— Шлямар — бывший мент! — предостерегает сторож Володя. — Продаст!
Третьяков машет рукой — не лезь! — и продолжает загибать пальцы. Набирается из гаража человек пятнадцать.
— Погода не та, — сомневаюсь я насчет матча этой осенью. — Может следующим летом?
Звонит телефон, и я принимаю SOS от водителя «камаза». Все замолкают. Стоит в Полянах на тракторном дворе с неисправным рулевым управлением. Просит позвонить домой и прислать завтра «техничку» — сегодня уже ничего не сделаешь. Я даю трубку Третьякову, и они обсуждают совместные планы. Записываю в журнал время звонка и причину невозврата в парк. Володя бежит запирать ворота — отбой, можно подремать. Уходит Третьяков, написав сменщику обстоятельную записку, что и куда нужно завтра отвезти из запчастей. Звоню водителю домой, объясняю ситуацию. Не волнуйтесь, дескать, бывает.
— Я и не волнуюсь, — холодно отвечает жена. — Передайте ему только, чтобы он справку мне завтра предъявил.
— Какую?
— Он знает, какую. Иначе домой не пущу.
— Девушка…
Отбой.
Зенков неожиданно начинает рассказывать.
Работал он фотографом в зеленогорском «Доме быта». Только пришел на работу — звонят из милиции: пришлите фотографа в вытрезвитель. Приходит. Проверили документы, заводят в кабинет начальника — на столе чемодан. Открывают — полный денег.
— Фотографируйте! И будете понятым.
Сфотографировал, расписался в протоколе. Восемнадцать тысяч! Приводят мужика в трусах и майке, проспавшегося. Он с какого-то северного маяка, приехал отдыхать в дом отдыха «Чародейка».
— Ваши деньги?
— Мои.
— Откуда?
— Вы меня отпустите на почту, так мне к обеду еще столько вышлют.
Милицию впервые за двадцать лет увидел, даже обрадовался. Позвонили куда-то, отпустили. Зенков помог ему купить ящик вина, и тот пришел опохмелять товарищей по несчастью.
— Надо, надо мужиков опохмелить…
Сел с ящиком вина в кустах рядом с вытрезвителем и угощал выходящих, пока милиция не прогнала.
— Хотели снова забрать, но поняли, что это бессмысленно — ему всё нипочем, хоть каждый день забирай. Попросили только уйти со своим ящиком подальше.
28 сентября 1986 г. Зеленогорск.
Сегодня узнал, что умер Коля Жильцов. Остановилось сердце. Вышел из автобуса в нескольких остановках от дома, позвонил из автомата жене, сказал, что неважно себя чувствует, хочет пройтись пешком, и упал на газон. Прохожие приняли его за пьяного…
Последнее время Колю мотало, всё у него было плохо — дома, на работе, в университете, поджимали денежные долги… Не пил несколько лет — «гвоздь забил и шляпку откусил», как он сам говорил. Но недавно развязал…
Он единственный, кто писал смешно из известных мне непрофессиональных сатириков-юмористов. Только вставал на ноги как писатель. Я затащил его в семинар Б. Стругацкого — он написал фантасмагорический рассказ о женщине, которая умерла и сама организовывала свои похороны, мы вели часовые беседы по телефону, читали друг другу рукописи…
Я перекапывал грядки после картошки и вдруг стал мысленно разговаривать с Колей — так, словно он стоял рядом: по-дружески корил за пьянку и разболтанность и советовал быстрее взять ситуацию под контроль. И вот к сумеркам, не докопав грядки, сходил на вокзал и позвонил Ольге. От нее и узнал.
И вспомнилось, как Коля восторженно рассказывал мне о дочке-двухлетке: «Димка, ты представляешь, у нее точно такая же голубенькая жилка около носа, как у меня! В том же самом месте!»
И не позвонит уже Коля: «Димка! Как дела! Ну, что нового? Пишешь, гад?»
2 октября 1986 г. Зеленогорск.
Дочитал «Накануне» Тургенева. Слабая вещь при богатой стилистике. Зачем она сейчас нужна? И раньше, зачем? Ради последней фразы: «Будут ли у нас люди?» Современная критика раздолбала бы такой роман в пух и прах, случись он в наши дни.
Прочитал повесть М. Дудина «Где наша не пропадала» — об обороне полуострова Ханко и блокаде. Бесчувственная вещь. Много трагических и интересных фактов, но написано без чувств.
Сегодня весь день солнце. Золотые клены, небо голубое. Везу домой арбуз.
3 ноября 1986 г. Дома.
В Доме писателя после семинара фантастики Бориса Стругацкого зашли со Столяровым в туалет. Стоим у писсуаров, продолжаем беседу. Я говорю:
— Есть три степени свободы: свобода «от», свобода «для» и свобода «во имя»…
— Есть еще свобода ради свободы… — смотрит в потолок Столяров.
Заходит Борис Стругацкий:
— Это кто тут о свободе рассуждает?
— Это мы, Борис Натанович…
Мэтр пристроился рядом:
— Самое подходящее место выбрали…
5 ноября 1986 г. Гараж.
На дежурстве нас трое: я, новый сторож Иван Ермилов и его собачонка Чернышка, помесь лайки и фокстерьера. Карты выпали так, что теперь мне дежурить с Иваном.
Ваня пытается читать мой журнал «Нева» с повестью братьев Стругацких «Хромая судьба», клюет носом, просыпается, пялит глаза, но страницы так и не переворачивает. Чернышка, худая развеселая собаченция, лежит на стуле и, высунув язык, дышит так, словно пробежала сто километров.