«Не могу с чистой совестью предоставить такую гарантию».
Эйлас отвел Хильгретца в сторону: «Предоставляю это дело на ваше усмотрение. Не следует возбуждать весь лагерь перед выступлением в поход зрелищем сэра Пирменса и шпиона-ска, болтающихся бок о бок на виселице. Люди начнут задавать вопросы и придумывать небылицы».
«Я этим займусь, государь. Их отведут в лес, и никто ничего не узнает».
Эйлас вернулся к изучению карт: «Что ж, так тому и быть!»
Догорали последние сполохи заката; на востоке, над громадой Тих-так-Тиха, всходила мягко-желтая луна. Взобравшись на козлы фургона, Эйлас обратился к войскам:
«Мы идем драться! Не будем ждать, пока ска снова соберутся напасть — нападем на них сами! Надеюсь, для них это станет неприятной новостью — может быть, нам удастся отомстить хотя бы за некоторые из преступлений ска, совершенных на нашей земле.
Теперь вы знаете, зачем вас так долго муштровали — чтобы ваши боевые навыки не уступали навыкам ска. Но мы им все еще уступаем в одном отношении. Ска — опытные ветераны. Они редко ошибаются. Поэтому повторяю еще и еще раз: мы должны строго придерживаться подготовленного плана, ни больше ни меньше! Не увлекайтесь, поддавшись на уловку врага, даже если покажется, что победа близка. Возможно, это так — тогда мы воспользуемся преимуществом, но осторожно! Скорее всего, это западня, и вы расстанетесь с жизнью.
У нас есть настоящее преимущество. Ска гораздо меньше, чем нас. Они не могут позволить себе большие потери, и этим объясняется наша стратегия — наносить им наибольший возможный ущерб, не принося в жертву самих себя. Что это значит? Нападайте — и тут же отступайте! Атака! Отступление! Снова атака! Неукоснительно выполняйте приказы! Нам не нужны герои, нам не поможет бесшабашная отвага — победу принесут только дисциплина и выносливость.
Больше не о чем говорить. Да сопутствует нам удача!»
Четыре ульфские роты и две роты тяжело вооруженной тройской кавалерии под командованием сэра Редьярда выступили на северо-запад, где им было поручено контролировать дорогу, соединявшую Суарах и замок Санк. Другие войска отправились на север, к замку Санк — повторяя путь, уже проделанный однажды Эйласом-рабом, а не Эйласом-королем.[20]
Санк служил административным центром района и перевалочным пунктом — этапом — для рабочих бригад скалингов и перевозчиков, направлявшихся к знаменитой крепости Поэлитетц. К числу обитателей Санка, которым в свое время вынужден был прислуживать Эйлас, относились герцог Лухалькс, его супруга Храйо, их сын Альвикс и дочь Татцель, а также прихлебатели, домочадцы и временно гостившие в замке окрестные вассалы. Униженный и одинокий в безнадежном плену, Эйлас, пожалуй, влюбился в Татцель, хотя дочь могущественного феодала — такова природа вещей — почти не замечала двуногое животное, подметавшее полы.
Тогда Татцель было еще пятнадцать лет. Стройная девушка, наделенная от рождения живостью и любознательностью, она демонстрировала присущее только ей одной изящно-беззаботное сочетание избытка энергии, целеустремленности и экстравагантности, хотя некоторая резкость и прямолинейность не позволяли думать о ней как о «милом грациозном создании». Эйласу она представлялась существом, излучавшим ум и воображение, его восхищала каждая деталь ее поведения. Татцель передвигалась по замку несколько более пружинистой походкой, чем это казалось необходимым, производя впечатление бесшабашной самоуверенности, но при этом сохраняла на лице выражение задумчивой сосредоточенности, даже озабоченности — словно она была занята решением важной и неотложной задачи. Так же, как у большинства девушек ска, ее черные волосы были подстрижены на уровне ушей, но, будучи достаточно волнистыми и легкими, слегка развевались при ходьбе. Грациозно-атлетические контуры ее фигуры уже приобретали надлежащую женственную округлость — нередко, когда она проходила мимо размашистыми шагами, Эйлас страстно желал преградить ей путь и внезапно обнять ее. Если бы он отважился на такую дерзость — допуская, что Татцель сообщила бы о ней отцу — Эйласа могли охолостить, в связи с чем он старательно сдерживал свои побуждения. Теперь же, судя по всему, Татцель уехала с родителями на Скаган — что немало огорчало молодого короля, давно мечтавшего снова встретиться с Татцель в радикально изменившихся обстоятельствах.
По мере того, как луна поднималась по небосклону, колонны всадников, лучников и пехоты одна за другой покидали Дун-Даррик. Эйлас намеревался двигаться к цели под прикрытием ночи — лунного света было достаточно, чтобы не сбиться с дороги; кроме того, высланные вперед лазутчики предупреждали о болотах, обвалах и прочих опасностях. Днем войска скрывались в густом лесу или в малоприметной глубокой ложбине, каких было много на горных лугах. По расчетам Эйласа, в отсутствие неожиданного выступления противника наперехват и других непредвиденных затруднений, после четырех ночных переходов его отряды должны были оказаться под стенами Санка. Продвигаясь по опустошенной, разграбленной территории, ульфы и тройсы не встречали никого, кроме нескольких мелких фермеров и скотоводов, а тем не было никакого дела до солдат, маршировавших ночью — постольку, поскольку солдаты их не трогали. У Эйласа были основания надеяться, что прибытие его экспедиции к замку Санк станет неожиданностью для его защитников.
К утру третьего дня лазутчики вывели отряды на главную дорогу, спускавшуюся к морю от старых оловянных рудников. Пользуясь этой дорогой, ска время от времени совершали вылазки в Южную Ульфляндию; по той же дороге Эйласа, с веревочной петлей на шее, когда-то вели в рабство.
Войска отдыхали весь день в лесу и продолжили путь после захода солнца. До сих пор им не попадались ни разрозненные банды, ни более крупные формирования ска.
Незадолго до рассвета издали послышался странный певуче-визжащий звук. Эйлас тут же распознал его — так шумела лесопилка, где тяжелые десятифутовые стальные полотна, размеренно поднимавшиеся и опускавшиеся, приводились в движение водяным колесом и распиливали сосновые и кедровые стволы, привезенные дровосеками на телегах с верховьев Тих-так-Тиха.
Замок Санк был уже близко. Эйлас предпочел бы, чтобы бойцы передохнули после ночного марш-броска, но в округе не было подходящих укрытий. Продолжая двигаться вперед, они прибывали к Санку в тот сонливый предрассветный час, когда кровь медленно течет по жилам и реакция противника обещает быть замедленной.
Сердца разгоряченных бойцов южно-ульфляндской армии бились часто и тяжело. Они спешили по дороге; всадники пришпорили лошадей — копыта поднимали пыль, упряжь и оружие позвякивали, темные фигуры горбились в седлах на фоне сереющего предрассветного неба.
Впереди высилась громада замка Санк, с одной огромной башней над центральной крепостью.
«Поспешите! — закричал Эйлас. — Внутрь, пока не закрыли наружные ворота!»
Полсотни всадников пустились вперед тяжеловесным галопом, пехотинцы бежали вслед за ними. Самонадеянные ска не позаботились опустить окованные железом деревянные ворота наружных стен — ульфские войска ворвались на обширный промежуточный двор, не встретив сопротивления.
Перед ними открылся арочный вход во внутреннюю цитадель — здесь тоже пренебрегли закрыть ворота на ночь; но часовые, сбросив первоначальное оцепенение, засуетились, и опускная решетка с грохотом упала перед лицом атакующих.
Из бараков выбежала дюжина воинов-ска, полуодетых и не успевших толком вооружиться — их уложили на месте и битва — если это можно было назвать битвой — закончилась.
На стенах цитадели показались лучники, но лучники-ульфы, уже забравшиеся на наружные стены, убили нескольких самых неосторожных и ранили десяток других, заставив остальных срочно искать укрытия.
Из окна цитадели на крышу спрыгнул человек — пригнувшись, он пробежал к конюшням, вскочил на лошадь и поскакал прочь по каменистой пустоши. Эйлас приказал преследовать его: «Гонитесь за ним пару миль, не больше — если не догоните, черт с ним. Тристано! Где Тристано?»
«Здесь, ваше величество!» — сэр Тристано был назначен заместителем главнокомандующего.
«Соберите большой отряд и отправляйтесь к лесопилке. Убейте ска и всех, кто окажет сопротивление. Сожгите склады, сломайте водяное колесо, но не трогайте пилы — в свое время они нам пригодятся. Не задерживайтесь, времени нет; работников-скалингов приведите с собой назад. Флевс! Разошлите лазутчиков во все стороны, чтобы нас тоже не застали врасплох».
Пристройки, склады и навесы, окружавшие замок Санк, объяло бушующее пламя. Лошадей вывели из конюшен, после чего конюшни тоже сожгли. Собак-ищеек перестреляли из луков, псарню тоже предали огню. Из дортуара за кухонным огородом вышли несколько человек — замковая прислуга; дортуар сожгли.
Домашних рабов привели к Эйласу. Король переводил взгляд с одного лица на другое. Вот он: высокий плешивый субъект с коварной желтоватой физиономией и болезненно полуопущенными веками — мажордом Имбоден. А вот и другой: мелковатый тип приятной наружности с неопределенно-изменчивым выражением лица и преждевременными сединами — Киприан, начальник замковых рабов. Эйлас хорошо знал обоих подхалимов — они умели ловко использовать свое положение за счет подчиненных.
Король подозвал их поближе: «Имбоден, Киприан! Рад вас видеть! Вы меня помните?»
Имбоден не проронил ни слова — он знал, что слова бесполезны, кем бы ни был обращавшийся к нему человек; мажордом смотрел куда-то в небо, словно происходящее ему давно наскучило. Киприан оказался общительнее. Внимательно посмотрев на Эйласа, он весело воскликнул: «Хорошо тебя помню! Только позабыл, признаться, как тебя звали. Зачем ты вернулся? Тебе жить надоело?»
«Давно мечтал сюда вернуться, и мои надежды сбылись! — заверил его Эйлас. — Помнишь Каргуса, твоего повара? А Ейна — он работал в прачечной? Они тоже не прочь были бы с тобой поболтать — но увы, теперь они важные и занятые люди, тройские графы, представляешь?»
Улыбаясь без малейшего смущения, Киприан отозвался: «Могу представить себе, как тебя обрадовал успешный побег! Мы все, в той или иной степени, разделяем твою радость! Ура! Теперь мы вольные люди!»
«Боюсь, что для Имбодена и для тебя пребывание на воле будет непродолжительным и неприятным».
«Что вы, сударь! — отчаянно возопил Киприан; слезы навернулись на его большие серые глаза. — Разве мы не старые друзья?»
«Не стал бы называть наши отношения дружбой, — возразил Эйлас. — Помню, что постоянно опасался предательства с твоей стороны. Сколько добрых людей погибли потому, что ты на них донес? Никто никогда не узнает. Но даже одного достаточно. Флевс, прикажите сколотить виселицу — пусть из цитадели будет хорошо видно, как болтается эта парочка!»
Имбоден встретил смерть безмолвно и сумел своим поведением продемонстрировать безразличное презрение к окружающим. Киприан, однако, заливался слезами и жалобно кричал: «Это несправедливо, это бесчестно! Я славился добротой — чем я заслужил такую жестокость? Сжальтесь! Проявите сострадание! Вспомните, сколько поблажек я вам сделал, какое покровительство оказывал…»
Стоявшие вокруг рабы, подчиненные Киприана, разразились ироническим хохотом; раздались восклицания: «Четвертовать его! Он хуже Имбодена — тот по меньшей мере не притворялся! Этому гаду одной петли мало!»
«Вздернуть!» — приказал Эйлас.
Вернулся сэр Тристано со своим отрядом, в сопровождении группы ошеломленных скалингов, работавших на лесопилке. Среди последних Эйлас обнаружил еще одного старого знакомого — Тауссига, его первого бригадира. У хромого и раздражительного Тауссига была одна цель в жизни — выполнение норм, установленных хозяевами. Он сразу узнал Эйласа и помрачнел: «Вижу, ты уже отомстил Имбодену и Киприану. Я следующий?»
Эйлас горько рассмеялся: «Если бы я вешал каждого, кто причинял мне зло, везде, где бы ни ступила моя нога, за мной вырастал бы лес виселиц! Мне тебя не за что благодарить, но и мстить мне тебе не за что».
«Ты мне уже отомстил! Двадцать семь лет я тяжело работал на ска — еще три года, и я получил бы награду: пять акров плодородной земли, хижину и жену. Теперь, из-за тебя, я ничего не получу».
«У тебя мрачное представление об этом мире, — заметил Эйлас.
— Может быть, ты прав».