и каком-то свете, словно исходившем от нее. В этой красоте было что-то
неуловимое, обволакивающее; стройная, полная мягкой, текучей грации,
лесная певунья в то же время не производила впечатления слабости и
хрупкости, свойственных многим дочерям луны — напротив, в ней было
что-то от здоровой, тихой силы растений, незаметно, но упрямо
пробивающихся сквозь толщу почвы к свету. Глядя на нее, Иштан
невольно связывал ее образ с образом белоснежной лилии, с гладкой
мраморной статуей, с молодой косулей, мягким огоньком свечи, теплящимся в темноте…
Однако было и еще что-то, кроме необычности молодой логимэ и красоты
ее голоса, что заставляло Иштана смотреть, не отрывая глаз, — он и сам не
мог бы подобрать этому название. Близость — вот, наверное, самое
походящее определение, — неуловимое чувство внутреннего родства,
различаемое мгновенно, как различается в толпе знакомая фигура или
голос друга! И это чувство тайного, молчаливого сговора с девушкой,
сидящей в центре круга, было настолько сильным и неожиданным, что
Иштан сам был удивлен и даже растерян. Он видел ее впервые, и, тем не
менее, ему казалось, что они знакомы целую вечность, что вкусы,
привычки и мысли друг друга давно известны им! Ошеломленный, он
продолжал смотреть на логимэ, точно пытаясь поймать некий знак,
адресованный ему одному. Все мысли были протянуты к ней. Кто она?! Как
ее имя?! Почему он не видел ее раньше?!.. А лесная эльфа все пела, сидя
под прицелом десятков пар глаз, такая невозмутимая и полная
естественной грации, и ее фарфорово-белые веки оставались неизменно
опущенными, храня тайну ускользающего взгляда.
***
Иштан не запомнил ничего, что было после того, как она отдала арфу
следующему певцу и, выйдя из круга, точно растворилась в ночи. Он даже
не успел заметить, куда она ушла — она словно растаяла, как сон! Когда
же он проснулся на следующее утро, первая мысль была о вчерашней
эльфе: ее образ так прочно запечатлелся в памяти, что Иштан мог
рассматривать ее черты, даже не видя перед собой. С волнением он
перебирал события минувшего вечера и с каждой минутой раздумий все
больше убеждался в том, что едва ли сможет забыть чудесную певунью.
Однако эти радужные мечтания омрачала одна навязчивая мысль: она
была логимэ, а он — наследником дома Сильвана…
Кейна между разными народами была большой редкостью среди эльфов:
союз Моав и Кравоя стал единственным случаем за многие поколения, а
заодно и поводом для пересудов, не утихавших до сих пор — таким же, как
и смешанная кровь рожденной ими новой веллары. Иштан был в курсе, что
после появления Аламнэй эллари стали возлагать большие надежды на
него, как на последнюю каплю чистой крови в княжеском доме — он
чувствовал на себе ответственность, и было страшно представить реакцию
велларов, узнай они, что ему понравилась лесная эльфа. Однако
очарование логимэ было столь сильно, что он не мог отогнать ее образ.