— Он ведь никому из вас не говорил, что учился в Стоддарде. Так?
— Так. Но я никогда и не обсуждал с ним его биографию, — поспешно объяснил он. — Марион он наверняка сказал. Она, конечно, об этом знает.
— Вряд ли.
— Почему вы так думаете?
— Марион ведь сама дала сведения для заметки в «Нью-Йорк таймс» — обычно информацию дает невеста.
— Ну и что?
— То, что там не упоминается Стоддард. А обычно в объявлениях о помолвках и свадьбах перечисляются все учебные заведения, в которых учились жених или невеста.
— Может быть, она не сочла нужным им говорить.
— Может быть. А может быть, она сама об этом не знает. Может быть, и Эллен не знала.
— Ну хорошо, и какой вы делаете из этого вывод, мистер?
— Не надо сердиться на меня, мистер Кингшип. Факты говорят сами за себя. Я их не придумал.
Гант закрыл альманах и положил его на колени.
— Существуют две возможности, — сказал он. — Или Корлисс сказал Марион, что учился в Стоддарде, — тогда это, возможно, просто совпадение: он учился в Стоддарде и перевелся в Колдвелл: он, возможно, не знал Дороти, так же как он не знал меня. — Гант сделал паузу. — Или он не сказал Марион, что учился в Стоддарде.
— И что из этого вытекает?
— Из этого вытекает, что он каким-то образом был связан с Дороти. Иначе с чего бы ему это скрывать? — Гант посмотрел на книгу, лежавшую у него на коленях. — В Стоддарде был человек, который хотел избавиться от Дороти, потому что она забеременела…
Кингшип широко раскрыл глаза:
— Вы опять за свое! Кто-то убил Дороти, потом убил Эллен… Вас заклинило на этой теории из дешевого кинофильма, и вы не хотите признать… — Гант молчал. — Берт? — недоверчиво сказал Кингшип и сел в кресло. Он покачал головой и улыбнулся улыбкой сожаления. — Ну послушайте, это же все абсолютный бред. — Он продолжал качать головой. — Что, по-вашему, этот парень — маньяк? — Он улыбнулся. — Вам мерещится черт знает что…
— Хорошо, — сказал Гант, — черт знает что. Пока что. Но он не сказал Марион, что учился в Стоддарде, а это значит, что он как-то был связан с Дороти. А если он был связан с Дороти, а потом с Эллен, а теперь с Марион, тогда, значит, он решил во что бы то ни стало жениться на одной из ваших дочерей! Любой!
С лица Кингшипа сползла улыбка, и оно как бы потеряло выражение. Руки лежали на краю стола без движения.
— И в этом нет ничего бредового.
Кингшип снял очки, мигнул раза два и выпрямился.
— Мне надо поговорить с Марион, — сказал он.
Гант посмотрел на телефон.
— Не по телефону, — глухо сказал Кингшип. — Она отъединила телефон, потому что уезжает из этой квартиры. Проживет там лишь несколько дней, оставшихся до свадьбы. — Он помялся секунду: — После медового месяца они поселятся в квартире, которую я для них обставил… на Саттон-Террас. Марион сначала не хотела принять ее у меня… но он ее уговорил. Он очень хорошо с ней обращается… и у нас с ней тоже улучшились отношения…
Они некоторое время молча смотрели друг на друга. Глаза Ганта смотрели на него с вызовом и в упор, в глазах Кингшипа читалось сомнение.
Кингшип встал.
— Вы знаете, где она? — спросил Гант.
— У себя дома… укладывается. — Кингшип надел пиджак. — Он наверняка говорил ей про Стоддард…
Когда они вместе вышли из кабинета, мисс Ричардсон подняла голову от журнала.
— На этом кончим, мисс Ричардсон. Только расчистите мой стол.
Она нахмурилась, скрывая любопытство.
— Хорошо, мистер Кингшип. Веселого Рождества.
— Веселого Рождества и вам, мисс Ричардсон.
Они пошли по длинному коридору, на стенах которого висели черно-белые фотографии под стеклом, которое поддерживалось медными скобами. Это были фотографии подземных и открытых шахт, плавильных печей, аффинажных заводов и прокатных станов, а также переплетений из труб и медной проволоки.
Дожидаясь лифта, Кингшип повторил:
— Я уверен, что он ей сказал.
— Гордон Гант? — спросила Марион, с улыбкой пожимая ему руку. — Кажется, я слышала это имя.
Одной рукой она взяла отца за руку и повлекла его за собой в комнату, другой потрогала усеянную жемчужинами брошь, которой был заколот ворот ее блузки.
— Блю-Ривер, — деревянным голосом сказал Кингшип, избегая глазами взгляда дочери. — По-моему, я тебе о нем говорил.
— Да-да. Вы были знакомы с Эллен, правильно.
— Правильно, — сказал Гант.
Он передвинул руку вдоль корешка альманаха, туда, где дерматин не был влажным. И пожалел о том, что с такой готовностью согласился пойти с Кингшипом к Марион; фотография Марион в «Нью-Йорк таймс» не передавала лучистого сияния ее глаз, радостного оживления на ее лице, которое так и говорило: «В субботу я выхожу замуж!»
Она развела руками, окидывая взглядом комнату.
— К сожалению, мне вас даже некуда усадить.