— Не смейся, пожалуйста. Я действительно нуждаюсь в твоей помощи. Если ты скажешь Лейле, что я не согласен, она еще сильнее тебя полюбит. Уж я-то ее знаю. Она возненавидит меня, и я буду вынужден открыть ей все.
— Понятно. Значит, я должен ей сказать, что сам передумал.
— Нет, опять не то. Скажи ей, что я согласен. Что я дал тебе срок, просил поразмыслить неделю-другую.
— Зачем это?
— Ну мало ли. Тебе виднее. Ведь в банке есть и другие девушки (тут он засмеялся и прикрыл рот рукой). Насколько мне известно, ты знаешь обхождение с девушками.
— Вы хотите, чтоб я…
Он замахал рукой.
— Ты прекрасно понимаешь, чего я хочу. У тебя есть тысячи способов убедить Лейлу, что ты раздумал жениться. Но оставим это. Ты знаешь устаза Абд аль-Фаттаха, начальника отдела в банке?
— Да, но при чем тут он?
— Ни при чем. Просто он мой старый друг. Между нами говоря, это он устроил Лейлу в банк. Такой обязательный и добрый человек. Я слышал от него, что вскоре откроется филиал банка в Гелиополисе. Туда нужен заведующий. У тебя какая должность? Сколько лет ты служишь в банке?
— Виноват, одну минуточку. Вы хотите меня подкупить? Хотите, чтобы я отказался от Лейлы ради повышения по службе?
Лицо его вновь словно окаменело.
— Я и не собирался тебя подкупать. Чем можешь ты мне повредить? Я предлагаю тебе услугу за услугу. В моих интересах, чтобы ты не работал вместе с Лейлой. В твоих интересах — перейти в новый филиал.
— Почему же?
— Только что ты сам сказал, что твои послужной список не безупречен. Это даст тебе возможность вновь приобрести доверие.
— Напрасно вы хотите…
— Ничего я не хочу. Это ты хочешь нарушить свое обещание. Ты опаснее, чем я думал.
— Какое обещание? Извините, но я не поддамся на ваши угрозы. Я люблю Лейлу, и она меня любит. Я скажу ей все, и она поймет. Слышите? Так я и сделаю.
Он закрыл глаза и откинулся на спинку стула. Мелкие капли пота усеивали его лоб, изрезанный густой сеткой морщин. Он слабо усмехнулся и покачал головой:
— Да, да. Знаю я эту смелость. Я перевидал в жизни многих, которые отвергали голос разума. А теперь всем им грош цена. Поверь мне, это не смелость. Смелость состоит в том, чтобы заранее предвидеть все последствия и быть готовым их отразить.
— Я предвижу последствия и готов их отразить.
— Нет, не предвидишь.
— Я знаю, вы можете очернить меня в глазах начальства. Возможно, вы добьетесь даже моего перевода в другой город. Посеете в душе Лейлы сомнения насчет меня. Но нет, это невозможно.
— Что невозможно?
— Вы не сделаете этого.
— Почему?
— Действуйте, как вам будет угодно. Добивайтесь моего перевода. Но при чем тут мои родственники?
— Да ведь ты хочешь погубить будущее моей дочери. Она моя дочь. Поразмысли об этом хорошенько. Ты думаешь, у меня не достанет решимости? Взгляни мне в лицо. Кстати, знаешь ли ты, что твой дядя пытался покончить с собой?
— Довольно, прошу вас.
— Сразу же после развода. И никто в семье этого не знает.
— Чего вы от меня хотите?
— Его отвезли в больницу. Он был в очень тяжелом состоянии.
— Довольно, бога ради. Я сделаю все, чего вы хотите, только перестаньте меня терзать.
— Ты с самого начала показался мне разумным человеком. Нет, нет, не вставай. Утри сначала пот. Не то простудишься, когда выйдешь на улицу.
Я утер пот, потом вышел. Спускаясь по лестнице, я споткнулся обо что-то и упал ничком. Поспешно встал, отряхнул пыль с костюма. Постоял немного, держась за ручку парадной двери, чтобы прийти в себя. Ручка была большая, медная.
На улице уже стемнело. Дул ветерок. Медленно, одна за другой проезжали машины, и у каждой сзади светились два красных огонька. Я постоял еще некоторое время. Было не холодно. Когда поток машин иссяк, я перешел на другую сторону улицы. Там была парикмахерская со множеством зеркал. Я взглянул на себя в зеркало. Увидел пыль на рукаве, большую ссадину над бровью. Пощупал ее пальцем. Кожа содрана, но крови нет. Парикмахер стоял, прислонившись к двери и засунув руки в карманы белого халата. Я заметил, что он пристально меня рассматривает. Когда наши взгляды встретились, он предложил мне войти и взять клочок ваты. Потом вдруг засмеялся чему-то. Я промолчал. Отнял руку от лба, снова перешел улицу. Перед дверью тщательно почистил рукав и снова начал подниматься вверх по лестнице.
Родился в 1938 году в провинции аль-Минья, в Верхнем Египте, в семье мелкого землевладельца. Закончил в 1960 году отделение журналистики филологического факультета Каирского университета. Работал в различных каирских газетах. С 1968 по 1971 год был генеральным секретарем профсоюза египетских журналистов. Является членом секретариата Международной организации журналистов и председателем ее каирского отделения.
Начал писать рассказы в 1961 году. Опубликовал в различных египетских и ливанских журналах около двух десятков рассказов.
Рассказ «Живи, Египет!» взят из вышедшего в 1968 году сборника «Короткие рассказы», включающего рассказы двенадцати авторов.
Перевод В. Кирпиченко
Сказав «бисмилла», дядюшка Майгуб подул в сложенные лодочкой ладони и, ухватившись за ручку, начал упорно и размеренно крутить ее в надежде, что мотор наконец заведется и из выхлопной трубы повалит черный дым. В результате усилий, от которых все лицо дядюшки Майгуба сморщилось, мотор прерывисто затрещал, словно разговаривал сам с собой, решая, смилостивиться ли ему над дядюшкой Майгубом, крутящим ручку, или же остаться безмолвной и недвижной грудой железа, отслужившей свой век.
Дядя Майгуб распрямил свою ссутулившуюся от старости спину и снова стал дуть на руки, теперь уже с досадой, беспрестанно бормоча молитвы и взывая ко всевышнему. Затем он вновь склонился к рукоятке, но не успел сделать и двух оборотов, как металлический кузов машины лихорадочно затрясся, а из выхлопной трубы клубами повалил черный дым, отчего на лице дяди Майгуба заиграла улыбка и торжество наполнило его сердце, истерзанное непосильным трудом. Он сам вынужден был заводить машину с тех пор, как его помощник Махмуд ас-Самадиси ушел от него и устроился механиком в государственную компанию. Дядюшка Майгуб втиснулся на сиденье за рулем, заняв не более пяти квадратных сантиметров пространства. Дверцу он закрыть не смог, потому что часть его тела высовывалась наружу, чтобы осталось побольше места для пассажиров — постоянных его клиентов, которые до сих пор предпочитали ездить в город с ним, а не на автобусах транспортной компании. Как признателен им дядюшка Майгуб, как горячо желает долгих лет жизни и благоденствия этим людям, которые относятся к нему по-дружески и вспоминают его всякий раз, когда едут в город или возвращаются оттуда домой. В глубине души он думает: «Конечно, ведь целых двадцать лет вожу я их из деревни в город и обратно, не хуже агентства Кука, да благословит аллах мою «старушку» — вот уж истинно благодетельница!»
«Старушка» и ее владелец уста Майгуб давно уже стали такой же неотъемлемой принадлежностью шоссе, как и дорожные знаки. Чрево «старушки» всегда набито людьми, которых она подбирает, проезжая мимо деревень, расположенных вдоль шоссе. Извергнув из себя пассажиров утром в центре города, она вечером пускается в обратный путь. Останавливается она повсюду, где какой-нибудь человек, подняв руку, просит его подвезти. Пассажир либо залезает внутрь, либо остается стоять снаружи, на подножке, ухватившись рукой за поручень. Дядюшка Майгуб, весь скорчившись, держит в руках руль и нажимает то на одну педаль, то на другую. Вот уже двадцать лет он каждый божий день сидит за рулем, даже когда болен. Ведь «старушка» — единственная кормилица, а в семье одиннадцать ртов, которые просят есть с утра до поздней ночи.
За двадцать лет фордик образца 1917 года перевез бесчисленное множество почтенных людей: торговцев бакалеей, скотом, табаком, керосином, которые отправлялись в город с набитыми кошельками и возвращались оттуда, везя мешки и тюки с товаром. Но лишь малая толика пиастров перекочевала из их кошельков в карман дядюшки Майгуба. Он берет четыре пиастра с пассажира, будь то взрослый или ребенок. Десять человек помещается в кузове «старушки» и еще десять — снаружи, на двух подножках. Им приходится стоять, держась за поручень, протянутый по верху машины. Ежели бы верх был не брезентовый, можно было бы брать еще по крайности пятерых. И все эти долгие годы дядюшка Майгуб дорожит своими клиентами, старается усадить их поудобнее, поддерживает с ними самые дружеские отношения, скрашивает им скучную дорогу веселыми и добродушными шутками. Едва человек, стоящий на дороге, успевает поднять руку, как правая нога дядюшки Майгуба уже нажимает на тормоз, и машина останавливается, готовая радушно принять нового пассажира. Едва раздастся далекий окрик, «старушка» уже стоит как вкопанная, в ожидании. То же самое бывает, когда дядюшка Майгуб углядит в отдалении зонтик, который быстро скользит, покачиваясь, над полевой тропкой. При этом он улещает сидящих в машине: