Затем Будда спрашивает монахов, знают ли они состояние, которое было бы постоянным, неизменным, сохранным навечно? Они отвечают отрицательно.
Будда: «Я тоже, о монахи, не вижу нигде такого состояния, которое было бы постоянным, устойчивым, неизменным, сохранным навечно. Привязались бы вы, о монахи, к доктрине Атмана, если бы привязанность к ней не порождала в том, кто привязывается, ни неудовлетворения, ни жалобы, ни страдания, ни огорчения, ни бедствия ? Но знаете ли вы такую доктрину атмана, которая не порождала бы ни неудовлетворения, ни тяготы?..».
Монахи: «Конечно, нет, о Благословенный».
Будда: «Я тоже ... Если у кого-то есть понятие атмана, разве он не думает так: "Вещь, принадлежащая атману, моя?" ... Разве он не думает так:" Атман принадлежит мне" ... Между тем, в действительности, нет ни атмана, ни чего-то принадлежащего атману, и, следовательно, основа ложного мнения, в соответствии с которым "эта вселенная есть Атман, после смерти я стану Этим, постоянным, пребывающим вечно, длящимся, неизменным и буду существовать таким в вечности" не есть ли обыкновенная глупость?».
Монахи: Оно не может быть иным...
Будда: «Как вы думаете, монахи, материальные формы постоянны или непостоянны ?»
Монахи: «Материальные формы непостоянны, о Благословенный».
Будда: «Если что-то непостоянно, оно приносит удовлетворение или неудовлетворение ?»
Монахи: «Неудовлетворение, о Благословенньй».
Будда: «В этом случае, о том, что непостоянно, не приносит удовлетворения, изменчиво, можно ли говорит: "Это мое, это — я, это мой атман "?».
Монахи: «Разумеется нет, о Благословенный».
То же самое повторяется относительно остальных четырех скандх.
Будда: «Таким образом, о монахи, все материальные формы прошлого, будущего, внутренние и внешние, грубые и тонкие, низшие и высшие, далекие и близкие, все они должны рассматриваться так: "Это не мое, я — не это, это не мой атман"».
То же самое и относительно остальных четырех скандх ...
Будда: «Что вы думаете, монахи, о следующей ситуации? Люди собирают сухую траву, щепки, ветки и листья в парке Джета, когда они их сжигают по своему усмотрению, думаете ли вы при этом: "Эти люди уносят нас, они сжигают нас, они уничтожают нас по своему усмотрению ? "».
Монахи: «Конечно, нет, Благословенный».
Будда: «Почему нет ?».
Монахи: «Эта трава и прочее не наши, не принадлежат нам».
Будда: «Так и здесь, о монахи. Отбросьте то, что не ваше!..».
То есть Будда призывает отбросить представление о я. самости, атте-атмане как не имеющее реального отношения к индивиду, как ложную концепцию — диттхи.
Фактически в сутте различаются два аспекта атмана: 1) житейский, связанный с представлением о собственной «самости», глубоко укорененном в сознании обычных людей (назовем его условно стихийным эгоцентризмом) и 2) доктринальный — основанная на стихийном эгоцентризме концепция души. Отождествление пяти групп привязанностей с «я» и «самостью» связывается с концепцией ошибочных взглядов на собственную личность (саткая-диттхи). Собственная личность, саткая — это все пять групп скандх, а не только тело, кая ( в этом отношении саткая — это синоним пудгалы. термина, который ранние буддисты использовали в качестве общего обозначения пяти скандх). В палийских текстах названо в общей сложности 20 типов диттхи о самости, классифицированных по типу предикации: 1. рупа и т.п. есть самость; 2. самость обладает рупой и т.п.; 3. рупа и т.п. содержится в самости.
Пока скандхи действуют в режиме «привязанности», они создают все новые и новые «омрачения», затягивая человека в омут бесконечных перерождений. Чтобы устранить эти «естественные» тенденции скандх, нужно устранить то, что делает их факторами привязанности — эгоцентрическую установку индивида, которая пронизывает весь его опыт, создавая «неправильные» мыслительные привычки (понимать все в терминах «я», «мое») и ложные концепции о вечности Атмана (вспомним «Брахма-джала-сутту»). На классификациях саткая-диттхи базировались аналогичные классификации с отрицательной предикацией, которые легли в основу медитативных упражнений по искоренению эгоистической установки.
Другие аспекты анатта-вады раскрываются в «Анатта-лаккха-на-сутта» или «Сутте о характеристиках анатты» (В 1. 13; С. 3. 66).
Это вторая проповедь Будды перед пятью аскетами, произнесенная через несколько дней после проповеди о повороте колеса Дхармы. Конданья, самый старший из аскетов, достиг понимания доктрины, услышав первую проповедь. Остальные (Ваппа, Бхаддия, Маханама, Ассаджи) чуть позже, после разъяснительных бесед с Буддой. Таким образом к началу второй проповеди все пять аскетов уже обратились в буддизм. Будучи брахманами, они могли в той или иной степени разделять представления о неизменной и вечной душе, поэтому Будда разъясняет им концепцию пяти скандх. Начинает он, как водится, с рупы (здесь тело);
Будда: «Тело есть "не-я" (анатта). Будь оно "я", оно не было бы подвержено дуккхе и [можно было бы сказать о теле]: "Пусть мое тело станет таким-то, пусть мое тело станет таким-то по моему желанию ". Однако, тело — "не-я", оно подвержено дуккхе и о нем нельзя сказать: "Пусть мое тело станет таким-то или пусть мое тело станет таким-то..." То же самое повторяется и в отношении остальных скандх».
Все пять скандх суть «не-я», поскольку ни одна из них не является «внутренним правителем» в смысле упанишад: «Тот, кто, находясь в земле (воде, огне, воздушном пространстве, ветре, небе, в солнце, в странах света,.. во всех существах, дыхании, речи, глазу, ухе, разуме, коже, познании, семени) отличен от земли (воды и тот же ряд до конца), чье тело — земля (вода и т.д.), кто изнутри правит землей (водой и т.д.), — это твой Атман, внутренний правитель, бессмертный. Невидимый, он видит, неслышимый — слышит, немыслимый — мыслит, непознаваемый — познает. Нет другого, кто видит, кроме него; нет другого, кто слышит, кроме него; нет другого, кто мыслит, кроме него; нет другого, кто познает, кроме него. Это — твой Атман, внутренний правитель, бессмертный. Все остальное подвержено страданию» («Брихадараньяка уп». III. 7. 3-23).
Показывая, что характеристики атмана (вечность, неизменность, постоянность, способность к контролю) неприложимы к чему бы то ни было в составе индивида. Будда стремится убедить своих слушателей прежде всего в том, что само понятие атты или атмана имеет никакого отношения к реальности их собственного опыта, подобно отбросам в парке — высохшей траве, щепкам, сухим веткам и листьям. Но тем не менее, сам факт буддистской психосоматической практики доказывает обратное — контроль сознания существует, способность изменять свои скандхи в соответствие с «буддийской программой» существует. Но, с точки зрения буддизма существование действия не доказывает существование агента.
А вот пример совсем другой реакции Будды на атман. Потхапада в «Потхапада-сутте» задает Будде вопрос о реальности атмана, а он спрашивает, что тот имеет в виду под «атманом» и Потхапада перечисляет три значения: 1. атман есть рупи, т.е. имеет телесную форму, 2. атман есть мономайо, т.е. состоит из манаса и 3. атман есть арупи (не имеющий формы) и состоящий из виждняны (ср. с концепцией оболочек атмана в «Тайтирия упанишаде» (2. 2. 5) и «Катха упанишаде» (3. 15), где речь идет о пяти кошах, или оболочках, в числе которых атман, состоящий из пищи, манасический атман и сознающий атман — виджнянамайо). Главной темой беседы Будды и Потхапады является атта-патилабха, «обретение атты». В комментарии Будхагхоши атта-патилабха толкуется как аттабхава-патилабха — индивидуальное существование (форма, место, социальный статус индивида, продолжительность его жизни). Таким образом, речь идет о трех уровнях «индивидуальности» или психического состояния (рассеянного или сконцентрированного), соответствующих трем уровням буддийского космоса: материального (кама), «образного» (Парибок), или «мира форм (рупи), и «безобразного» или мира не-форм (арупи). На вопрос Потхапады — какой из этих трех типов индивидуальности более «реален», «реальны» ли все, или «реален» только один, — Будда отвечает, что в один момент времени реален только один. Далее он поясняет: если «реален» (1), то «нереальны» ни (2), ни (3), если (2), то (1) и (3) и т.д. Поскольку же (1), (2) и (3) «обретались» в разное время, то нельзя сказать, что какой-то из них может быть реальным в абсолютном смысле слова, хотя каждый реален в момент «обретения». Будда сравнивает три «обретения» атты с молоком, которое превращается в простоквашу, та — в сметану, а последняя — в топленое масло. «Когда это было молоком, его не называли "простоквашей", или "маслом", или "сметаной" или другими именами... Также, когда наступает черед какого-либо из модусов индивида, его не называют именем (другого модуса)» (Д. 1. 201).
Мы видим, что в этой сутте Будда даже не говорит о несуществовании атты. Он отделяет конвенциональное употребление слова «атта» от доктринального, связанного с мнением о самости, отмечая при этом, что «я», «мое», «мое я» и т.п. «слова, выражения, обороты речи, обозначения, принятое в мире словоупотребление, использует и Татхагата, но не позволяя им сбивать себя с толку» (Д. 1. 202). К понятию атты Будда относится как номиналист, для него — это лишь слово, чистая условность, облегчающая взаимопонимание между людьми в их обыденной жизни, но не обозначение чего-то реального.
Под аргументами Будды против отождествления атты с чувствами, телом, умом, сознанием, охотно бы подписались и брахманисты, сторонники учения о высшем Атмане. Мишель Юлен полагает, что буддисты не проводили различия между идеей вечного, трансцендентного «Я» упанишад и идеей эмпирического эго, индивидуальной души. С его точки зрения, буддисты лишили понятие Атмана его спекулятивного начала и наполнили чисто психологическим содержанием, подозревая брахманистов в абсолютизации именно «эго», «человека желания». Учитывая множество текстуальных свидетельств (с некоторыми из них мы познакомились) с этим трудно не согласиться. Многие считают, что прагматикам-буддистам «метафизические высоты» упанишад были, что называется, «не по росту». Но мне представляется, что дело вовсе не в этом. Как последовательный религиозный прагматик, Будда стремился доказать, что духовный опыт, опирающийся на нечто неизменное и вечное, перестает быть процессом, путем к достижению высшей цели.
В одной из сутт рассказывается, как, взяв в руки кусочек коровьего помета, Будда сказал, что в скандхах нет ничего постоянного, даже размером с эту коровью какашку. А если бы таковое имелось, то нельзя было вести праведный образ жизни и разрушить дуккху. Почему? Если высший Атман неизменен, то он неподвержен процессу воздаяния: «Не становится от хорошего деяния большим и не становится от нехорошего деяния меньшим». В отличие от упанишад, где единственно реальным в карме, сан-саре и освобождении является субъект этих процессов, т.е. Атман, буддизм отправляется от реальности прежде всего самих этих процессов. По словам Т.Р.В.Мурти: «Буддизм взял старт от эффективности кармы как единственного арбитра в судьбе индивида» (цит. по: Лысенко 1994. С. 223), а Юлен считает, что буддизм «предложил радикально-внутреннюю концепцию кармы, которая могла появиться в Индии, — такую концепцию, которая создала максимум непрерывности между деятелем (картри) и вкушающим плоды действия (бхоктри)» (там же). В чем же особенность буддийского решения проблемы?
Начнем с того, что на место атмана как статичного бытия, неспособного к изменению и развитию, а стало быть, и к моральной ответственности за проступки индивида, Будда поставил сам процесс изменения в виде континуума дискретных состояний (дхарм), чередование которых подчинено закону взаимозависимого происхождения. На место единства и тождества субъекта, или агента, перерождения — единство и тождество конгломерата, или серии, дхарм. Тем самым он создал основу для решения двух проблем, которыми пренебрег брахманизм. Во-первых, объяснялась реальность изменений (морального совершенствования или деградации) в человеческой личности. Во-вторых, индивид нес моральную ответственность не только в виде вознаграждения лучшим или худшим перерождением, как в брахманизме, но своим состоянием в каждое мгновение настоящей жизни, которое стало рассматриваться как совокупный результат его усилий в прошлом (в том числе и в прошлых существованиях).
Справедливости ради необходимо сказать, что замена атмана — скандхами ставила новые проблемы: проблему чужой одушевленности, проблему тождества личности в разные моменты времени и связанные с ней проблемы объяснения памяти и узнавания. Их обсуждение относится уже к более позднему периоду развития буддизма.
Итак, если кратко суммировать суть анатта-вады, то ее можно считать учением о том, что в человеке, в его природе, нет такого элемента, который был бы неизменным, вечным, несущим высшее блаженство и который бы выступал «автором», «внутренним правителем», «субъектом» всего, что делает человек. В этом смысле анатта-ваду можно трактовать как попытку увидеть в человеческой психике чисто объективный процесс. Она предстает как смена или чередование событий, или феноменов, начинающих жить — с устранением «я» — своей подлинной, естественной жизнью.
Отношение ранних буддистов к теме атты и анатты, как и ко всем остальным доктринальным вопросам — и об этом не следует забывать — зависело от конкретных задач проповеди и конкретной аудитории. Века спустя буддийский философ Чандракирти подытожил это, сказав, что самых невежественных Будда наставлял об атмане, чтобы искоренить их естественный материализм, самым просвещенным говорил о не-атмане, чтобы разрушить их тонкую привязанность к личности, те же, кто достиг пробуждения, сами понимали, что атман не является ни реальным, ни нереальным. Продолжая эту мысль, предположим, что и вопрос буддологов, признавал ли атман сам Будда, является, по существу, авьяката, поэтому на него нет и не может быть категорического ответа.
Позитивный сотериологический смысл, который Будда вкладывал в анатта-ваду, заключался в разрушении эгоцентрической установки сознания, присущей «естественному» человеку — в отношении ко всему происходящему как совершаемому кем-то, принадлежащему кому-то и кем-то претерпеваемому. Будда считает, что подобное отношение мешает человеку видеть веши такими, каковы они в действительности, сами по себе (ятха-бхутам). Стояла ли за этим какая-то особая онтологическая доктрина? Мне представляется, что, как и другие учения Будды (раннего буддизма), анагта-вада имела один лишь «вкус спасения», то есть была исключительно практическим инструментом, а не теорией.
В истории буддизма анатта-вада сыграла двойную роль. С одной стороны, через систему медитативных упражнений она помогала буддийским неофитам изжить эгоистические предрассудки их прежнего опыта (они должны были медитировать над 32 элементами тела, повторяя при этом: «это не я, это не мое, это не мое я, я не содержится в этом, это не содержится в я» и т.п.). С другой — под давлением критики соперничающих направлений — буддисты должны были развить и теоретическое обоснование принципа «не-самости». Оно нашло свое выражение в абхидхармистской теории дхарм (школ сарвастивада, саутрантика и вайбхашика).
В поисках путей преодоления эгоцентрической установки сознания буддизм был далеко не одинок в Индии. Те же цели преследовал и брахманизм в своем учении о высшем Атмане. Как абсолютный субъект Атман противопоставлялся эмпирическому «эго» с его самомнением, «яйностью» (асмита). И буддизм и брахманистская традиция связывают подлинную реальность с отсутствием оппозиции субъекта и объекта. Однако если брахманизм возводит в абсолют и субъект, и объект и именно на этой основе мыслит их неразличимость, то буддизм изначально отказывается от дихотомии данных понятий. Субъект-объектный язык упанишад Будда заменяет безличным языком дхарм и отношений между ними — взаимозависимым возникновеннем (пратшпья-самутпада).
1. Лысенко В.Г. Ранняя буддийская философия // Лысенко В.Г., Терентьев А.А.. Шохин В.К. Ранняя буддийская философия. Философия джайнизма. М.: Вост. лит.. 1994. С. 210-228.
1. Какой атман отрицал Будда?
2. Каковы функции скандх в объяснении природы индивида?
3. Какие проблемы, стоящие перед индийскими мыслителями, решала анатта -вида и какие новые ставила?
Какую из четырех благородных истин можно называть «философской»? В первой, как мы помним, из известных всем явлений (болезни, старости, смерти, психологических страданий и неудовлетворенности) выводится всеобщность дуккхи. Формулировка этой истины напоминает процедуру индуктивного вывода: A — дуккха, B — дуккха. C, D ... etc. — дуккха. Вывод: все (пять скандх) суть дуккха. Философия же начинается там, где возникает вопрос «почему?» «на каком основании?» Иными словами, там, где поставлен вопрос о причине. То, что дуккха имеет причину, составляет важнейший философский смысл учения о четырех истинах. (Религиозный смысл связан с третьей и четвертой истинами).
То, что мы называем «причинностью», ранние буддисты определяли как идаппаччаята — «факт, что вещи обладают причиной». Именно с причинностью связано обращение в буддизм самых философски подготовленных учеников Будды — Сарипутты (санскр. Шарипутра) и Моггалланы (санскр. Маугдальяна). Выходцы из знатных брахманских родов, они входили в ближайшее окружение «скользкого угря» Санчаи Беллатхипутты и были паривраджаками — бродячими аскетами и специалистами по дискуссиям. Обстоятельства этого необычного обращения описаны в «Махавагге» из Виная-питаки.