Корвин прикрыл глаза.
- Там, — нц показал на восток, — сейчас происходит то же самое, что и здесь, — он обвел рукой развороченный муравейник аэродрома. — И я не знаю, кто успеет раньше.
Люблин. База ВВС «Люблин». (Второй воздушный флот).
1 час ночи. Нина Рагозина.
Без десяти час наступила полная тишина. Только что с авиабазы поднялась последняя четверка самолетов. Пикировщики сделали круг над аэродромом, пристроились в хвост идущему с включенными бортовыми огнями ночному истребителю (“Ю88» ) и направились на восток. Благодаря энергии фон Бока, который еще осенью потребовал — олучил — дополнительное количество пилотов и машин для слепых полетов, подготовка к «Ночному кошмару» взлет прошли в группе армий «Центр» почти организовано.
Ингрид Датмар, известная в Москве, как «Элли Смит», а дома в Ленинграде, как Нина Рагозина, проводила самолеты взглядом. Невероятная, сказочная удача дала ей — девчонке-радистке, имеющей за плечами один курс матмеха, три месяца учебы в разведшколе ГРУ и наспех сделанную «легенду» — место телефонистки в отделе снабжения базы «Люблин». Молодость, красота и голос (она исполняла под гитару немецкие, русские и польские песни) сделали ее популярной в среде летчиков, большинство из которых были не старше ее. Иногда девушка с ужасом замечала, что ей бывает хорошо среди этих ребят с ненавистными крестами, ребят, так похожих на ее однокурсников. Ребят, которые приносили ей цветы, катали в лодке по тихой Вепше, кормили мороженным и по секрету от начальства учили летать на «Мессершмидте».
В марте ее шефа по линии ГРУ неожиданно перевели в Данию, и Ингрид оказалась руководителем резидентуры в Люблине. Впрочем, стараниями Гестапо и бестолковостью поляков эта резидентура в основном из нее самой и состояла. Несмотря на «Договор о дружбе и границе» остоянные обмены визитами между Москвой и Берлином, война стремительно приближалась. Это понимали «ее мальчики», только что сменившие «Эмили» на новенькие, с заводов «Фридрихи» (они взахлеб объясняли ей отличия, которые днем позже анализировались в НИИ ВВС), понимали официантки в Варшавских ресторанах, понимала она. В мае на базу дважды приезжал генерал-полковник фон Бок. Она пела для него вечером в офицерском собрании. К ее удивлению оказалось, что фашистский генерал с нездоровым одутловатым лицом и удивительно живыми, цепкими глазами понимал толк в бардовской песне.
Информации было много.
Нина, измученная страхом и угрызениями совести, не спала ночами. Шесть выходов в эфир за апрель. Восемь — май. Два за последнюю неделю. Она знала, что ее разоблачение было вопросом дней.
Последний раз она связывалась с Центром двенадцать часов назад. Немцы еще не закончили очередное прочесывание на предмет поиска передатчика. Передатчик, как и гитару, она держала на работе. Непосредственно в здании штаба базы «Люблин».
Она посмотрела на часы. Через два часа самолеты «Люфтваффе», «ее мальчики» начнут атаку советских аэродромов. Два часа. В Москве получат ее радиограмму, поставят «в очередь», расшифруют. Доложат по инстанциям. Скорее всего, «Алекс» очтет ее уже утром, когда в этом не будет никакого смысла. Нина шла в Штаб, зная, что она совершает не воинский подвиг, а самоубийство.
Бухарест. Министерство иностранных дел. 1 час 30 минут.
- Господин командующий миссией, я уполномочен вручить вам протест румынского правительства относительно самоуправных действий вверенных вам частей на военно-воздушных базах в Бухаресте, Плоешти, Констанце. До сведения Министерства Иностранных Дел Рейха будет доведено, что Румынское государство не находится в состоянии войны с Союзом Советских Социалистических Республик. Размещение германских ВВС на наших аэродромах в рамках согласованного Сторонами пакта о взаимной обороне преследовало собой цель прикрыть от возможной агрессии нефтепромыслы Плоешти, имеющие жизненно важное значение как для Румынии, так и для Германии. Любые иные действия могли быть предприняты лишь после согласования с правительством Румынского Государства…
Корвин зевнул.
- Господин Заместитель Министра Иностранных Дел! У меня в мыслях не было брать на себя прерогативы господина Антонеску. Я отдаю себе отчет в том, что Румыния является суверенной державой. Я готов принести извинения всем, кто в них нуждается. Мои действия, подчеркиваю — мои — вызваны достоверной информацией о готовящемся русском налете на Плоешти. Единственную возможность ослабить его я увидел в превентивном ударе по русским аэродромам. Времени на согласование у меня не было. Ни с Вашим руководством, ни с моим.
- Это чудовищная провокация, господин генерал-фельдмаршал!
Корвин оперся локтями о стол.
- Нет. Бомбы упадут на Плоешти на рассвете. Через два с половиной часа. Я сейчас выезжаю туда.
Москва. Кремль. 1.50.
- Что по радиоразведке?
- Спорадическое усиление активности штабов, больше на Севере. Восточнее Нордкапа неприятельских надводных кораблей и подводных лодок пока не обнаружено. По некоторым данным «Тирпиц» находится в четырехчасовой готовности.
- На Балтике тоже тихо.
- Посты на границе отмечают повышенное количество нарушений нашей воздушной границы немецкими ночными разведчиками.
- Естественно, раз они завтра собираются наступать.
- Немецкие разведчики могут увидят наши самолеты.
- Сомнительно. Ночью наши аэродромы всегда были затемнены, и немцы привыкли к тому, что найти их практически невозможно. Скорее, они пойдут по обычному маршруту — фотографировать транспортные узлы и освещенные военные городки, а над аэродромами постараются оказаться на рассвете… Успеем взлететь до утра?
•Успеем, Георгий Константинович.
Жуков подошел к огромной, во всю стену, оперативной карте Восточной Европы. На ней цветными маркерами была нанесена обстановка. Красные и синие фигурки самолетов, символизирующие воздушные соединения противников, пока еще были привязаны к аэродромам. Синие базировались в основном на Констанцу, Бухарест, Плоешти, Люблин, Варшаву, Кенигсберг и Хельсинки. Красные скучились в Мурманске, Тарту, Могилеве, Гомеле, Минске, Тирасполе, Одессе, Тернополе, Проскурове и Баку.
Люблин. Штаб базы ВВС «Люблин». Ночь. Эрик Вефер.
Девушку взяли прямо за передатчиком. Эрик знал ее.
Собственно, служить в Люблине и не знать Ингрид было невозможно.
Радоваться было нечему. Эрик прикинул объем информации, который проходил через симпатичную и общительную телефонистку. «Если она использовала ее хотя бы на треть…”
Они сидели в ее служебной комнате. Шесть человек. Игрид. Клаус Петер, начальник отдела снабжения Базы, прямой начальник и почти наверняка любовник Ингрид. Зепп Лютцев из местной службы безопасности. Макс Айсверн, лейтенант из службы радиоперехвата.
Он сам. Эрик Вефер, кадровый сотрудник Абвера, прославившийся в узком кругу разведчиков блестящей работой в полосе наступления группы армий «А» (Арденны, весна прошлого года). В Цоссене он был известен меморандумом, в котором на основании им собранных и им же проанализированных фактов доказывалась реальная возможность и абсолютная необходимость высадки в Англии осенью 1940 г. Документ был засекречен лично Фюрером, а Эрика с понижением перевели в Польшу. Его работа в Люблине заканчивалась завтра. В четверг ему предписывалось прибыть в Пенемюнде (заштатный городок на Балтийском побережье) и поступить в распоряжение некоего Вернера фон Брауна. Шестым был Вальтер Сотти, его партнер по Австрии, Норвегии и Арденнам.
Эрик показал офицерам базы удостоверение сотрудника Абвера.
- Вы должны связаться с Берлином и получить подтверждение моих полномочий. Происходящее сейчас здесь может, — он подчеркнул голосом слово «может», — меть отношение к ряду операций разведовательной службы Рейха на Восточном фронте. Соответственно, протокол, который будет сейчас заполнен, и вообще все, что происходит в этой комнате, засекречивается.
- Кто будет вести протокол? — спросил Вальтер. — ?
- Могу я, — вдруг тихо сказала Ингрид.
Айсверн покрутил пальцем у виска.
- Свихнулась девочка.
- Почему нет? — усмехнулся Эрик. — К твоей стенографии претензий, вроде, никогда не было.
- Ситуация совершенно ясна, — сказал он. — онаж в военное время. Мы можем действовать разными способами. Естественно, наиболее законным решением было бы передать Ингрид Гестапо. Это позволит нам быстро раскрыть русскую шпионскую организацию в Юго-Восточной Польше, но почти наверняка приведет к огласке. Ингрид записывала, стараясь не вдумываться в то, что он говорит. Ей было очень страшно. Эрик пожалел ее, разрешив стенографировать — делать хоть что-то, а не только ждать…
- Между тем, именно огласки я более всего хочу избежать.
- По каким соображениям? — спросил Зепп. — оддержу вас, если это будет что-то более конкретное, нежели «интересы Рейха».