- Хуан! – Моника встала, пошатываясь, но Хуан не остановился. Он вышел из комнаты, прошел монастырь, словно его уносил ураган, шел, словно молния, к высоким решеткам, запиравшим входные ворота, а Моника безуспешно звала: – Хуан, Хуан!
- Моника! Что с тобой? Что случилось? – спросил Ренато, приближаясь. – Что он сделал? Что осмелился сделать тебе?
- Задержи его, Ренато, пусть он вернется!
- Он уже вышел. Прошел, как молния. Мерзавец, мне не следовало оставлять вас наедине, но я найду его. Я поддался твоей просьбе, ведь прав у меня нет, а моя любовь разбивается о твою враждебность; хотя ты и не любишь меня, не простишь никогда, я всегда буду на твоей стороне. А он должен научиться уважению.
- Он ничего мне не сделал. Ты что, не понимаешь? Ничего не сделал. Он не хочет никому делать зла. Он благородный, великодушный, хороший.
- Почему же тогда пришел тебя мучить? Не говори. Настоящий виновник не он, а я. Поэтому ты прощаешь его, а меня презираешь.
- Нет, Ренато, не презираю. Я понимаю тебя больше, чем ты думаешь. Знаю, что значит чувствовать себя помешанным и ослепшим от ревности. И хотя я простила тебя от всего сердца, но ты поступил с ним плохо.
- Я знаю. Но ты не можешь отказать мне в праве, никто не может: исправить безумие и зло, пусть даже прольется моя последняя капля крови.
- Ни кровь, ни деньги, ничего не повернет время вспять, Ренато. Забудь обо мне, о нем, возвращайся в Кампо Реаль, живи своей жизнью. Если о чем и прошу тебя, если любишь меня, то сделай именно это.
- Не проси о невозможном. Жизнь уже не принадлежит мне, она твоя, хотя и не нужна тебе.
Моника хотела ответить, но из-за занавесок вышла настоятельница в белых одеждах. Неторопливо она подошла к Монике, а на высокой колокольне звонили к вечерней службе. Мать-Настоятельница остановила красноречивый взгляд на бледном лице Ренато, который пришел в себя, сдержав безудержные чувства:
- Простите, Матушка, мое посещение оказалось слишком долгим и неудобным. Я немедленно ухожу. Я лишь прошу, Моника, не обрекай меня на то, чтобы не захочешь меня выслушать. В моем доме, доме твоей матери, где пожелаешь.
- Это мое последнее слово, Ренато. Забудь все, возвращайся в Кампо Реаль. Если Его Святейшество даст разрешение, я не выйду из этого монастыря. Идемте, Матушка, нас ждет церковь. Простите и помогите мне.
4.
Хуан стремительно пересекал небольшой пологий сквер. Он спускался по улице, словно заново ступал по земле, и чуть сбавил шаг, когда усталый голос единственного друга умоляюще попросил:
- Ты хочешь меня убить? Я не могу так бежать! Ты непочтительный. Думаешь, у меня твои годы и ноги? Я не могу так бежать!
- Не идите тогда за мной и сбережете ноги. Ноэль, оставьте меня в покое!
- Наверное, именно это мне и нужно сделать. Тебя не волнует моя дружба, я досаждаю тебе. Ты как слепой нищий, достаточно спятивший, чтобы выгнать палками пса, который служит тебе поводырем.
- Я никакой не нищий!
- А я никакой не пес! – негодовал старый нотариус. – Дьяволенок! Я в переносном смысле. Не беспокойся, и если действительно хочешь, чтобы я оставил тебя в покое, то немедленно это сделаю.
- Помолчите, – попросил Хуан сердечно и властно. – Не мучайте меня. Разве вы не понимаете?
- Ты выбежал, как молния, прошел передо мной, будто не заметил. Наверное, забыл, что пришел в монастырь со мной. Почему бы не пригласить меня на кружку пива? Посмотри, какое хорошее место вон в том углу, чтобы освежиться.
Хуан опустил голову и посмотрел на древнее лицо, на круглую, почти облысевшую голову, на маленькие светлые глаза, одновременно хитрые и наивные, смиренный набор ума и доброты; вдруг он двинул рукой и положил ее на плечо нотариуса, извиняясь:
- Да, Ноэль. Вы ни в чем не виноваты. Ваш совет хорош, но ваша добрая воля и мой искренний порыв натолкнулись и разбились о крепкую стену. Я никто для ее сердца, ничего для нее не значу.
- Ты искренне сказал ей правду?
- Я собирался, но она не дала мне даже времени. Она скупа на минуты, они нужны только чтобы страдать и плакать по нему. Отвергает его, пока законно это невозможно; а он упрямо вертится вокруг нее, борется всеми силами, чтобы отдалить ее от меня, и возможно, тоже хочет освободиться. Не то, чтобы я знал, но что еще им остается?
- Что ж, мы знаем правду о его жене. Если он узнает о ней…
- Он убьет ее, и не из-за любви, а потому что настоящий кабальеро Д'Отремон и Валуа. А еще он пошел бы за мной. Если бы вы знали, как я этого хочу, какое удовольствие мне это доставит!
- Ты спятил?
- Я не боюсь. Этого не произойдет, если он не вызовется. Я обещал Монике. Обещал и отойду, уеду, я не могу выносить глаз, исполненных благодарных слез. Я отойду в сторону, чтобы не сойти с ума, чтобы не видеть в ее глазах образ другого и не чувствовать желание сжать ее шею. Все кончено, покончено со всем. Этой ночью отплывает «Люцифер», и на нем я уберусь отсюда навсегда. Хватит об этом. Вы еще хотите кружку пива? Войдем!
- Скажи мне одно. Ты должен был задать ей один вопрос, и от него зависит твоя дальнейшая жизнь. Ты задал его?
- Нет, Ноэль. Для чего? Все дало мне ответ. Я хотел пригласить ее в путешествие, забрать этой ночью, вытащить из этой могилы, где умирает невозможная для нее любовь, смотреть ей в глаза при другом свете, под другим небом, вырвать с корнем идола в ложных одеждах, которым окутана душа, и снова почувствовать ее сердце в своих руках. Слушать его биение под звездами, и тогда, только тогда спросить ее, значит ли что-нибудь для нее любовь Хуана Дьявола. Только тогда, не раньше.
- Ты упрямый, Хуан. Ладно, выпьем кружку пива.
- Колибри! Ты все еще здесь?
- Я не хотел уходить, ведь вы сказали, что я не смогу вернуться. Поэтому я спрятался и остался ждать вас. Капитан сказал, что я должен быть с вами, заботиться, служить, но если вы гоните меня…
Печально Моника подошла к негритенку, привлекая к себе. Опустился вечер, сумеречные тени окутывали близлежащий сад рядом с высокими стенами, где Колибри ее ждал среди ветвей, чтобы увидеть еще раз. С этим наивным мальчиком снова пришла волна другого мира, с которым она напрасно пыталась порвать.
- Пусть Бог благословит тебя за ожидание, Колибри. Думаю, это он внушил тебе.
- Правда, хозяйка? Вы не сердитесь, что я не послушался? Вы будете всегда со мной разговаривать, когда я буду перелазить через эту стену?
- Я поговорю с тобой сейчас и поблагодарю за последнюю просьбу. Не будь ты ребенком, возможно, я бы сказала. Но это слишком для тебя.
- А вы позволите мне быть всегда с вами?
- Нет, Колибри, ты должен уйти. Твое место с Хуаном, он для тебя все. Неблагодарностью будет забыть о том, что он для тебя сделал. Ты вернешься и передашь письмо. Этим вечером мы бурно разошлись. Я кричала, чтобы он остановился. Он не захотел слушать. Полагаю, это моя вина, потому что я рассердилась, заставила его потерять терпение. На самом деле, у меня нет права заставлять его верить, открывать сердце. Он никогда не говорил, что его сердце со мной. Я говорю глупости. Не жду, что ты поймешь, Колибри, но должна сказать, потому что от долгого молчания чувства внутри начинают портится. Поэтому я и говорю, а ты, наверное, думаешь, что я схожу с ума. Подожди здесь. Я скоро. Я быстро спущусь. Всего несколько строк.
- Если это письмо для капитана, то я быстро отнесу его. Побегу со всех ног.
- Передай его, когда останешься с ним наедине. Не важно, сколько дней и часов пройдет. Не важно, где, на «Люцифере» в море или на земле Мартиники. А пока не передавай. Может, его не волнует, может, мое письмо его рассмешит, или он выбросит его в море, когда прочтет. Но я хочу, чтобы ты отнес его. Подожди меня. Подожди…
Сильно взволнованная, Моника прижала к сердцу негритенка и поцеловала в лоб, затем отстранила от себя и быстро поднялась по лестнице.