даже сомневаюсь!.. Но когда сделалось неминуемое зло, то надобно
размыслить и взять меры в тишине, не ахать, не бить в набат, от
чего зло увеличивается. Пусть министры будут искренни пред лицом
одного монарха, а не пред народом! Сохрани Боже, если они будут
следовать иному правилу — обманывать государя и сказывать всякую
истину народу! Объявите, что отныне фабрика ассигнационная
останется без дела. Хорошо, но к чему толковать слова:
«Объявителю платит Государственный банк» и проч. Я позволил бы
сказать Вам, что ассигнации не деньги, если бы Вы могли отворить
банки и ящики, наполненные серебром, для вымена бумажек; позволил
бы сказать, что ассигнации не деньги, если бы у нас были другие.
Какие же? Серебряные? Медные? Сколько их теперь в России? И
думаете ли, что бедная сумма оных могла бы удовольствовать
государство в торговых его оборотах? В древней России ходили куны
вместе с серебром и золотом, в новой — ходят ассигнации вместе с
металлами, тогда и ныне редкими. Кожаный лоскут не лучше 81
бумажного, но древние князья киевские, славянские, новгородские
не изъясняли народу, что куны — вексель, — и Россия 500 лет
довольствовалась оными, благословляя сие счастливое изобретение:
привычка сильнее мудрования! Несмотря на вексельную форму
ассигнаций, мы не считали государя должником своим, не ждали от
него платы за бумажки, не осведомлялись о состоянии казны, будучи
довольны тем, что мы имели за них все вещи по желанию. Пусть
ассигнации — вексель, но государственный, свойством отличный от
купеческого или гражданского. Правительство выпускает их в
обращение под видом векселей; но, вошедши в общее употребление,
они уже делаются монетою там, где нет иной в достаточном
количестве. Необходимость есть закон для правительства и народа.
Если бы купец сказал о своих заемных письмах то, что в Манифесте
сказано об ассигнациях; если бы объявил торжественно, что надавал
их непомерное множество и крайне заботится о следствиях, — едва
ли бы кто на другой день согласился продать ему свое имение на
вексель; а за наши ассигнации и теперь продают все. Они унизились
ценою в отношении к вещам не для того, чтобы лишились доверия или
кредита, но следуя общему закону соразмерности между вещами и
деньгами; одним словом, вопреки Манифесту, ассигнации и теперь
остаются у нас деньгами, ибо иных не имеем; но купцы иноземные,
купцы, гораздо ученнейшие россиян в языке и в признаке
государственного банкротства, усумнились иметь дела с нами, —
курс упадал более и более, уменьшая цену российских произведений
для иноземцев и возвышая оную для нас самих.
Что сказать о так называемом Разуме Манифеста, всюду
разосланном вместе с оным? Надобно, чтоб разум находился в самом
Манифесте, а не в особенном творении какого-нибудь