— Глядите! Вот явилось чудовище, — сказал он, возвращаясь к столу. — Вот оно у нас и уже разводит огонь! О, бедная моя Лена!
Она последовала за ним взглядом; она смотрела, как он осторожно вышел на переднюю веранду. Он беззвучно спустил две шторы между колоннами и стоял совершенно неподвижно, словно вид поляны приковал к себе его внимание. Между тем Лена, в свою очередь, встала, чтобы выглянуть в палисадник Гейст посмотрел через плечо и увидел, как она возвращалась на свое место. Он сделал ей знак, и она пошла к нему, блистаю щая и чистая, в своем белом платье, с распущенными по плс чам волосами. В ее медленной походке, в движении ее протяну той вперед руки, в ее блестевших в темноте и как будто ничего не видящих глазах было что-то напоминавшее сомнамбулу. Гейст никогда не видал у нее такого выражения. Он читал в нем мечтательность, напряженное внимание и своего рода суро вость. Остановленная на пороге протянутой рукой Гейста, мо лодая женщина слегка покраснела, как бы просыпаясь. Этот ру мянец быстро побледнел и, казалось, унес с собой преображав ший ее странный сон. Смелым движением она отбросила назад тяжелую массу волос. Свет упал на ее лоб. Ее нежные ноздри затрепетали… Гейст схватил ее за руку и прошептал с глубоким волнением:
— Становитесь сюда! Живо! Шторы закроют вас. Берегитесь только ступенек. Смотрите! Вон они вышли, те два… Лучше, чтобы вы увидели их, прежде чем…
Она едва заметно попятилась назад, но тотчас справилась с собой и осталась неподвижна; Гейст выпустил ее руку.
— Да, это, может быть, лучше, — согласилась она с напряженной поспешностью.
И она прижалась к нему.
Каждый с своей стороны, они смотрели между краями шторы и обвитыми вьющимися растениями колоннами веранды. Жгучий жар поднимался от залитой солнцем почвы беспрестанно возобновлявшейся волной, выходившей из каких-то тайников сердца земли; небо уже остывало, и солнце стояло достаточно низко, чтобы тени мистера Джонса и его сподвижника протягивались к бунгало — одна — неимоверно тощая, другая — широкая и короткая.
Стоя неподвижно, два человека смотрели перед собой. Чтобы поддержать легенду о своей болезни, мистер Джонс опирался на руку Рикардо, донышко шляпы которого едва доходило до плеча его патрона.
— Вы их видите? — прошептал Гейст на ухо молодой женщине. — Вот они, посланники общества, вот они перед нами, рука об руку, извращенный ум и примитивная дикость. Грубая сила находится сзади. Быть может, прекрасно подобранное трио; но какой им оказать прием? Предположим, что я был бы вооружен. Мог бы я сразить их обоих одной пулей на таком расстоянии? Мог ли бы я?
Не поворачивая головы, молодая женщина нащупала руку Гейста. Она сжала ее и удержала в своих. Он продолжал с оттенком горькой насмешки:
— Не знаю! Не думаю. Во мне есть что-то врожденное, что ужасно мешает мне думать об убийстве. Я никогда не нажимал курка, никогда не поднимал руку на человека, даже защищаясь.
Он замолчал, потому что Лена внезапно сжала его руку.
— Они двигаются, — шепнула она.
— Неужели они намерены прийти сюда? — тревожно спро- iил Гейст.
— Нет, они не сюда идут, — сказала она.
Они снова помолчали.
— Они возвращаются к себе, — сказала она наконец.
Проводив их глазами, она выпустила руку Гейста и отошла от шторы. Он последовал за ней в комнату.
— Теперь вы знаете их, — начал он. — Подумайте о моем изумлении, когда я увидал их высаживавшимися на берег в тумане, — миражи, рожденные в море, видения, химеры. И они воплощаются! Вот что всего хуже: они воплощаются. Они не имеют никакого права на существование, но они существуют. Они должны были бы вызвать мою ярость. Но в настоящую минуту я ото всего очистился — от гнева, негодования, даже от презрения. Осталось одно отвращение. С тех пор как вы передали мне эту возмутительную клевету, это отвращение сделалось громадным и распространяется на меня самого.
Он поднял на нее глаза.
— Счастье, что я имею вас. Если бы только Уанг не унес тгого злосчастного револьвера… Да, Лена, вот мы тут вдвоем.
Она положила ему на плечи обе руки и посмотрела ему прямо в глаза. Он ответил на ее проницательный взгляд. Этот взгляд озадачил его. Он не мог проникнуть за его серую завесу, но ее грустный голос глубоко проникал в его душу.
— Это не упрек? — медленно спросила она.
— Упрек? Что за слово между нами! Я мог бы делать упреки только самому себе… Но по поводу Уанга мне пришла в голову одна мысль. Я не то что делал настоящие низости, не то что действительно лгал, но, во всяком случае, скрывал. Вы прятались в угоду мне, — но все-таки вы прятались. Это недостойно. Почему нам не попробовать теперь просить милостыни? Это благородное занятие. Да, Лена, мы должны выйти вместе. Я не могу подумать оставить вас одну, а нужно… да, необходимо, чтобы я поговорил с Уангом. Мы отправимся на поиски этого человека, который знает, чего хочет, и умеет добыть себе то, что ему нужно. Мы не откладывая пойдем к нему.
— Дайте мне подобрать волосы, — согласилась она.
Опустив за собою занавес, она повернула голову с выражением безграничной нежной тревоги. Никогда она не сможет понять Гейста; никогда она не сможет удовлетворить его; можно было бы сказать, что ее страсть была страстью низшего качества и не могла утолить высшего и утонченного желания возвышенной души, которую она любила. Минуты через две она появилась снова. Они вышли из дому через дверь в палисадник и, не глядя на него, прошли в трех шагах от Педро, наклонившегося над хворостом. Он поднялся, пораженный, тяжело раскачался и обнажил свои огромные клыки в удивленной гримасе; потом внезапно помчался на своих искривленных ногах, чтобы объявить о сделанном им поразительном открытии.
По воле случая Рикардо оказался один на веранде бывшей конторы Акционерного Общества. Он тотчас же почуял какое — то новое осложнение и побежал навстречу медведю, который приближался рысью. Глухое рычание Педро лишь отдаленно напоминало испанский язык или человеческую речь вообще, и только вследствие долгой привычки было понятно секретарю мистера Джонса. Рикардо был поражен. Он думал, что женщина будет продолжать прятаться. По-видимому, она от этого совершенно отказалась. Он не сомневался в ней, не имея оснований для подозрений; по правде говоря, он не мог думать о ней спокойно.
Он старался отогнать от себя образ Лены; это был единственный способ сохранить для активной деятельности все хладнокровие, которого требовала сложность положения; на карту ставилась личная безопасность и честь верного ученика джентльмена Джонса.
Он собрался с мыслями и принялся размышлять. Появление Лены указывало на перемену фронта, исходившую, по всей вероятности, от Гейста. Если только решение не шло от нее; а в таком случае… гм… отлично. Это, должно быть, и было так. Она знала, что делала. Педро раскачивался перед ним, переступая с ноги на ногу, в своей обычной выжидательной позе. Его маленькие красные глазки, терявшиеся в пучках шерсти, оставались неподвижными. Рикардо посмотрел в них с притворным презрением и сказал раздраженным тоном:
— Женщина? Разумеется! Тут есть женщина! Мы это и без тебя знаем!
Он дал ленивому чудовищу пинка.
— Убирайся прочь отсюда. Ступай. Иди готовить обед. В какую сторону они пошли?
Педро протянул огромную волосатую руку в том направлении, в котором скрылись Гейст и Лена, потом убежал прочь на своих кривых ногах. Рикардо прошел несколько шагов и едва успел увидеть поверх кустов два белых шлема, удалявшихся рядом по просеке. Они скрылись из вида. Теперь, когда ему удалось помешать Педро сообщить патрону о существовании на острове женщины, Рикардо мог предаваться размышлениям о действиях этих двух людей. Его отношение к мистеру Джонсу несколько изменилось, в чем сам он не мог отдать себе отчета.
В это утро, после своего бегства, окончившегося таким ободряющим возвращением его сандалии, Рикардо побежал, спотыкаясь, с пылающей головой, к бунгало мистера Джонса. Он был невероятно наэлектризован многообещающими видениями. Он подождал, пока не успокоился, прежде чем заговорить с патроном. Войдя в комнату, он застал мистера Джонса сидящим на походной кровати, спиною к стене, с поджатыми под себя ногами.
— Сэр, вы не собираетесь сказать мне, что скучаете?
— Я? Нет! Где вас все это время носила нелегкая?
— Я наблюдал… я выслеживал… я разнюхивал в окрестностях. Что я мог делать еще? Я знал, что вы не одни. Ну что, сэр, вы поговорили свободно?
— Да, — прошептал мистер Джонс.
— Но вы не раскрыли карт, сэр?
— Нет. Я хотел бы, чтобы вы были тут. Вы болтаетесь где-то целое утро и возвращаетесь запыхавшись. Что это значит?
— Я не терял времени даром, — проговорил Рикардо. — Ничего не случилось. Я… я… пожалуй, немного торопился.
Он еще задыхался, но в это состояние привела его не быстрота, с которой он бежал; это сделала буря мыслей и чувств, долго сдерживаемых и прорвавшихся вследствие утреннего приключения. Они сводили его с ума. Он терялся в лабиринте угрожающих и чудесных возможностей.
— Так у вас был большой разговор? — спросил он, чтобы выиграть время.
— Чтоб вас черт побрал! Уж не растопило ли вам солнце башку? Что это вы строите мне круглые глаза василиска?