- Что? Как?
- Маленький дом, где все забывается, где нет шипов, а есть цветы, где хочется находиться. Если бы сеньор тоже имел этот уголок, то забыл бы о своих печалях, чувствовал себя по-настоящему любимым, о нем бы заботились и служили на коленях, душу расстелили ковром…
- Янина! – рассердился Ренато, поняв слова метиски. – Это уже предел!
- Вы просили говорить прямо. По-моему, у меня дар злить сеньора, и мне удалось.
Ренато сдержался. Он торопливо проглотил чашку кофе, снова взглянул на нее, но за ней кто-то показался, почтительно приближаясь:
- Простите, сеньор, я искал Янину. Не знал, что она с вами, но…
- Что это, Баутиста? – прервал Ренато, услышав национальную музыку, которая становилась все громче.
- Сеньор, это веселье работников. Этой ночью у них выходной. Особое разрешение по случаю возвращения хозяев. Они собрались возле больших бараков, за плантациями, сеньора приказала дать им бочонок рома и сладостей, это уж слишком. Им хватило бы и рому.
- Моя мать разрешила им пьянствовать? – удивился Ренато.
- Это традиция, сеньор. Иначе они умрут от тоски или злости. Этим людям нравятся только танцы. Сеньор Ренато никогда не видел, как они танцуют?
- Нет. И нет желания прерывать праздник своим присутствием.
- Не прервете, сеньор. Когда играют в барабан, только смерть остановит их ноги. Они дикари, мой хозяин. Разве вы не понимаете? К тому же, худшие пьяницы. Ром их заставляет забыть обо всем и валит с ног!
- И моя мать одобряет это?
- Она не может препятствовать этому, сеньор, и не стоит. Вы можете удвоить работы, уменьшить плату, убить их, но они всегда будут устраивать эти праздники. Все идут за этими барабанами. Не знаю, что в них такого, но они распаляют кровь, да?
Ренато не ответил Баутисте, вслушиваясь в глухой звук барабана, который словно призывал предков. Эта музыка проникала внутрь, будоражила глубокое болото страстей, желаний, чувств. Почти не отдавая себе отчета, он пошел к лестнице и медленно спустился по широким каменным ступеням. Словно змея, растягивающаяся с каждым шагом, удалялся караван негров. Ренато Д'Отремон пошел следом за ним, а ветер шевелил его светлые волосы.
- Подойдите и посмотрите. Неужели не подойдете, хозяйка? Как здорово! Мои ноги шагают под эту музыку. Ах, черт! Как же здорово. Подойдите, хозяйка. Подойдите…
- Оставь меня в покое, Ана!
- Подойдите и взгляните, как сеньор Ренато идет им вслед. Скорее, а то не успеете. Благословенны и всехвальны Священные Дары! Надо увидеть, чтобы поверить.
Айме подбежала к окну и с трудом поверила глазам. В свете уличных фонарей и факелов удалялся караван, в неясно отражавшемся свете убывающей луны она отчетливо видела, как Ренато Д'Отремон, единственный белый человек в темной толпе, следовал охрипшим ритмам африканских барабанов, словно музыка тащила его за собой.
- А Янина, хозяйка, посмотрите-ка на Янину, – указала Ана. – Она столько говорила, хвасталась, что не ходит на эти праздники. Посмотрите. Идет за обнаженными. А еще говорит, что белее всех белых. Понятно, белее всех хозяин, и идет там.
- Скорее всего, Ренато перепил. А Янина идет позади него.
- Похоже ему нравится идти пешком, сегодня ночью будет великий праздник. Уверена, он встретит у них рассвет.
- Эта ночь… Эта ночь… – бормотала Айме, раздумывая. – Возможно, я воспользуюсь этим и сделаю все поскорее. Раньше, чем Ренато сообщит, что возвращается в Сен-Пьер. Хотя…
- Так мне сказали, но вы же не…
- Замолчи! Ночью мы пойдем, куда следует, чтобы побыстрее все уладить. Ренато лучше остаться здесь. Я должна сделать это немедленно, если не получится, то завтра.
- Ай, хозяйка! Что вы будете делать?
- Освобожусь от груза; приготовь дверь, чтобы сбежать. Нельзя, чтобы меня поймали. Быстро, Ана! Этой ночью мы спокойно выйдем, никто не хватится нас, никто не поймет. Охранники, наверное, на празднике, а раз все тихо вышли, никто не удивится двум женщинам с закрытыми лицами, идущим к плантации.
- Мы тоже пойдем на танцы? – вдохновилась служанка.
- Не будь идиоткой! О чем я тебе говорила вчера? Мы должны увидеть женщину наверху.
- Колдунью? Знахарку? – ужаснулась метиска.
- Конечно. Она вытащит нас из затруднительного положения. Уверена, она не пошла танцевать. Знаешь, где она живет? Знаешь дорогу?
- Да, хозяйка, но мне страшно. Очень страшно. Говорят, когда идут повидать колдунью ночью при убывающей луне и когда идут обнаженные, появляется красное пятно на воде и льется кровь. Да, хозяйка, льется кровь. Кто-то умрет и оставит огромную лужу крови.
- Замолчи, не болтай чушь! Никто не умрет. Дай накидку, вуаль, возьми лампу и пошли. Ренато Д'Отремон пошел на праздник, будет ночь рома и танцев. Пусть сияет Кампо Реаль, пусть царит веселье. Сегодня музыка, завтра плач; по крайней мере, плач идиотки свекрови. Конец наследникам Д'Отремон! Выйдем из этой комедии навеселе, а я посмеюсь над всеми громче всех. Идем, Ана, идем!
Айме подталкивала испуганную служанку, которая поднималась с трудом. Поднимаясь выше на холм, между стволов красного дерева и перцев, которые давали тень на плантации, поблескивали красные языки костра, и очарованные, они остановились.
- Ай, хозяйка, посмотрите, посмотрите туда! Как все это здорово!
Под сводом ночи негритянского праздника разрывались хриплые звуки примитивных инструментов. Задвигались танцующие. Освещенные языками пламени, причудливо одетые тела подрагивали, словно живые горящие факелы. Будто в припадке эпилепсии подрагивали тела, руки схватили цветные платки, подражая бешеному вихрю.
Айме засмотрелась, одурманенная ослепительным спектаклем. Затем вцепилась в руку Аны и поволокла ее вверх по горе, разрывая колдовскую цепь:
- Иди, иди! Потом останешься здесь, если хочешь. А теперь пошли.
5.
Как лунатик, шел Ренато к четырем большим хижинам, центру ничтожного поселения, чьим усиленным потом, нищетой, жил состоятельный мраморный дом, окруженный садами. Он остановился у костра, но никто не замечал его. Он уже был не хозяином, а лишь белой тенью в черном безумии местных танцев, бесцветным штрихом, где бронзовая и эбонитовая плоть двигалась в судорогах выразительного танца, словно вздрагивала сама земля. Он никогда не приближался к тем местам, никогда прежде его голубые глаза не смотрели на это темное великолепие. Странно быть чужеземцем на землях, принадлежащих тебе, где ты родился. Впервые все это проникало в него очень глубоко, будто звери, в нем пробуждались столько лет спящие голоса, он ощутил, как ненависть и любовь разгорались в груди, и впервые без отвращения он посмотрел на маленькую медную ладонь в своей белой ладони.
- Хозяин Ренато, вам нравится? Вы впервые пришли на праздник к хижинам?
- Полагаю, ты тоже, Янина. Не думаю, что моя мать разрешала тебе.
- Нет, конечно. Донья София не смогла бы простить и понять. Но она прощала другое и старалась понять то, чего не понимала. Сеньора Айме приходила сюда много раз. Вы не знали, хозяин?
- Айме? Возможно, проходила мимо. Возможно, из-за любопытства подходила…