— Детка моя, неужели тебе нужно повторять все снова? Я же о тебе думаю, а не о себе.
— Нет! — Она открыла глаза и устремила на него негодующий взгляд. — Если бы ты думал обо мне, тебе хотелось бы того же, что и мне.
Из автомата грянула оглушительная джазовая музыка.
— А что ты хочешь, детка? Жить в нищете? Это ведь не кино, это — действительность.
— Да не будем мы жить в нищете! Ты сгущаешь краски. Ты найдешь хорошую работу, даже не получив диплома. Ты умный, ты…
— Ты не знаешь, о чем говоришь, — мрачно сказал он. — Ты ничего не знаешь о жизни, ты просто избалованная девчонка, привыкшая к богатству.
Ее руки, которые он держал в своих, невольно стиснулись.
— Ну почему меня все корят богатством? Почему ты вечно твердишь про мое богатство? Неужели это так важно?
— Это важно, Дорри, и от этого никуда не денешься. Посмотри на себя — туфли в тон каждого наряда, сумочка для каждой пары туфель. Тебя так воспитали. Ты не сможешь…
— Но это для меня ничего не значит! Мне на это плевать! — Ее кулаки разжались, и она заговорила уже не сердитым, а просительным тоном: — Я знаю, что иногда вызываю у тебя улыбку — тем, какие фильмы мне нравятся… тем, что я романтична… Может быть, это потому, что ты меня на пять лет старше, или потому, что ты служил в армии, или потому, что ты мужчина, — я не знаю. Но я глубоко убеждена, что, если двое любят друг друга… так, как я люблю тебя… так, как ты, по твоим словам, любишь меня, все остальное — деньги и все прочее — совершенно не важно. Я в это верю… я верю в это всей душой… — Она выдернула руки и закрыла ими лицо.
Он достал из нагрудного кармана носовой платок и дотронулся до тыльной стороны ее руки. Она взяла носовой платок и прижала к глазам.
— Детка, я тоже в это верю, — ласково сказал он. — Знаешь, что я сегодня сделал? Две вещи. Я купил для тебя обручальное кольцо и дал объявление в «Кларион». Объявление о том, что ищу работу — работу по ночам. — Дороти вытерла глаза. — Может быть, я и вправду сгущаю краски. Конечно, наши дела будут не так уж плохи. И мы будем счастливы. Но нельзя совсем забывать о реальности, Дорри. Мы будем еще счастливее, если поженимся летом с разрешения твоего отца. Ты же не можешь этого отрицать. И от тебя всего-то и требуется, что воспользоваться открывающимся для нас шансом. Ну пожалуйста, прими эти пилюли. — Он сунул руку в карман и достал конверт, на ощупь убедившись, что в нем капсулы. — У тебя нет серьезных оснований отказываться.
Она свернула носовой платок и опустила на него глаза.
— Я мечтала о завтрашнем дне со вторника. Весь мир расцветился новыми красками. — Она протянула ему платок. — Всю свою жизнь я делала так, как велел отец.
— Я понимаю, что тебе не хочется, Дорри. Но подумай же о будущем. — Он протянул ей конверт. Она даже не попыталась его взять. — Я согласен устроиться на ночную работу, уйти из университета в конце этого семестра. А тебя прошу лишь проглотить пару пилюль.
Ее сцепленные руки неподвижно лежали на столе. Ее взор был устремлен на стерильно-белый конверт.
Он сказал решительным голосом:
— Дороти, если ты откажешься их принять, это будет означать, что ты упряма, далека от жизни и несправедлива по отношению ко мне. И еще больше несправедлива по отношению к себе.
Пластинка кончилась, автомат перестал мигать разноцветными огнями. В кафе наступила тишина.
Они сидели за столиком, а между ними лежал конверт. С другого конца комнаты раздался звук переставляемой фигуры и голос одного из стариков:
— Шах.
Ее руки разжались, и он увидел, что ее ладони вспотели. И почувствовал, что его руки вспотели тоже. Она подняла глаза с конверта на него.
— Ну пожалуйста, детка…
Она опять опустила глаза. На лице как бы застыла скорбная маска.
Она взяла конверт и сунула его в сумочку, лежавшую на диванчике рядом с ней. Затем опять положила сцепленные руки на стол и вперилась в них взглядом.
Он погладил тыльную сторону ее руки, а другой пододвинул к ней свою невыпитую чашку кофе. Она взяла чашку и поднесла ко рту. Он нашел в кармане еще один пятицентовик, бросил его в щель автомата и нажал кнопку, под которой было написано: «Чарующий вечер».
Они молча шли по влажным цементным дорожкам, разделенные стеной тайных мыслей, но по привычке держась за руки. Дождь перестал, но воздух наполняла влага, которая щипала лицо и создавала мутный ореол вокруг каждого фонаря.
Напротив общежития они поцеловались. Ее губы были сжаты и прохладны. Когда он попытался раздвинуть их, она покачала головой. Он несколько минут держал ее в объятиях, нашептывая утешительные слова, потом они попрощались. Он глядел ей вслед. Она пересекла улицу и вошла в ярко освещенный вестибюль общежития.
Он пошел в ближайший бар, где выпил два бокала пива и сделал из бумажной салфетки тончайший очаровательный орнамент. Когда прошло полчаса, он зашел в телефонную будку, позвонил в общежитие и попросил телефонистку соединить его с комнатой Дороти.
Она ответила после двух звонков:
— Алло!
— Привет, Дороти. — Молчание. — Дорри, ты приняла капсулы?
Пауза.
— Да.
— Когда?
— Несколько минут тому назад.
Он облегченно вздохнул:
— Детка, а телефонистка не подслушивает разговоры?
— Нет, они уволили за это ту, что была до нее.
— Ну так слушай. Я не хотел тебе говорить, но тебе может стать плохо… — Она молчала. — Герми сказал, что тебя, наверно, вырвет. В горле появится жжение, и ты почувствуешь боль в желудке. Но не пугайся. Это просто значит, что капсулы возымели действие. И не зови никого на помощь. — Он сделал паузу, ожидая, что она что-нибудь скажет, но она молчала. — Извини, что я не сказал тебе сразу, но не бойся — это будет не так уж больно. И быстро пройдет. — Пауза. — Ты сердишься на меня, Дорри?
— Нет.
— Увидишь, что так будет лучше.
— Я знаю. Извини, что я упрямилась.
— Ничего, детка. Не извиняйся.