своего рождения, пленяться знатностью — уделом его предков, и
наградою личных будущих заслуг его. Сей образ мыслей и
чувствований дает ему то благородство духа, которое, сверх иных
намерений, было целью при учреждении наследственного дворянства,
— преимущество важное, редко заменяемое естественными дарами
простолюдина, который, в самой знатности, боится презрения, 107
обыкновенно не любит дворян и мыслит личною надменностью
изгладить из памяти людей свое низкое происхождение. Добродетель
редка. Ищите в свете более обыкновенных, нежели превосходных душ.
Мнение не мое, но всех глубокомысленных политиков есть, что
твердо основанные права благородства в монархии служат ей опорою.
Итак, желаю, чтобы Александр имел правилом возвышать сан
дворянства, коего блеск можно назвать отливом царского сияния, —
возвышать не только государственными хартиями, но и сими, так
сказать, невинными, легкими знаками внимания, столь
действительными в самодержавии. Например, для чего императору не
являться иногда в торжественных Собраниях дворянства в виде его
главы, и не в мундире офицера гвардейского, а в дворянском? Сие
произвело бы гораздо более действия, нежели письмо красноречивое
и словесные уверения в монаршем внимании к обществу благородных;
но ничем Александр не возвысил бы оного столь ощутительно, как
законом принимать всякого дворянина в воинскую службу офицером,
требуя единственно, чтобы он знал начала математики и русский
язык с правильностью... Давайте жалованье только комплектным, —
все благородные, согласно с пользою монархии, основанной на
завоеваниях, возьмут тогда шпагу в руки вместо пера, коим ныне,
без сомнения, ко вреду государственному и богатые, и небогатые
дворяне вооружают детей своих в канцеляриях, в архивах, в судах,
имея отвращение от солдатских казарм, где сии юноши, деля с
рядовыми воинами и низкие труды, и низкие забавы, могли бы
потерпеть и в здоровьи, и в нравственности. В самом деле, чего
нужного для службы нельзя узнать офицером? Учиться же для
дворянина гораздо приятнее в сем чине, нежели в унтер-офицерском.
Армии наши обогатились бы молодыми, хорошо воспитанными 108
дворянами, тоскующими ныне в повытьях. Гвардия осталась бы
исключением — единственно в ней начинали бы мы служить с
унтер-офицеров. Но и в гвардии надлежало бы отличать сержанта
благородного от сына солдатского. Можно и должно смягчать
суровость воинской службы там, где суровость не есть способ
победы. Строгость в безделицах уменьшает охоту к делу. Занимайте,
но не утомляйте воинов игрушками, или вахт-парадами. Действуйте
на душу еще более, нежели на тело. Герои вахт-парада оказываются
трусами на поле битвы; сколько знаем примеров! Офицеры
Екатеринина века ходили иногда во фраках, но ходили смело и на