– А где храм Спаса на Крови?
– Вот так, через Невский и так. Рядом. Три минуты.
«Что ж тебе, три минуты на меня жаль потратить?» – так яподумал, потом оправдал ее, ведь шла же куда-то по делам.
– Я еще хотел вам рассказать не только про архиереев сбородами, но и про певца... может, вы слышали интервью его по телевизору?
– Я телевизор не смотрю.
– Да я, в общем-то, тоже почти что... Но тут интересно.Он говорит: я живу в России и захожу иногда в православные храмы. Но так как яеврей, то, приезжая в Израиль, надеваю ермолку и иду к Стене Плача. А недавно,говорит, я был в арабской стране и молился Аллаху.
– Теперь вообще новая всемирная религия насильновнедряется. – Она никак не оценила ни певца, ни мой о нем рассказ. –А вы часто бываете в лавре? Троице-Сергиевой. Вы ведь в Москве живете?
– Нет, не часто. Только по работе. Живу в Москве, но япо корням не москвич, – стал я как будто оправдываться. – Из Сибири.А вы часто бываете в лавре?
– В здешней – да. А в Сергиевом Посаде... Нет, Москвутяжело переношу. Но вообще я бы в Москве жила только из-за того, что лавра,преподобный Сергий близко. А так Москва тягостна.
– Уверяю вас, что город «из тьмы лесов, из топи блат»вельми тягостен тоже. Простите, если обидел.
Она распустила узелок тонкого платочка, концы платкавысвободила, они вытянулись вдоль светлых пуговиц.
– Что вы, нет. Я, знаете, со страхом даже вижу, что изменя уходит любовь к городу. Осталось несколько мест, которые меняподдерживают: лавра Александро-Невская, Карповка и Кронштадт, Смоленскоекладбище, Блаженная Ксения и Никольский морской собор. Вот все. Конечно, иКазанский. – Она оглянулась. – Но очень большой, парадный.
Она как-то сникла.
– Вы торопитесь? – спросил я.
– Да.
– Вам в каком направлении?
– Мне на остановку.
Мы пошли к проспекту.
– Если вы в храм, то так и так.
– А храм Спаса на Крови в ваш список не входит?
– Он войдет, когда в нем служба будет. А пока только иговорят о чудесах реставрации. Александр же Второй. Царь-мученик. Конечно, я заканонизацию Николая, и особенно наследника, но Александр? Такой царь!Благоденствие России, отмена крепостного права, Европа при нем знала своеместо. Мученическая смерть. Вы там, в Москве, поднимайте этот вопрос. Ой, мойномер! Ой, нет... Вот слепая.
– Скажите, Орф – хороший композитор?
– "Кармена Бурана"? Это не просто прекрасно,это необъяснимо. Ну вот, теперь мой уж точно.
Прижав к груди концы платка, она заторопилась. И скрыласьвнутри троллейбуса. «И вся любовь!» – сказал я чуть ли не вслух. Пошел винтервал движения через проспект. Был освистан милиционером, но это как будтобыло не со мной. Села да уехала, как это так?
Я поднял голову – город стал другим. В городе ощутилось ееприсутствие. Кто она? Сколько лет? Я не мог вспомнить ее лица. Цвет пальтопомнил, платок помнил, то, как она говорила, помнил, лица – не помнил. «Любимоелицо не помнят», – процитировал я японскую пословицу. Я был начитаннымюношей.
Куда сейчас? Я стоял на берегу замерзшего канала, смотрел напестрый, похожий на букет или на салют храм. Уеду!
После Москвы город казался мне крохотным. Гостиница, вокзал,все рядом. Идти никуда не хотелось. Валялся, пил чай. Включил телевизор.Телевизор показался еще пакостнее, чем в Москве. Пошел на вокзал, купил билет.Как все просто было в жизни. Нет проблем. Я вернулся на симпозиум.
Может, она вернулась? Я прошел в зал. Нет, нигде нет женскойголовы в шелковом платочке. Все или прически, или парики. На трибуне очередное:геополитика, энергетика, коррективы; в зале – дремание или разговаривание.
Куда мне деваться, куда? Ну, приеду завтра в Москву – и что?Она монашка, наверное. Да нет, не монашка, просто верующая. Замужем, конечно.Муж – староста церковный. Дети в алтаре прислуживают, кадило батюшке подают.Вечером вместе молятся. Целует всех на ночь. Спят отдельно. А откуда тогдадети?
Опять я себя обнаружил перед Казанским. Зашел внутрь.Старушки копились перед началом вечерней службы. Глухой старик заказывалсорокоуст по умершей жене. Свечи у распятия лежали грудкой, еще не зажженные.Добавил и я свою. Написал записки и об упокоении, и о здравии. А ее как зовут?Написал бы сейчас. А то «А. Г.». Что такое «А. Г.»? Антонина? Алла? Нет.Ангелина? Да ну! Анна? Аня? Пожалуй. О здравии Анны. А может, Анфиса? Ариадна?Нет, Анастасия. Да, да. Росла Настей, бабушка приучила платок повязывать, вцерковь водила. Что ж ты, Настя, даже город не показала? Ах да, надо же детейкормить.
А иди-ка ты, брат, в Капеллу, сказал я себе, выйдя в сумеркираннего вечера. Спросил дорогу. Ну да, тут все рядом. Еще через мост перешел,тут, в этом городе, чего-чего, а мостов хватало. Перешел, повернул у необъятнойплощади направо. Значит, тут вот была революция, тут вот были и декабристы.Перевороты всегда или очень кулуарно, закулисно, или очень напоказ. Мойка.Пушкин тут умер. Да, ведь возили тогда в школьниках. Очередищу отстояли. Нобыло интересно общаться друг с другом. Сейчас и очереди нет. Зайти? Нет, я жееще без билета в Капеллу.
Ну вот, уже билет взял. Интересно, подобрал кто-то те моидва билета? Мы как будто будем там вместе с ней сидеть. С Настей? Нет, не Настяона. А кто? Молодые, естественно, красивые девушки тоже покупали билеты. Можноже пошутить, заговорить. Вот же, глядят с интересом. Надо бы что-то съесть. Найдетсятут, в колыбели, общепит? Цена на бутерброды и простенькое питье меня поразила.А студентам каково? Ухаживает парень за девушкой, позвал в Капеллу, и чтодальше? Ведь в перерыве надо вести в буфет. Бедные студенты!
Заметив, что уже часа два, как говорится в песне, «тихо самс собою я веду беседу», я купил программку и сел в сторонке.
Я не узнал ее. Она остановилась передо мною, такая нарядная,я вскочил, думал: откуда здесь моя знакомая?
– Пошли все-таки? – спросила она. Голос, голос яузнал.
– Вы? Вы? – Я не знал, что сказать, и зачастил,засуетился. – А я все гадал: «А.Г.». Что «А.Г.»? Анастасия, да? Аглая?Агриппина?
– Саша, – сказала она. – Саша. Александра.Александра Григорьевна. Звали еще Шурой. Но это мамина родня.
– И я, – сказал я, – и я Саша. Вотсовпадение!
– А по отчеству?
– Да какое отчество, что вы!
– Тогда, значит, пушкинское – Сергеевич, так?
– Нет, суворовское – Васильевич.
О, как же я боялся, что вот явится вдруг сейчас какой-тогромила военный (я уже не думал про церковного старосту) и она скажет:знакомьтесь, муж. Нет, минуты тикали, а мы стояли вдвоем. Гремели звонки.
– У вас какое место?