— Думаю, мне удастся договориться о покупке вон с тем заведением.
Мир наполнился волшебством.
Однажды, когда я был у него во дворе, он сказал:
— У меня есть великая тайна, и я хочу открыть ее тебе.
— Настоящая? — спросил я.
— Да.
Я посмотрел на него, и он посмотрел на меня. Он сказал:
— Только это между нами, запомни. Я пишу поэму.
— А… — я был разочарован. Он сказал:
— Но это не обычная поэма. Это величайшая поэма в мире.
Я присвистнул. Он сказал:
— Я работаю над ней уже пять лет. Значит, закончу года через двадцать два, если буду писать в том же темпе.
— Наверное, уже много написали?
— Не очень. Я пишу только одну строку в месяц. Зато знаю точно, что это хорошая строка.
— А какую хорошую строку вы написали в прошлом месяце?
Он поднял глаза к небу и сказал:
— Прошлое глубоко.
— Красивая строка.
— Я хочу выбрать самое главное из жизни за месяц, — сказал Ч. Вордсворт, — и выразить это одной поэтической строкой. Так, через двадцать два года я напишу поэму, которая будет близка всему человечеству.
Я был изумлен.
Наши прогулки продолжались. Однажды мы гуляли вдоль парапета в Доксайте, и я спросил:
— Мистер Вордсворт, если я брошу булавку в воду, она потонет?
— Наш мир неизведан, — ответил он. — Брось свою булавку, и мы увидим, что получится.
Булавка утонула.
— А как поэма в этом месяце? — спросил я, но больше он не прочел мне ни строчки, только сказал:
— О, я уже чувствую ее приближение…
Иногда мы сидели на парапете и смотрели, как лайнеры заходят в гавань.
Но о величайшей в мире поэме я больше ничего не слыхал.
Я понял, что он стареет.
— Как вы живете, мистер Вордсворт? — спросил я однажды.
— Ты хочешь спросить, на что я живу?
Когда я кивнул, он делано рассмеялся.
— Пою калипсо в сезон калипсо.
— И этих денег хватает вам на год?
— Этого достаточно.
— Но вы же не станете самым богатым в мире, когда напишете величайшую поэму?
Он не ответил.
Однажды я зашел в маленький домик проведать Ч. Вордсворта и застал его в маленькой постельке. Он выглядел таким старым и слабым, что мне захотелось плакать. Он сказал:
— Поэма что-то не идет.
Он не смотрел на меня. Он смотрел в окно на кокосовую пальму и говорил так, будто меня не было.
— Когда мне было двадцать лет, — сказал он, — я чувствовал в себе силы.
Потом я увидел, как он начал стареть, — прямо у меня на глазах — словно устал от жизни.
— Но это было очень, очень давно, — сказал он.
А потом — я почувствовал это очень остро — так, будто получил пощечину от матери. Я видел это ясно на его лице. Любой бы увидел. Смерть на сморщенном лице.