стала по три-четыре часа в сутки и за неполный месяц похудела на шесть килограммов, что на её и без того изящной фигуре было очень заметно. Она не плакала, слёз не было — мучительная сухость царапала глаза, но горло и грудь как будто что-то сдавливало. И желудок отказывался принимать пищу, сжимаясь в комок.
В довершение всех неприятностей физическое самочувствие тоже начало её подводить. На разрыв с Региной и неурядицы с работой наложилась непонятная хворь: Алику одолел кашель. Странная это была простуда — ни насморка, ни боли в горле, ни какого-то серьёзного повышения температуры, а сразу этот затяжной, непрекращающийся кашель, поселившийся под рёбрами, в глубине грудной клетки.
Алика к врачу не пошла, пыталась справиться с этой «простудой» сама, но лучше не становилось. С работой ситуация как будто выправилась, но нарастающее ухудшение самочувствия вынудило Алику всё-таки пойти в больницу. Предварительный диагноз обрушился, как топор гильотины: опухоль в нижней доле левого лёгкого.
Исследование опухоли дало более точный диагноз: аденокарцинома, или немелкоклеточный рак.
После биопсии болезнь обрушилась лавиной: потревоженная опухоль стремительно дала метастазы в лёгкие и шейные лимфатические узлы. Жизнь безжалостно наносила Алике удар за ударом: подкошенная новостями о её болезни, умерла от сердечного приступа мама. (Отца не стало за несколько лет до этого). На похоронах мамы старшая сестра Алики, Ольга, немного полная, высокая и крупная, но задумчиво-красивая, не растерявшая после сорока лет молодой густоты прекрасных волос, тихо проронила:
— Я следующая.
— Оль, грех тебе так говорить, — нахмурилась Алика. — Если на то пошло, то скорее уж я на тот свет приберусь. Я одна, а у тебя — семья...
Сестра посмотрела на неё странным, жутковато-провидческим взглядом и проговорила:
— Аль, обещай, что Ташку не бросишь. Ты справишься, я знаю.
Расстроенная Алика не знала, что и ответить. Она и своего-то будущего не знала, как она могла что-то обещать?.. Ни на какие хвори сестра не жаловалась, выглядела пышущей здоровьем, полнокровной, сильной, могла похвастаться завидной сохранностью зубов и свежестью дыхания — как у неё язык поворачивался такое себе пророчествовать?.. Живи да радуйся!
Вслед за первой оглушённостью от «приговора» врачей Алику ужалила отчаянная жажда жизни. Она до стона, до крика, до рыка сквозь стиснутые зубы не хотела умирать в тридцать три года! Нет, сидеть сложа руки и покорно ждать конца она не будет, не сдастся без боя. Не такова она была, чтобы сдаваться. От химиотерапии Алика решительно отказалась, уверенная, что такое лечение скорее доконает её, нежели поможет. Дополнительные анализы подсказали выход: ей могли помочь относительно новые противоопухолевые таблетки — ингибиторы тирозинкиназы. Проблема с ними была лишь одна: запредельная цена — семьдесят, сто, двести тысяч рублей за упаковку. Можно было купить и более дешёвые дженерики индийского производства, но без уверенности в их эффективности. Ещё была возможность приобрести препараты с рук через форумы для онкобольных — остатки после лечения. В первый раз Алика раздобыла лекарство именно так — не целую упаковку, а один блистер с десятью таблетками. Дальше пришлось хлопотать. Добиться бесплатной выдачи препарата удалось не сразу, пришлось искать деньги по друзьям, знакомым, коллегам по работе. Благодаря неравнодушию этих людей набралась нужная сумма, и Алика купила целую упаковку таблеток, которой должно было хватить на тридцать дней. Со смерти мамы ещё не прошло положенных шести месяцев, в наследство сёстры пока не вступили, но предварительно было решено, что жилплощадь продадут и поделят деньги поровну. Свою долю Алика, разумеется, планировала потратить на лечение. Сама она жила в малогабаритной двушке, взятой в ипотеку. Ей оставалось выплатить ещё три взноса.
Она перелопатила массу литературы и уже разбиралась в своей теме не хуже, а может, в чём-то и лучше врачей. Она постоянно отслеживала новости и публикации в области лечения рака, обзавелась знакомыми по переписке на форумах. Благодаря настойчивому, пробивному характеру она добилась-таки бесплатной выдачи лекарства, а разнообразные вспомогательные БАДы и вакцины покупала сама. Пришлось повоевать с системой, поругаться, отправить с десяток писем в разные инстанции. Разумеется, всё это отнимало силы и убивало нервные клетки. Её свалило воспаление лёгких — с высокой температурой, слабостью, удушающим кашлем и отвратительным самочувствием. В какой-то миг промелькнула мысль: «Ну, вот и всё».
Но она выкарабкалась.
Алика не прекращала трудиться, хоть ей и пришлось сбавить обороты. Она ушла на удалённую работу. Противораковые таблетки действительно помогали ей, она ощутила на себе их действие, а вскоре и обследование подтвердило: основная опухоль и лёгочные метастазы уменьшились, а шейные лимфоузлы очистились вообще. Кашель ушёл, самочувствие улучшилось, прибавилось сил, дышать стало легче, Алика обрадовалась и приободрилась. Даже сон стал более качественным и долгим. Ей хотелось жить и бороться дальше... Даст Бог, и до победного конца.
Были и кое-какие побочные эффекты от лечения. Алику то и дело мучил болезненный стоматит, из-за которого порой было трудно есть; волосы хоть и не выпадали, но начались другие неприятности — проблемы с кожей головы. Какое-то жуткое зудящее шелушение охватило весь скальп и распространилось даже на брови. Чтобы было удобнее втирать прописанную врачом мазь, пришлось побриться наголо, но Алика в то время уже работала из дома, и нелады с внешностью перешли в разряд неизбежного зла. Что-то вроде: «Была бы голова цела, а волосы вырастут».
Проверяя Алику на прочность, жизнь продолжала бить. Ольга с мужем погибли в автокатастрофе, и в ушах младшей сестры отдавался эхом голос старшей: «Аль, обещай, что Ташку не бросишь». Сбылось ужасное пророчество... Или предчувствие?
Дождь стучал в крышки двух гробов, а Алика не могла оторвать взгляда от своей племянницы Наташи, полной девушки с каштановыми волосами и пронзительно-светлыми голубыми глазами. От их яркого, осеннего контраста с тёмной, атласной, богатой от природы шевелюрой и густыми ресницами щемило сердце... Дочка Ольги всегда была пухленькой, но это её не портило. За последние пару лет она ещё набрала килограммы, но Алика была готова простить ей любые излишества фигуры — за эти влажные незабудковые глаза и тонкие, правильные черты очаровательного и свежего личика. Она оставалась красавицей в любом весе. При её росте — как и у Алики, метр семьдесят пять — вес распределялся на ней гармонично и равномерно, по типу песочных часов.
— Таш... Привет, солнышко, — проговорила Алика, мягко сжав озябшие пальцы девушки. — Ты — не одна. Я с тобой.
Эти слова вызревали у неё в душе давно, с самого начала этого печального дня, и наконец сорвались с губ. Что почувствовала Таша? Была ли она испугана, озадачена? Чёрная бандана туго обтягивала голову Алики: осложнения с кожей ещё не прошли, она лечилась, и приходилось продолжать бриться. Шелушение в бровях благодаря мази существенно уменьшилось, но всё равно её внешний облик оставлял желать лучшего. Розовые, дышащие юной свежестью губы Таши вздрогнули, ресницы намокли, и Алика крепко чмокнула её в пухлую, яблочно-круглую щёку. Сердце набухало тёплой нежностью.
Таша в одночасье потеряла обоих родителей: двойные похороны застыли в её глазах голубым ледком горя и замкнутости. До этого дня Алика видела племянницу всего несколько раз — ребёнком и подростком, на нечастых семейных встречах. Её сердце всегда невольно улыбалось и согревалось при виде хорошенькой голубоглазой девочки, жизнерадостной и упитанной в меру. Правда, с годами эта мера, судя по всему, несколько изменилась.
Таша была раздавлена, растеряна: куда идти, что делать? Она была в каком-то трансе, в ступоре, плохо ориентировалась пространстве: в упор смотрела на ложку, но промахивалась, беря её, путала левое и правое, не попадала ногами по ступенькам, спотыкалась, и Алике то и дело приходилось её поддерживать, подхватывать под руку, направляя, как слепую. Голубые глаза племянницы, широко раскрытые, неподвижно смотрели перед собой.
— Пойдём... Вон туда, моя родная, — ласково подсказывала ей рука Алики, ведя её к автобусу, который должен был увезти их с кладбища в кафе для поминок. — Осторожно, ступенька! Держись за меня, детка. Я с тобой, я рядом.
Она неустанно напоминала об этом и во время похорон, и на поминальном обеде. Племянница цеплялась за Алику, будто за спасательный круг, льнула, как доверчивый ребёнок, и у Алики за спиной будто незримые крылья раскидывались — ей хотелось защищать, оберегать, окутывать собой, согревать. Она чувствовала себя нужной, и это было грустное, горьковатое, но в то же время и щемяще-сладкое чувство. Оно было как наркотик, хотелось ещё и ещё. Обещание, данное сестре, врезалось в сердце выбитыми на граните письменами. Бабушка и дедушка со стороны отца Таши жили далеко, в другом городе — вряд ли имело смысл отправлять её к ним. Да и пожилыми они уже были, болели. А Таша только что поступила в университет.
— Учёба — вот что сейчас главное, — убеждала Алика, обнимая племянницу за мягкие, полные плечи. — Ни в коем случае не бросай. Отучишься, получишь диплом и найдёшь достойную работу. Всё будет хорошо. Обязательно будет.
Вот только Таша училась на коммерческой основе. Первую плату за неё внесли родители, а дальше? «Всё будет хорошо», — пообещала девочке Алика, но кто воплотит это обещание в жизнь?
Не без финансовой помощи Ташиных бабушки и деда по отцу Алика заплатила за следующий семестр, а племянницу ради удобства взяла жить к себе. Девочке не следовало оставаться одной. Опустевшее жильё родителей через полгода должно было по их завещанию перейти к ней. Сдать его внаём или продать, а может, оставить за Ташей — это ещё предстояло решить. Ввиду гибели сестры материнская квартира целиком досталась Алике, других наследников не нашлось. Деньги требовались ей и на собственное лечение, и на содержание Таши. Племяннице уже исполнилось восемнадцать, и она могла вполне законно подрабатывать, но у Алики не хватило духу заговорить об этом прямо сейчас. Девочка переживала душевную травму.
Алике приходилось, зачастую позабыв о собственных недомоганиях, успокаивать плачущую ночами Ташу, быть ей родным плечом и каменной стеной — и матерью, и отцом. У неё никогда не было собственных детей, и вдруг на неё свалилась почти взрослая племянница, которую требовалось кормить, одевать, платить за её учёбу, принимать на себя боль её утраты, отодвигая на задний план свои переживания.
И жить ради неё, потому что больше никого у Алики не осталось.