лейка, в которой, судя по звуку, плутал заблудившийся шмель, и вертикальное надгробье отца
казалось, как и прежде, его другим домом, из какого в любую погоду сквозь овальное окошко
смотрело улыбающееся человеческое лицо. И подозрение подтвердилось, понял Георгий
Николаевич смысл этой улыбки – отец обо всем знал.
«Зато смогу ходить прямо, как все»,– подумал Георгий Николаевич и, обдирая пальцы,
принялся копать землю рядом с надгробьем, и, оглядевшись по сторонам, вытряхнул часы в
получившуюся ямку.
Нет, конечно, их не было жалко, напротив, стало очень легко, почти весело; Георгий
Николаевич ямку закопал, и там же, под землей, оставил свой страх, вину и надоевшую боль,
и вздохнул глубоко и с аппетитом, пронизанный весь благостным чувством искупления. Пора
было отправляться домой.
На другой день, в гостях, где лоснились цветастые игральные карты, ему сказали: «Вы
хороший, просто замечательный человек, Георгий Николаевич, но скажите – отчего вы так
ходите странно, согнувшись, и вовсе не весело...»