Когда все подарки были разложены на столе в главной комнате, пришел повар и начал рубить мясо. Услышав этот стук, соседские собаки, отнюдь не избалованные вниманием, разом подняли лай, а госпожа Ню удовлетворенно вздохнула. Вот теперь все было как надо: если хочешь завоевать уважение соседей, надо совершить что-нибудь такое, чтобы даже их собаки залаяли.
Почти никто не знал, отчего у тетушки Лю красные пальцы. Дело в том, что она окрасила в счастливый красный цвет множество яиц, и, если бы яйца умели гордиться, они оценили бы ее подвиг. Эти маленькие безглазые «существа» сейчас выглядели очень торжественно, казалось, понимая, что они имеют благоприятный смысл. Тетушка Лю положила их на медный поднос, и они лежали там, как таинственные драгоценности, — свежие, яркие, круглые, несущие в себе пожелание вечной непрерывности рода: «Потомков на десять тысяч поколений». Потом она вместе с госпожой внимательно изучила другие символические предметы, полагающиеся во время празднования первых трех дней: старинные монеты с квадратными отверстиями, перья зеленого лука, полынную воду и прочее. Все это было разложено по обе стороны от Небесного дара с исключительной серьезностью, потому что начало новой жизни, на которую возлагается столько надежд, — не менее важная акция, чем выступление целой армии.
После восьми утра начали прибывать гости. Госпожа Ню встречала их с улыбкой, в которой таились и милосердие, и благодарность, и слезы, а на самом деле она смеялась про себя, чувствуя, что сумела показать свою силу, свое превосходство над всеми окружающими. С гостями победнее она была особенно ласкова, как будто они пришли умолять об отсрочке долга, а она милостиво соглашается на это. Интересно, что она вовсе не приглашала их, они сами явились засвидетельствовать свое уважение и даже принесли кое-какие подарки. Госпожа Ню не могла не оценить их усилий, без этого она не была бы сильной личностью, но чувствовала, к примеру, что халат тетушки Ван только что выкуплен из ломбарда, а вместо него туда положены другие вещи; серьги Ли Третьей не серебряные, а латунные с небольшой примесью серебра; куртка барышни Чжан на вершок больше, чем требуется, и явно с чужого плеча. Ясно видя все это, госпожа Ню была готова поощрить их за подвиги, но все-таки оставалась сдержанной в словах:
— Извините, что побеспокоили вас! Спасибо за поздравления, за то, что пришли поглядеть на ребенка!
Она понимала, что фактически это звучит следующим образом: «Мы вас не приглашали». Они тоже понимали это, но тем не менее отвечали так:
— Как же можно было не прийти и не поздравить? Если б не разные дела, мы бы еще вчера пришли и помогли вам готовиться. Ведь вам одной, бедняжке, пришлось хлопотать!
Приблизившись к Небесному дару, они разом ахали:
— Ах, какой толстенький, какой красивый! Счастье прямо на лице написано!
Небесного дара окружили уже семь или восемь женщин. Почти все они курили, громко переговаривались, восхваляли достоинства младенца и его приданого. Температура в комнате поднялась, по крайней мере, на десять градусов, новые гости прибывали, но старые не желали уступать свои места. Некоторые просто уселись вокруг ребенка, изображая его верных хранительниц. Небесный дар страдал от шума и духоты, не мог больше уснуть и недоуменно моргал глазенками. Это привело зрительниц в еще больший восторг:
— О, какие большие глаза! Да он уже все понимает! Мужчины, за исключением близких родственников, были лишены права лицезреть ребенка вблизи и собрались в боковых комнатах в ожидании выпивки. Господин Ню приглашал гостей совсем не так, как его жена. У него никогда не было ни определенного плана, ни заготовленных слов, но в то же время он чувствовал, что не говорить ни слова неудобно. Сначала он долго вертел своим круглым улыбающимся личиком, потом так же долго кивал и наконец выдавливал из себя:
— Очень рад вам. Курите, пожалуйста!
От натуги лоб у него покрывался испариной, и тогда он говорил:
— Уж осень на дворе, а как жарко… Все возражали ему:
— Это у вас не от жары, а от счастья!
Он громко смеялся. Тигренок, следовавший за ним по пятам, при словах «Курите, пожалуйста!» немедленно протягивал гостю сигареты. Налить чаю он ни за что не догадался бы, потому что хозяин не говорил об этом. Здесь, в боковых комнатах, культуры было гораздо меньше, чем в центральной. Госпожа Ню знала, что эти «картофелины» собрались только для того, чтобы выпить и закусить, поэтому первым делом велела подавать еду мужчинам.
Угощение получилось совсем недурным. Все лавочники, временно отбросив разговоры о торговле, начали усердно напиваться и насыщаться. Потом, откинувшись на стульях, стали ковырять в зубах зубочистками и вытирать потные головы горячими мокрыми полотенцами, которые подали на специальной доске. Вытерев до блеска лысины, взялись за трубки и сигареты. Двое или трое гостей уже тихонечко улизнули.
За женскими столами все было не так просто. Каждое блюдо ели чуть ли не целый час — этого требовала воспитанность, как считала госпожа Ню. Но одна вещь ее беспокоила: с некоторых столов до нее доносились перешептывания, явно невыгодные для Небесного дара. Воздух в комнате, казалось, посинел и сгустился, в нем плавал знак вопроса. Хозяйка подходила то к одному столу, то к другому и видела плоские губы барышни Чжан, которые шептали «подкидыш», а Ли Третья зловеще кивала головой. Как бы ты ни врал таким людям, они непременно до всего дознаются, особенно если они из обиженных.
Госпожа Ню буквально носом чуяла, как в комнате повеяло холодом; этот холод заставил ее содрогнуться, словно на нее направили электрический вентилятор. Она знала, что муж ее — простак и, если эти бабы возьмут его в оборот, он обязательно проболтается. Надо подкупить их: подкуп — самое эффективное средство в Поднебесной. Когда ешь мясо, нужно давать окружающим попробовать хотя бы косточку. Успех героя целиком зависит от умения разбрасывать кости, иначе он пропустит мякоть и не удовлетворит собственного эгоизма. А если кость брошена, наверняка найдутся желающие признать себя собаками и подхватить ее.
Госпожа Ню мучительно размышляла: что же им дать, этим сплетницам, или что сказать, чтобы разъединить их, а йотом обрабатывать по одной? Первым делом раздать красные яйца. Поскольку они символизируют благополучие, это будет предлогом, чтобы добавить к ним что-нибудь более увесистое, и тогда их души потеплеют.
Усилия госпожи Ню возымели действие. После обеда многие не захотели уходить и остались ждать ужина. Но хозяйка знала, что стоит гостьям выйти за ворота, как их души снова похолодеют, несмотря на все ласковые слова, сказанные при прощании. Проводив гостей, она тяжело вздохнула и подумала, что победила только наполовину. Спросила мужа, не заметил ли он чего-нибудь неладного. Господин Ню недоуменно почесал в затылке и ответил, что наелись все вроде бы досыта, а во всяких тонкостях он не разбирается. Жена осталась удовлетворена этим, потому что решила в случае чего свалить вину на мужа. Она не учла, что все знали о простодушии господина Ню, а ее как раз считали Чжугэ Ляном. Умный человек нередко страдает подобным недостатком, недооценивая проницательность окружающих и принимая свои слабости за признаки величия.
Как бы там ни было, а существование Небесного дара теперь стало общепризнанным. После того как гости унесли с собой крашеные яйца и приложения к ним, он уже не мог незаметно расстаться с жизнью, даже если бы захотел.
Праздник первого месяца тоже прошел. Его полагалось отмечать еще более торжественно, чем первые три дня, но на сей раз госпожа Ню не очень усердствовала, так как считала, что уже заткнула рты всем, кому надо. На самом же деле рты отнюдь не бездействовали, из них текло, как из гнилых персиков.
И хотя Небесный дар абсолютно никого не задевал, его репутация становилась день ото дня все хуже. Только человек с самого рождения может снискать себе дурную славу — я никогда не видел новорожденного щенка или поросенка с плохой репутацией.
«Но что бы люди ни болтали, — думала госпожа Ню, — хорошо, что я взяла подкидыша, а не младенца от родственников. Чужой ребенок, когда вырастет, будет по крайней мере меньше возжаться с этими родственниками, да и они будут поменьше внимания на него обращать!» Последнее предположение, в общем, оправдалось, отчасти из-за этого празднование первого месяца прошло тише, чем обычно. Но внимание на ребенка все-таки обращали, это причиняло известные хлопоты. Быть героем совсем не легко.
Трудностей у Небесного дара все же было немало. Согласно представлениям кормилицы Цзи, младенца следовало класть в мешок с песком или отрубями. Так растили детей в деревне, откуда вышла кормилица. Некоторые не хотели жить в этих мешках и умирали — ну что ж, по крайней мере хлопот меньше. Небесный дар рос в семье чиновницы, поэтому был избавлен от песка и отрубей, но зато его туго пеленали — совсем как солдатские икры обмотками. Госпожа Ню полагала, что тогда ноги у него не будут колесом, а в результате они оказались перекрученными, так что он никогда не мог по-человечески пробежать стометровку. Непродуманные благие намерения делают людей инвалидами.
Поскольку руками и ногами он не мог шевельнуть, оставалось упражнять свое тело плачем. Но это тоже не позволялось: при каждом звуке его рот мигом затыкали грудью, так что плач превращался в хрюканье, как у истомленного поросенка. Во-первых, ребенок не должен плакать, а во-вторых, незачем беречь молоко кормилицы: госпожа Ню никогда не упускала того, что. ей принадлежит. Плач истощает силы ребенка, а экономия на уже оплаченном молоке не может быть оправдана никакими экономическими теориями. Госпожа вроде бы понимала, что ребенку в надлежащее время полезно поплакать, но, когда она видела набухшие груди кормилицы и вспоминала о ее месячном жалованье, она невольно вскрикивала:
— Цзи, дай ему скорей пососать!
Деньги могут заставить человека не только говорить, но и молчать, как Небесного дара, — в этом нельзя винить одну госпожу Ню.
Итак, руками и ногами шевелить нельзя, звуков издавать тоже, поэтому у Небесного дара остался единственный способ для демонстрации своей активности — класть кучки. Но и тут надо было знать, на кого нарвешься, потому что госпожа Ню ради таких случаев давно приготовила разных крепительных и слабительных: «драконовы пилюли», «горсть золота», «семь жемчужин», «волшебная киноварь» и еще бог знает что. Чуть ребеночек заболеет — и все в него вливается! Так что по-настоящему единственным способом сопротивления для Небесного дара осталось непротивление. Лежать и крутить глазами оказалось гораздо лучше, чем активно демонстрировать свое недовольство.
Смирившись со своей судьбой, Небесный дар с утра до вечера ел и спал, спал и ел. Когда не спал — крутил глазами, а пососать кулаки или подрыгать ножками было совершенно несбыточной мечтой. В результате он растолстел и стал еще солиднее. Госпожа Ню даже прозвала его «мой дорогой толстячок». Если бы его собирались заколоть и съесть, лучшего объекта не нашлось бы. Правда, я далек от мысли приписывать госпоже Ню такие варварские намерения, но факт остается фактом: она была очень довольна тем, что он располнел.
Кормилица хоть и старалась вовсю, но не была (и не должна была быть) в восторге от того, что из-за нескольких юаней в месяц ее собственный ребенок сидит голодным в мешке с песком, а она выкармливает чужого ребенка. Не имея возможности высказать свои обиды, она иногда, опасливо оглянувшись, вымещала их на Небесном даре. Например, давала ему пару шлепков или долго не меняла мокрые пеленки. Это были не постоянные уроки, но раз-другой в день случались обязательно. Мы вовсе не драматизируем их, а просто хотим подчеркнуть, что жизнь — это закалка.
Старая служанка Лю могла не иметь никакого касательства к Небесному дару, но все же рвалась вперед, хотя он и не просил об этом. Хозяйка считала, что таких людей, как тетушка Лю, на свете совсем немного; другие тоже считали, что в ней немало достоинств, но в целом видели в ней прихвостня. Говорят, прихвостни делятся по крайней мере на два вида: зачисляющих себя в класс собак ради выгоды и поджимающих хвост ради морального удовлетворения. Тетушка Лю принадлежала ко второму виду. Когда она была молодой, ее семья бедствовала и приходилось бороться за каждую чашку риса, но потом дела семьи поправились, у самой тетушки Лю появились внуки, и она отнюдь не умирала от голода. Однако домой она не возвращалась. Вернее, съездила раз и тут же истратила заработок целого года на молодое поколение: на городские игрушки внукам, на куклы внучкам, на материю, иголки и гребешки дочерям да невесткам. Все отнеслись к ней с большим уважением, но не успели еще как следует продемонстрировать его, как она укатила назад в город. Без госпожи Ню она чувствовала себя точно без хребта и решила пожертвовать своим семейным благополучием ради привычного душевного спокойствия.
Она боялась свирепой хозяйки, но в этом страхе было даже что-то приятное. Когда она помогала госпоже Ню тиранить мужа, распоряжаться Тигренком или просто делать покупки, это чувство еще больше усиливалось: она ощущала себя помощницей незаурядного человека и тем удовлетворяла свою страсть. С возрастом эта страсть росла в ней, как будто она боялась в один прекрасный день умереть и не выполнить до конца свою миссию. Она делала все это не ради денег, а ради души; душа ее постоянно алкала, и никто не мог успокоить ее, кроме госпожи Ню.
Когда у хозяйки появился наследник, тетушка Лю возрадовалась, решив не покидать своего поста до тех пор, пока не ослепнет на оба глаза. Если бы хозяйка превратилась в бодисатву Гуаньинь, тетушка Лю вечно стояла бы рядом с ней и подавала младенцев для благословения. Появление кормилицы было для нее страшным ударом. Прихвостень больше всего боится кандидатов в прихвостни — тем более что еще не известно, кто из них будет ближе к вожделенному хвосту. Когда она ела вместе с Цзи, она все время думала о ее слишком большом рте, потому что человек с большим ртом не имеет права находиться в городе. К тому же Цзи вечно чувствовала себя обиженной, а тетушка Лю не понимала, как можно испытывать подобные чувства, находясь под началом госпожи Ню, — это просто бессовестно! Старая служанка была очень верным человеком (точнее, собакой); она желала успеха только своей хозяйке и искренне радовалась ее успеху. В ее голове не укладывалось: как Цзи может нянчить ребенка самой госпожи и при этом еще чувствовать себя недовольной.
Но она была не в силах прогнать кормилицу и к тому же понимала, что ребенок нуждается в молоке. Все это, помимо ненависти к Цзи, постепенно выработало в ней безотчетную неприязнь к Небесному дару. Если бы он был настоящим мужчиной, он просто отказался бы от груди. Конечно, она не могла высказать это открыто. Когда хозяйка расхваливала приемыша, тетушка Лю всемерно присоединялась к ней, не забывая добавить несколько уколов по адресу Цзи. А когда хозяйка была недовольна Небесным даром, тетушка Лю пользовалась возможностью и нападала на него. Она была способным прихвостнем.
Кормилица, страдая от уколов тетушки Лю, немедленно щипала Небесного дара — то ли проникаясь к нему большей нежностью, то ли срывая на нем свою злобу. Как видим, чтобы расти рядом с необыкновенной личностью и ее прихвостнями, надо предварительно запастись крепким задом.
Вообще-то Небесный дар уже умел смеяться, но это было напрасной тратой сил, так как его смехом почти никто не наслаждался. Кормилицу интересовал не смех его, а плач, точнее, отсутствие оного, потому что тогда ее меньше ругали. Тетушка Лю смотрела на него одним глазом и не могла разобрать, смеется он или плачет, а когда разбирала, не спешила докладывать правду. У нее была совсем другая цель, — услышав плач ребенка, она тут же начинала бормотать:
— Ну что за нянька, никогда не видела таких, все время ребенок у нее плачет!
Бормотала она как бы про себя, но именно как бы. Если это слышала хозяйка — прекрасно, если кормилица — хорошо, если кто-нибудь другой — тоже пригодится. А тетушка Лю умела организовать дело так, чтобы ее бормотание «про себя» слышали.
Госпожа Ню любила детский смех, но, неизвестно почему, при ней Небесный дар никогда не смеялся. Естественно, что она не верила кормилице, которая докладывала ей о том, что ребенок разевает рот и улыбается. А тетушка Лю считала, что кормилица лжет нарочно, чтобы снискать расположение хозяйки и попасть в класс собак. Старая собака, встретив новую, злится еще больше, чем при виде кошки. Она даже просила хозяйку:
— Госпожа, выругайте как следует няньку, а то она врет и не краснеет! Я ни разу не видела, чтобы Небесный дар смеялся!
И все-таки Небесный дар смеялся, это видел, например, господин Ню. Нельзя сказать, чтобы младенец уже умел различать людей, но перед приемным отцом он смеялся чаще, чем перед другими, — может быть, потому, что его привлекала блестящая лысина, которую не умели по достоинству оценить взрослые.
Факты доказывают, что большинство детей любят не героев: ведь герои в борьбе со своими противниками иногда убивают и детей. Старик ежедневно по два-три раза приходил смотреть на приемыша. Если тот спал, господин Ню с интересом глядел на щелочки его зажмуренных глаз, на полуоткрытый рот, на забавную головку и беззвучно смеялся. Если же ребенок бодрствовал, старик наклонял над ним свое круглое лицо и тихо говорил что-нибудь — все равно что, например:
— Малыш! Парнишка! Ну как, отоспался? Наелся? Скажи «папа»! Вот жулик. Какие глазки-то маленькие! Смотрите, смеется…