На каждом шагу спотыкаясь о тела погибших и руины некогда уютного замка, что звался домом, Кэролайн могла лишь крепче сжимать свою волшебную палочку в руках, озираясь настороженно по сторонам, слыша крик за криком и видя мелькающие вспышки ярко-зеленого света, вынуждающего её дрожать в преддверии подступающей к горлу истерики. Вот только слёз совсем не было, сил на них попросту не осталось. Было и так слишком много потерь и боли за плечами, а тьма витала совсем рядом, уничтожая остатки сопротивления и вырывая с кровью победу для своего повелителя, вынуждая уже усомниться в собственных силах и дать слабину, расколовшись на части от этого.
Они все жили лишь надеждой этот год, наивно полагая, что удастся избежать столь кровопролитной войны, в которой они отнюдь не ведут. Лишь гибнут и проигрывают раз за разом, уступая мощи Тёмного Лорда и самой смерти, с радостью забирающей одного за другим, превращая всё в длинный список имён и пролитых слёз. А сам он лишь хохотал в безумстве, умиляясь слабым попыткам одолеть его, вновь и вновь нанося мощный удар и ломая умело сопротивление.
Запах крови и витающий в воздухе привкус тяжести сражения бил с силой по вискам, вынуждая Кэролайн вновь пошатнуться и едва ли не осесть, усталым взглядом всё пытаясь отыскать Нагайну, держа в кармане брюк пару ядовитых клыков Василиска и готовясь без лишних сомнений пустить их в ход. Готова была к тому, чтобы умереть в попытке уничтожить ещё один крестраж, нанеся этим удар прямо в прогнившее сердце пока что бессмертного зла.
Тяжелые шаги, раздавшиеся неожиданно позади, вынудили её тут же резко обернуться и направить палочку на очередного противника, попросту сбившись со счета произнесённых за бесконечную ночь заклинаний. И в свете восходящего солнца, она только и успела, что разглядеть знакомое уже долгие годы лицо, с застывшей на нём стальной маской непоколебимости и решительности.
— Клаус! — испуганно вскрикнула она, ощущая тут же железную хватку мужской ладони на её шее, лишающую её возможности сделать полноценный вдох.
Это уже не было той жестокой забавой, что была долгие годы между ними. Это уже были не обидные колкости и неприязнь. Это осталось в детстве, там, где два взгляда на этот мир встретились у двустворчатых дверей в Большой Зал. Сейчас всё было куда сложнее и сражение шло на смерть, а вовсе не на то, чтобы кольнуть побольнее и вызвать поток горьких слёз.
— Кэролайн, — с неприязнью выплюнул её имя он, выбивая ловко из её руки палочку и крепче сжимая тонкую шейку пальцами, с силой надавливая на бледную кожу с просвечивающейся на ней венами, по которым текла грязная кровь, — Где же ваш праведный гриффиндорский герой? Не спешит умирать? — усмехнулся Майклсон, приставляя свою палочку к её щеке и с силой надавливая, вынуждая девушку горестно всхлипнуть от страха.
Облачённый отнюдь не в форму слизеринца, он был истинным воплощением зла, что рассеивалось густым чёрным туманом в воздухе. И чётко выделяющаяся метка пожирателя смерти на светлой коже лишь подтверждала это, ясно давая понять, что зелёный цвет смертоносного заклятия ему пришёлся по вкусу.
— Прошу, — хрипло произнесла Кэролайн, крепче цепляясь пальцами за его ладонь, чуть царапая кожу и силясь сделать глубокий вдох, что, наверняка, обожжет лёгкие похлеще Огненного виски, — Ты не такой, Клаус.
Он лишь жестко усмехнулся в ответ на это, приблизившись к ней ещё ближе, смотря на измождённое постоянными битвами лицо; на исхудавшую фигурку невозможной всезнайки, что только и могла кривить свой нос, сыпля фактами и праведной чушью. Паршивая гриффиндорская грязнокровка, что вечно на побегушках у мальчика, который выжил.
— Мы сможем его одолеть, тебе не придётся ему служить, — хватка на его ладони становилась с каждой секундой всё слабее, и у неё перед глазами едва различались уже черты его лица, а тьма так и утягивала с собой, нашёптывая ей сладостным голоском сдаться.
— Я не трус. Я не мой отец, — прошипел ей в лицо Клаус с ощутимым презрением и злобой, скривившись лишь от одного воспоминания о том, как тот сбежал, поджав хвост и обратив знаменитую фамилию в ничто перед Тёмным Лордом, растоптав его доверие к ним.
— В тебе есть добро, — хватая ртом жадно воздух, жалобно проговорила она, едва в силах шевелить губами, что стремительно приобретали синеватый оттенок, — Прошу.
Клаус поморщился от её слов, сильнее вдавив палочку в щеку и поджав в гневном жесте губы, вынудив желваки заиграть на острых скулах. И глаза его потемнели, лишая взгляд каких-либо эмоций, вынуждая её тут же захлебнуться в собственной обречённости.
— Я не предам Тёмного лорда, — грубо прорычал ей в лицо он, — Ты не достойна смерти от волшебной палочки, Форбс. Такие, как ты, должны умирать по-магловски.
— Нет, пожалуйста! — прохрипела тихо-тихо Кэролайн, с ещё большим отчаянием желая выбраться из его хватки и выцарапать себе право на жизнь, лишенную всей этой кровопролитной войны, ужаса и унизительных гонений.
Хотела просто пожить, отыскать родителей и вернуть им память о себе, прижаться поближе и ощутить тепло их любви. Но этому уже не бывать… Перед глазами стало совсем темно, и она услышала его довольный смешок, с которым он с силой кинул её на землю, вынуждая едва слышно простонать от вспышки резкой боли. Ощущала как острые камни впиваются в кожу, а алая и до невозможности горячая кровь скользит тонкой струйкой по её виску, щеке и достигает уголка губ, вынуждая её терять окончательно связь с реальностью. И все звуки борьбы стали такими тихими, едва различимыми, пока вовсе не стихли…
Совсем не знала, как они одержали победу, очнувшись когда уже всё закончилось от лёгких ударов ладонями по её щекам и мужского голоса, что звал её настойчиво по имени раз за разом. И лишь разглядывая в зеркале оставшиеся лиловые синяки на коже шеи, она поняла, что не ошиблась. В нём была доброта, сокрытая в замкнутом сердце. И то, что жизнь текла по её венам до сих пор — неопровержимое тому доказательство. Кэролайн ни в чем не винила Клауса, совсем не держа на него обиду. Он поступил так, чтобы спасти свою семью. Он поступил так, чтобы выбить им право на жизнь, пускай и ценой собственной души.
========== Goddes (Клаус/Сантанико) ==========
Комментарий к Goddes (Клаус/Сантанико)
Пэйринг: Клаус Майклсон/Сантанико Пандемониум
Фэндомы: Дневники вампира, От заката до рассвета.
Образы: Амансио Мальвадо — «От заката до рассвета: сериал».
Плавные аккорды и тягучий женский голос не в силах были ввести её в заблуждение и вытравить едкий запах страха и давящей силы этого древнего места. И потому Сантанико могла лишь совсем неторопливо — покорно и обречённо — приблизиться к тому, кто пленил её, сделав узницей некогда священного храма. Правда, от храма осталось лишь одно название и потрескавшиеся каменные стены, удерживающие её в ловушке и не дающие возможности сбежать. Он уже много лун назад стал эпицентром грязного порока и разбавленного дешевого виски, раздражающего острый нюх и вызывающего приступ неподдельного отвращения. А ведь раньше всё было иначе, раньше это было место, куда она приходила с надеждой в сердце на то, что боги услышат её молитвы и укажут ей путь. Как же наивна она была тогда…
Музыка всё ласкающе касалась её кожи, и она против воли, давно уже заученными движениями, плавно покачивала бёдрами, совсем перестав испытывать чувство стыда от столь пристальных и низменных мужских разглядываний за которыми скрывалась лишь жажда воплотить в жизнь свои грязные желания. Впрочем, они тоже стали уже привычной обыденностью, равно как и прикосновения грубых ладоней к телу, которое ей давным-давно не принадлежит.
Раскинувшийся вальяжно в глубоком кресле мужчина был и впрямь красив, ровно настолько же, насколько и жесток. И изогнутые в насмешке губы, обагрённые кровью, которую он пил смешав с выдержанным бурбоном, лишь вынуждали её лишний раз отвести от него в порыве загнанного испуга взгляд карих глаз. Ведь за этим ленивым спокойствием скрывался самый настоящий монстр, упивающийся видом крови и отзвуками агонии.
— Станцуй для меня, — в его голосе чётко звучал приказ, подкреплённый стальными нотками и ощутимым самодовольством, капающим с его языка будто яд.
Нервно сглотнув, Сантанико ласково очертила ладонями изгибы своего тела, с лёгкостью погружаясь в томную мелодию, силясь найти там спасение и притупить вновь зародившийся страх перед одним из девяти Лордов, ненависть к которому вынуждала её жить и делать вдох за вдохом вот уже множество лун подряд. Она ощущала на языке привкус скорого возмездия и грезила о том, как собственноручно убьёт его, раздавив ногтями ядовитую змею, что была у него вместо сердца.
— Ты прекрасна, — прошептал едва слышно Клаус, продолжая скользить пристальным взглядом по изящным изгибам женской фигуры, с жадностью ловя каждое движение округлых бёдер и стройных ног, очерчивая любовно тонкую талию и округлую грудь, заостряя особое внимание на пухлых губах и длинных угольно-чёрных ресницах.
Она ощущала на себе его изучающий взгляд, будто бы он проделал этот путь грубыми ладонями, потому силилась унять всё усиливавшуюся дрожь и отбросить воспоминания, что неизменно мелькали перед глазами каждый раз, стоило ей только оказаться с ним рядом.
«Они должны увидеть, как ты прекрасна. Во всех смыслах» — его голос тогда ударил её похуже грубого кнута, выбив из лёгких весь кислород и расколов на части надежду на спасение.
Ведь наивно полагала, что окончено её заточение в храме в качестве приманки для охотников за золотом и желающих узреть лик Богов. Но ошиблась. Ей предстояла куда более изощрённая пытка, очерняющая изнутри и оскверняющая все её устои и надежды. Жёсткий корсет, приподнимающий грудь, вынуждал её захлёбываться слезами и чувством глубокого стыда. И потому силилась прикрыть столь порочную наготу, лишь бы никто больше не увидел её обнаженные ноги вплоть до края ягодиц, выглядывающих из-под тонкой ткани, в которую её облачили по его приказу.
«Они не смогут устоять. Никто не сможет. Ты — та, на кого будут смотреть. Ты — та, кто будет вызывать их восхищение. Ты — последнее, что они все увидят в своей жалкой жизни, попав в ловушку твоей вечной красоты» — его любовный шёпот на ушко вынуждал её гореть в собственной агонии из загнанности и обречённости, и она могла лишь вкушать соленый вкус собственных слёз, зная, что никто не поможет; никто не осмелится рискнуть ради неё и навлечь на себя гнев самого сурового из Лордов.
Помнила, как дрожала от каждого неловкого движения тогда, следуя его жёстким приказам. И помнила отчётливо тот ужас, который охватил её тело, стоило только одному из его прислужников протянуть ей массивную змею, уложив аккуратно на покатые плечи. Она умирала от ядовитых укусов этих тварей, что раз за разом впивались в её тело своими острыми клыками, пуская по венам мучительную смерть, пока одна из них, воспользовавшись криком боли, не скользнула между её губ, проникая в горло и заканчивая агонию смертного тела.
Она умирала от их яда, принесенная в жертву Лордам, которых глупцы наивно считали Богами. И сгорев изнутри, она сама стала подобным чудовищем, не смея покинуть стены древнего храма, заклейменного кровью и жертвенным смертями, которые так жаждала остановить тогда. Однако самым худшим оказалось то, что она попала в руки Клауса, убивающего её изнутри раз за разом. Он лишил её всего. Даже имени, вместо которого ей остался лишь ненавистный титул властительницы ночи.
Шагнув к нему ближе, она коснулась ладонями его расслабленных плеч, продолжая извиваться по-змеиному всем телом, сокращая между ними расстояние и опускаясь перед ним на колени, получая довольную ухмылку в ответ на столь покорные действия. Давно уже смирилась с неизбежностью, принимая отведённую ей роль и позволяя грубо вколачиваться в её тело, оставляя шрам за шрамом на теле и сердце.
Клаус склонил голову чуть набок, опасно прищурившись, будто бы готовясь к броску, и она поспешила повернуться к нему спиной, откинув лёгким движением ладони длинные волосы с плеч, позволяя ему скользнуть взглядом по выделяющимся позвонкам прямо к округлым ягодицам, не скрытым тканью маленьких трусиков. Плавность музыки давно уже сменилась порочной томностью, потому она опустилась на его колени, двинув лениво бёдрами в такт, и откинулась спиной на его грудь, продолжая следовать заданному темпу, ощущая под собой твёрдость мужской плоти.
— Это твой дворец, Сантанико, — его шёпот обжёг кожу её шеи, а затем он коснулся невесомо сухими губами мочки её уха, довольно усмехаясь, — Твой. Он ведь тебе нравится?
Знал, насколько больно ей от этих слов. Знал, что причиняет страдания каждым свои визитом, что были сродни пытки и очередной смерти, которая разрывала всё изнутри, обращая в тлеющий пепел.
— Да, — её голос невольно дрогнул, и она на миг прикрыла от отвращения глаза, стоило только ему ладонью скользнуть по коже её обнаженного животика, очертив кончиками пальцев ткань тёмных трусиков в дразнящем движении.
— Но ты бы хотела покинуть его. Я знаю, — он едва слышно хмыкнул, прежде чем коснуться кончиками пальцев её подбородка и вынудить повернуться к нему лицом, — Я знаю, ведь все ответы текут по твоим венам, — он проследил пальцами голубоватую линию на шее, ощущая размеренную пульсацию, и его губы невольно растянулись в пугающей усмешке, которую она приняла сорвавшимся нервным вздохом с пухлых губ.
Совсем уже не слышала музыки, продолжая движения бёдрами, видя желание в его взгляде и ощущая его каждой клеточкой своего тела, что напряглось в ожидании удара и дальнейших слов. И страх окутывал собой, вынуждая её истерично искать выход из сложившейся ситуации, будто бы зная интуитивно, что последует сейчас.
— Я знаю всё о чем ты думаешь, — он подкрепил свои слова ленивой ухмылкой, которая вынудила её на миг потупить взгляд и попросту замереть, ведь всё её опасения и впрямь подтвердились, — О твоей ненависти. Она так подогревает интерес.
Клаус вновь усмехнулся и сжал пальцами её бёдра, притягивая к себе ещё ближе и вынуждая её вновь дразняще двигаться на нём, увеличивая в нём жажду её тела. И она могла лишь подчиниться, не смея выдать отвращение ни единой эмоцией на лице, что будто было высечено из камня. За столь долгое время она научилась надевать маску Сантанико, скрывающую под собой все надежды наивной Кисы.