Ларри хорошо знает, что такое ненависть окружающих. Люди считают его сверхзаносчивым нуворишем с налетом нарциссизма. И это нетрудно понять, если учесть его гигантские яхты, выигрывавшие кубки мира, самолеты и японский дворец. К тому же он слишком увлекается пластической хирургией. Не так сильно, как та леди, которая уже напоминает гигантскую кошку, но все же слишком. Ларри уже приобрел некую зависимость от этого процесса. У него было две подтяжки лица, а уж сколько раз ему корректировали глаза, никто и сосчитать не может.
Но несмотря на все это, мы с Ларри живем душа в душу. Пожалуй, он ближе всех стоит к тому, что я называю другом. Во-первых, мы с ним оба сироты. В нас живут сиротские гены, которые говорят: «И ты способен меня бросить? Ладно, я заставлю тебя обратить на себя внимание. Ты еще пожалеешь, что отвернулся от меня».
— Вот тебе мой совет, и поступай с ним, как хочешь, — говорит Ларри. — Вспомни, что говорил твой Сунь-цзы: «Избегай противоборства с сильным соперником. Лучше побеждать без боя». Ладно, пошли обедать.
Чайный домик Ларри расположен на острове в центре пруда и представляет собой точную копию чайного домика семнадцатого века Сёкинтей в Киото, но только слегка превосходит оригинал по размерам. На полу лежат циновки, в рамы вставлена полупрозрачная бумага, стены раздвигаются, открывая вид на пруд. Привезенные Ларри из Японии гейши провожают нас внутрь, и начинается чайная церемония.
У Ларри она занимает четыре часа. Это полная церемония «ху-ха» с изысканными блюдами и десятью сортами чая, а также с песнями и танцами гейш. После обеда Ларри встает и начинает демонстрировать приемы карате, которые до смерти пугают девушек. Они с визгом выбегают из домика.
К моменту окончания обеда на часах уже пять часов вечера. С подъездной дорожки к дому Ларри вся долина видна, как на ладони. Надвигаются низкие черные тучи, готовые пролиться дождем. С неба падает несколько капель.
— Бедные сукины дети, — говорит Ларри, кивая в сторону автострады 280, до отказа заполненной автомобилями. — Они и не знают, что их ждет.
— Всего лишь гроза.
— Я говорю про эту историю с КЦБ. Помнишь землетрясение 1989 года? Где ты находился прямо перед тем, как тряхнуло по-настоящему?
— Но ведь они пока просто рассылают письма.
— Погоди, пока начнутся первые аресты. Тогда акциям хана. Они потеряют половину цены. Миллиарды долларов испарятся в один миг, словно их и не было. Мы сейчас говорим не о богатых проходимцах, которые откупятся штрафами. Мне жалко вон тех бедолаг на дороге, у которых пропадут все пенсионные накопления и сбережения. А потом начнутся массовые увольнения. Это плохо, Джобсо. Все это меня здорово пугает. Никто в долине не выйдет сухим из воды. Похоже на войну с терроризмом, только в роли террористов выступаем мы сами.
— Ларри, я тебя люблю, но мне кажется, что ты все излишне драматизируешь.
Он берет меня за плечо и серьезно смотрит прямо в глаза.
— Послушай меня. Не задирайся с этими парнями. Не вступай с ними в драку. Постарайся все уладить. Неважно, сколько денег они запросят, — заплати и продолжай работать. Подпиши любое признание, сделай все, что они хотят.
Том Боудитч получил место в совете директоров за то, что десять лет назад, когда мы находились при последнем издыхании, он купил громадный пакет наших акций и сам изъявил желание войти в правление. Ему семьдесят три года, и большую часть своей карьеры он посвятил рейдерству. Он заносчив, колюч, и его практически все ненавидят, особенно члены правления «Apple». Помимо всего прочего, телосложением он напоминает ученика восьмого класса, в связи с чем за глаза мы называем его недомерком. Его иссиня черные волосы гладко зачесаны назад, и от него пахнет лосьоном после бритья «Олд спайс». Он окончил Йельский университет и не упускает случая напомнить об этом. Много лет назад Боудитч был заместителем чего-то там в ЦРУ, и у него сохранились связи со множеством теневых фигур в Вашингтоне. Живет он в Лас-Вегасе в пентхаусе на крыше казино и летает на самолете «Gulfstream IV», который, конечно, не так хорош, как мой «Gulfstream V», но все еще красив.
Иметь Тома в составе правления — это то же самое, что быть владельцем ротвейлера. Он служит нам прекрасной защитой, но никто не знает, когда ему надоест гоняться за мячиком и возникнет желание наброситься на хозяина. Вообще-то Том способен напугать меня чуть ли не до усрачки. Особенно когда он орет на меня, как сейчас, перед лицом всех руководителей и директоров:
— Да господи ж ты боже мой, мать твою богородицу! Слушай, малыш, стоит мне только повернуться к тебе задницей, как ты умудряешься засунуть свой хренов отросток в мясорубку, а мне приходится лететь сломя голову, чтобы вытаскивать то, что осталось. Знаешь, на кого ты похож? На этого долбаного Человека Дождя. Смотрел когда-нибудь такой фильм? Там показывают одного тормознутого придурка, который тоже гений. Вот это как раз ты и есть. У тебя куча всяких талантов. Но чтоб я подавился своим дерьмом, если ты не такой же чертов дебил, как и он. Ты это понимаешь?
Я не шучу. Именно так Том и изъясняется. Что еще хуже, он брызжет слюной, когда кричит, а изо рта у него воняет, как из бочки, стоящей на нижней полке морга.
Сейчас воскресное утро, и Том ведет заседание совета директоров. Он прилетел из Лас-Вегаса в черном атласном дорожном костюме. Похоже, у него их штук пятьдесят плюс еще столько же синих. Он их шил на заказ у какого-то знаменитого закройщика в Гонконге.
— Леди и джентльмены, — говорит Том, — позвольте представить вам нашего врага.
Он нажимает кнопку на проекторе «Apple» — отличный малоформатный аппарат со сглаженными краями, — и на экране моментально появляется фотография.
Это мужчина с широким лицом ирландского типа, редеющими волосами, полным отсутствием шеи и идиотским взглядом.
— Перед вами Фрэнсис Дойл, прокурор Северной Калифорнии. И он собирается упрятать всех нас за решетку. — Том делает небольшую паузу, чтобы до всех дошел смысл сказанного. Все пялятся на экран, на эту тупую ирландскую физиономию.
— А вот его главный помощник, — продолжает Том, когда на экране появляется фотография какого-то азиатского дебила, которому дурацкий костюм и детские очочки придают вид четырнадцатилетнего подростка. — Уильям Пук. Именно так — Пук, то есть тот звук, который предшествует вони. Пусть его вид не вводит вас в заблуждение. Это настоящий хищник. С отличием окончил юридический факультет в Гарварде, служил клерком в Верховном суде и заимел большой зуб на «Apple», когда батарейка в его iPod вышла из строя через десять месяцев, а вы, безмозглая банда, отказались заменить ее по гарантии.
— Наши батареи в iPod служат в среднем дольше, чем в любых других плейерах, — вставляю я.
— Я просто говорю, — продолжает Том, — что этот парень опасен. Его нельзя недооценивать. И ни при каких условиях не веселитесь по поводу его фамилии, если не хотите, чтобы он совсем озверел. А он способен войти в раж. В Гарварде он набрался всякого дерьма. Ну, с этим мы покончили. Теперь перейдем к другим плохим парням.
На экране сменяются изображения каких-то дохляков в серых костюмах. Это юристы из КЦБ. Из слов Тома можно сделать вывод, что это безмозглые, безымянные и полностью взаимозаменяемые бюрократы вроде агентов из «Матрицы». Они собираются проверить нашу финансовую отчетность и найти там ошибки. Скорее всего, они их найдут, потому что до сих пор это им всегда удавалось, и нам придется платить штраф, а потом на нас посыплются иски акционеров. Обычная история, ничего страшного. Самая главная проблема, по словам Тома, — это Дойл. Дойл способен накопать такого, что штрафами уже не отделаешься. Он может засадить нас в кутузку. И ему этого очень хочется.
— Он хочет баллотироваться на пост губернатора, — продолжает Том, — и считает, что может сделать себе имя, если за решеткой окажутся действительно большие шишки.
Идея Тома заключается в том, что мы должны организовать собственное расследование. Это создаст впечатление, что мы воспринимаем проблему очень серьезно и делаем все возможное для ее устранения. Одновременно это позволит нам контролировать ситуацию.
— Мы должны работать с опережением, — говорит он.
Том привлек к этому делу целую команду юристов. Он приглашает их в зал заседаний, чтобы представить нам. Главному у них около шестидесяти лет. У него седые волосы и очень жесткий взгляд голубовато-стальных глаз, как у Пола Ньюмена. Его зовут Чарли Сэмпсон, и он, по словам Тома, является экспертом по всем законодательным вопросам, касающимся ценных бумаг, а в прошлом работал следователем прокуратуры.
— Самое главное то, что он тоже учился в Йельском университете, — говорит Том, — после Гарвардской школы права работал в Верховном суде, а затем пятнадцать лет был следователем, и за это время сумел засадить в тюрьму одного конгрессмена. Другими словами, Чарли знает, как мыслят люди типа Дойла. Это ценный игрок в нашей команде.
Сэмпсон встает и благодарит Тома за теплые слова, а затем сам приступает к презентации, представляя себя и еще трех парней, которые работают вместе с ним. Он рассказывает нам о различных судебных делах, где они помогли некоторым компаниям выпутаться из аналогичных ситуаций. Его ассистенты — чистокровные представители Лиги плюща. У них дорогие прически и элегантные рубашки. Сэмпсон называет их имена, но я не в состоянии сосредоточиться на них, потому что в это время к моему полнейшему ужасу один из этих молокососов раскрывает ноутбук с установленным на нем «Windows». У нас в «Apple» это равносильно тому, чтобы во время обеда залезть на стол, спустить штаны и наделать в соусницу.
Я смотрю на него в шоке, а он пялится на меня с таким видом, словно хочет сказать: «Ну и что тут такого?». У меня впечатление, что он сознательно меня провоцирует. Глаза у него хитро прищурены. Хочется подойти и оторвать ему башку, но я сдерживаюсь и не говорю ни слова. Я отворачиваюсь и начинаю глубоко дышать через нос и про себя произносить мантры, пока ко мне не возвращается самообладание.
Вновь обретя дар речи, я говорю:
— Том, ты хороший чувак, и я ценю, что ты взял на себя труд привезти этих замечательных юристов и все такое. Но мне все-таки кажется, что эти парни будут сильно отвлекать нас от работы. Да и вообще, чувак, у меня складывается впечатление, что какое-то письмо из КЦБ не заслуживает такой реакции.
— Во-первых, — отвечает Том, — это очень серьезно. А во-вторых, не называй меня чуваком. Я уже говорил тебе об этом, и не заставляй меня повторять еще раз.
— Да ладно, чувак. Но вообще-то я не думаю, что если ты проснулся от хруста в суставах, то это серьезный повод для того, чтобы мчаться сюда и устраивать переполох. Но делай, как хочешь. Вы пока продолжайте, а мне надо восстановить внутреннюю гармонию.
Я откидываюсь на спинку кресла, закрываю глаза и делаю вид, что медитирую, как бы говоря всем: «Разбудите меня, когда у вас закончится истерика». Я всегда так делаю, когда люди начинают выходить из себя. Чем сильнее они кипятятся, тем глубже я погружаюсь в дзен. Это доводит их до белого каления. Честно говоря, я уже готов встать и уйти, потому что в воскресенье утром мне меньше всего хочется, чтобы на меня брызгали слюной в моем же собственном зале заседаний, который я любовно спроектировал в память об Уолтере Гропиусе. Теперь этот зал осквернен вонью «Windows». Более того, каждый из присутствующих знает, что по воскресеньям у меня игры по фрисби в высшей лиге. Это святое. Чтобы выразить свой протест, я сижу в форме команды «Apple» по фрисби — в черных шортах, черных носках, черных кроссовках и черной майке с крохотным логотипом «Apple», который чуть темнее, чем сама майка, и едва заметен. Короче, классика.
Свой протест выражает и Ларс Аки, возглавляющий наш дизайнерский департамент. На нем мокрый костюм и небольшие резиновые сапоги, которые должны напоминать всем присутствующим, что в данный момент он должен кататься на водных лыжах за воздушным змеем. Ларс сидит в кресле, разложив перед собой блокнот в кожаном переплете, смотрит в окно, как качаются деревья, и наверняка представляет себе, какой замечательный ветер сегодня в заливе. Его выражение лица становится все более отсутствующим.
Уилл Маккензи, которого я ввел в совет директоров по старой дружбе, вскакивает и заявляет, что полностью согласен со мной и вся эта история с опционами будет слишком сильно отвлекать нас от производства. Еще один дед из правления, фамилии которого я никак не могу запомнить (ему около девяноста лет, и он является владельцем то ли компании по пошиву одежды, то ли сети магазинов, торгующих одеждой, то ли еще чего-то в этом роде), также высказывает свое согласие с Маккензи.
На экранах компьютеров всплывает лицо Эла Гора, который тем временем подключился к видеоконференции с помощью нашей выдающейся программы iChat. Характерно растягивая слова, словно дебил, он говорит:
— Послушайте, ребята, если вы не возражаете, я бы хотел немного поговорить о задачах компании «Apple» в свете изменений климата, с которым мы столкнулись в последнее время.
— Предложение отклоняется, — рявкает Том.