Почему Кате все это так важно? Почему она добивается, как же Наташа «могла полюбить Алешу, такого мальчика?» Потому что и она сама хотя и очень еще наивна, но гораздо взрослее и разумнее Алеши, а тоже его полюбила... Кате кажется, что главное — это ей встретиться с Наташей, поговорить — и тогда они вместе все решат.
Как все это будет мучительно для Наташи, Катя не задумывается. Она понимает, что Наташа мучается оттого, что Алеша «совсем ее перестал любить», но она не может себе представить, что ее вмешательство будет еще большим мучением, для Наташи. В своем детском стремлении к справедливости она не замечает, как больно может ранить другого человека.
Долгий этот разговор показывает нам Катю в самом лучшем свете, но только одно в ней прорывается незаметно для нее самой: Кате кажется, что она может справиться со всеми трудностями, какие возникнут в жизни. Ей не страшно коснуться чужой боли, она слишком уверена в себе. Ивану Петровичу очень понравилась честная и добрая Катя, и он тоже не подумал: а каково будет Наташе, если действитель-, но ей удастся увидеться с Катей, «чтоб ей знать, кому она передает Алешу».
Страшно читать про эти сборы и приготовления к свиданию. Страшно не потому, что мы боимся за одну из женщин в «Униженных и оскорбленных» — нет, ни Наташе, ни Кате ничто не грозит: обе они раскроются на этом свидании как мягкие, благородные натуры, не способные причинить друг другу зло.
Просто мы знаем других женщин Достоевского, встретившихся для того, чтобы решить судьбу общего возлюбленного, и знаем, что из этого вышло.
2. «Обе вместе»
Так называется одна из глав последнего романа Достоевского «Братья Карамазовы». В этой главе младший Карамазов, Алеша, идет с поручением от брата Дмитрия к его невесте — теперь уж бывшей невесте — Катерине Ивановне. Брат несколько раз повторил, чтобы Алеша «именно... передал это слово: «кланяться». Просил раза три, чтоб... не забыл передать».
Дмитрий Кар амазов полюбил гордую, красивую Катерину Ивановну, которая решилась одна поздним вечером прийти к нему, известному дебоширу и пьянице, просить денег на спасение жизни и чести отца. Тогда — полгода назад — душа его была перевернута поступком девушки, он дал ей деньги, отец ее был спасен, а Дмитрий Карамазов приехал просить руки , и сердца. Теперь, когда он официально признанный жених, на пути его встала другая женщина — Гру-шенька. Безумная страсть к Грушеньке овладела им. Митя чувствует себя подлецом и все-таки посылает брата сказать, что просит Катерине Ивановне кланяться и больше никогда уж к ней не вернется.
Явившись с этим поручением, Алеша застает у Катерины Ивановны Грушеньку.
Конечно, ее «свежая, еще юношеская красота» произвела на Алешу Карамазова впечатление. Но его «поразило всего более в этом лице его детское, простодушное выражение. Она глядела, как дитя, радовалась чему-то как дитя, она именно подошла к столу, «радуясь» и как бы сейчас чего-то ожидая с самым детским нетерпеливым и доверчивым любопытством».
Сколько слышал Алеша об этой женщине! Еще полчаса назад брат Иван сказал о ней, что она «зверь»... Алеша ожидал увидеть хищницу, а перед ним «добрая, милая женщина, положим красивая, но так похожая на всех других красивых, но «обыкновенных» женщин». Глядя на нее, Алеша «с неприятным каким-то ощущением и как бы жалея, спрашивал себя: зачем это она так тянет слова и не может говорить натурально?»
Катерина Ивановна не видит и не слышит в Грушеньке ничего дурного, она в восторге, «она точно была влюблена в нее...»
Что же происходит? Разве Катерина Ивановна не знает, что она оставлена, забыта — ради этой жещины? Разве Катерина Ивановна не знает, что Митя растратил деньги, доверенные ему Катериной Ивановной? Растратил на гульбу с Грушенькой.
«— Мы в первый раз видимся, Алексей Федорович... я захотела узнать ее, увидать ее... Я так и знала, что мы с ней все решим, все! Так сердце предчувствовало...» — вот что говорит Катерина Ивановна, уверенная, что все на свете должно происходить так, как она захочет.
Позднее Дмитрий Карамазов так объяснит поведение своей бывшей невесты: «Все, дескать, могу победить, все мне подвластно; захочу, и Грушеньку околдую» — и ведь сама себе верила, сама над собой форсила, кто ж виноват?»
Вот после этих слов начинаешь понимать, что Катерина Ивановна напоминает Катю из «Униженных и оскорбленных». Встреча Кати с Наташей ничем, казалось бы, не напоминает сцену Катерины Ивановны с Грушенькой, в «Униженных и оскорбленных» вся сцена гораздо примитивнее и слащавее, чем на вершине творчества Достоевского — в «Братьях Карамазовых». Но это — как бы набросок будущей сцены. Катя приезжает к Наташе рано утром в сопровождении француженки, которую уговорили подождать внизу полчаса. Итак, времени на это важное свидание совсем мало. У Наташи уже сидит Алеша, весь в слезах, и Наташа тоже плачет.
Казалось бы, о чем плакать Алеше? Ведь Наташа убедила его, что через полтора месяца он вернется, и они обвенчаются. Видно, он все-таки подсознательно понимает, что предполагаемое венчанье, — просто сказка, выдумка для его утешения, а он искренне горюет, предчувствуя разлуку с Наташей навеки.
Иван Петрович вместе с Катей поднимается по лестнице, и она спрашивает: «...как вы думаете, не будет сердиться на меня Наташа?»
Вопрос вполне естественный, только о нем неплохо было бы задуматься не на лестнице, а много раньше. Ведь если грубо, в общих чертах обрисовать положение, то Катя идет к женщине, которая имеет все права на Алешу и у которой она Алешу отнимает.
Катя «вошла робко, как виноватая», но чего же ей было бояться? Наташа «тотчас же улыбнулась ей». В первом романе Достоевского еще нет тех бурных страстей, которые возникнут в его последующем творчестве, здесь Катя и Наташа— обе ведут себя сдержанно и пытаются всерьез обсудить судьбу Алеши.
Встретясь с Наташей, Катя прежде всего пристально вглядывается и любуется своей соперницей; Наташа, в свою очередь, восклицает: «Какая ты хорошенькая!»
Катерина Ивановна, встретясь с Грушенькой, тоже все умилялась ее красотой, и Грушенька попервоначалу допускала эти умиленные похвалы своей соперницы. Но там, в «Братьях Карамазовых», совсем другая сцена. Попытки Катерины Ивановны договориться с Грушенькой, ее умиление перед женщиной, которую уже предпочли ей, настолько неестественны, что не могут кончиться добром, — сцена эта и кончается полным разрывом.
В «Униженных и оскорбленных» Катя робеет перед Наташей, потому что начала, кажется, понимать, что ворвалась в ее жизнь и отняла ее счастье. Разговор обеих женщин происходит так, будто он заранее поставлен и отрепетирован князем Валковским. Катя начинает с вопроса, который ей не следовало бы задавать: «...я вас просто спрошу: очень вы любите Алешу?» — и, когда Наташа отвечает так же просто: «Да, очень», — Катя «робко и шепотом» произносит слова, которыми сам князь был бы доволен: «А если так... если вы очень любите Алешу... то... вы должны любить и его счастье...»
Исходя из этой фразы, можно дальше произнести целую речь о том, что Алешино счастье — в браке с Катей, и не надо мешать этому счастью. Но Катя — совестливая девушка, и у нее возникает совсем другой вопрос: «...составлю ли я его счастье?.. Если вам кажется и мы решим теперь, что с вами он будет счастливее, то... то...»
Наташа отвечает спокойно: «Это уже решено, милая Катя, ведь вы же сами видите, что все решено...»
В этом разговоре с первых слов видно, насколько Наташа взрослее и добрее Кати, добрее не потому, чтобы Катя была злая или жестокая, а потому, что она наносит боль, не понимая. Она рассуждает о любви, а на самом деле она и не знает, что это такое. Ей все кажется, что разговорами можно чего-то добиться, что-то изменить, сделать так, чтобы никто не был несчастлив... Полгода назад, может быть, и Наташа стала бы рассуждать, договариваться... Но за эти полгода она прожила целую жизнь, и теперь ей «было, видимо, тяжело продолжать разговор». Она уже знает, что не разговорами решаются человеческие судьбы, а особенно ее судьба, которую решил князь Валковский.
«Катя приготовилась, кажется, на длинное объяснение на тему: кто лучше составит счастье Алеши и кому из них. придется уступить? Но после ответа Наташи тотчас же поняла, что все уже давно решено и говорить больше не о чем». Такой вывод сделал из первых же слов Кати и Наташи Иван Петрович.
Для чего же тогда Катя так настаивала на этом свидании, да и Наташа хотела его? Обеим казалось, что, увидев друг друга, они смогут облегчить — одна свое горе, другая — угрызения совести.
Разговор их предельно, неправдоподобно откровенен: «...вы его очень любите?» — спрашивает Наташа. Катя в от-* вет: «...за что именно вы его любите?» И обе могут ответить одно: «...мне его все как будто жалко».
В этом разговоре много слез и объятий. Когда входит Алеша, который «не в силах был переждать эти полчаса», он застает «их обеих в объятиях друг у друга и плакавших».
В следующих романах Достоевского вовсе нету столь сентиментальных, слезливых сцен. Они только в этом, первом его романе. Многие читатели раздражаются, читая эти описания слишком горячих чувств, и считают этот роман Достоевского нестерпимо чувствительным. Это неверно. Да, мы знаем, что и сам автор, работая над отдельным изданием романа, стремился сделать его более сдержанным, убирал сцены слез и рыданий.
Но то, что он оставил, было ему в ту пору необходимо: он еще не умел показывать накал человеческих чувств иначе, не слезами и объятиями, а действиями.
Совсем иначе разворачивается сцена свидания соперниц в «Братьях Карамазовых». Катерина Ивановна тоже непрерывно целует и обнимает Грушеньку, расхваливает ее: «...знайте, Алексей Федорович, что мы фантастическая головка, что мы своевольное, но гордое-прегордое сердечко! Мы благородны, Алексей Федорович, мы великодушны, знаете ли вы это?» Грушенька выслушивает все эти похвалы и вдруг заявляет:
«— Очень уж вы защищаете меня, милая барышня, очень уж вы во всем поспешаете...»
Катерина Ивановна, уверенная в своей победе над Гру- шенькой, в том, что она успела очаровать соперницу и убедить ее «спасти» Дмитрия Федоровича, отказавшись от брака с ним, продолжает объяснять Алеше, что Грушенька любит другого, что она уже дала слово выйти за этого другого замуж...
«— Ах, нет, ангел-барышня, ничего я вам не обещала, — тихо и ровно все с тем же веселым и невинным выражением перебила Грушенька. — Вот и видно сейчас, достойная барышня, какая я перед вами скверная и самовластная. Мне что захочетсяя так и поступлю. Давеча, я, может, вам и пообещала что, а вот сейчас опять думаю: вдруг он опять мне понравится, Митя-то...»
Все это произносится тем же растянутым, слащавым голосом, в глазах Грушеньки «все то же простодушное, доверчивое выражение», она предлагает «барышне поцеловать ручку» — «чтобы сквитаться».
Алеша весь дрожит при этом разговоре: он чувствует, что предстоит какое-то неслыханное оскорбление и унижение для Катерины Ивановны. И правда: поднеся к губам руку соперницы, Грушенька вдруг как бы задумалась/
«— А знаете что, ангел-барышня, — вдруг протянула она совсем уж нежным и слащавейшим голоском, — знаете что, возьму я да вашу ручку и не поцелую. — И она засмеялась маленьким развеселым смешком».
Дальше Грушенька уже не церемонится: «А так и оставайтесь с тем на память, что вы-то у меня ручку целовали, а я у вас нет... Так я Мите сейчас перескажу, как вы у меня целовали ручку, а я-то у вас совсем нет. А уж он как будет смеяться!»
Что остается Катерине Ивановне? Она кричит: «Наглая!», «Мерзавка, вон!», «Вон, продажная тварь!» — и вызывает этим только поток оскорблений, сказанных тем же слащавым тоном. Вдобавок Грушенька и к Алеше обращается: «Милый, Алешенька, проводи!.. Я это для тебя сцену проделала. Проводи, голубчик, после понравится...»