Трудно обвинить в этом докторов: по большей части они просто беспомощны перед отчаянием их пациентов. Я ни разу не встречал ни одного врача, который вызывал бы подозрения в намеренной манипуляции своими пациентами. В подавляющем большинстве эти врачи — люди невероятной честности, делающие все возможное в невыносимых обстоятельствах. Просто они так же беспомощны, как и мы. Дело в том, что если заболевание — это абсолютно научный предмет, то недуг — это религия. Поскольку рак-заболевание не поддается лечению, докторов вынуждают лечить рак- недуг, и в этот момент им приходится выполнять скорее функцию священников, чем ученых, — роль, для которой они плохо приспособлены и которой плохо обучены. Но среди больных первосвященником единогласно признается доктор.
Здесь мы возвращаемся к тому, с чего я начал: практически вся информация, которую ты можешь получить от честных докторов, состоит из мифов просто потому, что их заставляют действовать не столько в качестве докторов, сколько в качестве священников, манипуляторов смыслами твоего заболевания. Они транслируют не столько научную, сколько религиозную информацию. Соглашайся на лечение, которое назначают они, — и будешь спасен; обратись за лечением куда-нибудь еще — и будешь проклят.
Итак, начиная с первой страшной недели, прошедшей с того момента, когда был поставлен первоначальный диагноз, до начала лечения Трейи — и на всем протяжении последующих неумолимых пяти лет — мы снова и снова сталкивались с необходимостью отделить рак-заболевание от рака-недуга. И пытались найти наилучший способ вылечить заболевание и самый здравый способ осмыслить недуг.
В том, что касается заболевания, мы с Трейей предприняли отчаянный экскурс в онкологию. Начиная с той самой роковой ночи, мы прочитали буквально все, что смогли раздобыть. К концу недели в нашем арсенале было больше трех дюжин книг (в основном медицинские тексты и несколько популярных изложений) и столько же журнальных статей. Мы хотели получить как можно больше чистой информации. К сожалению, большая часть научной информации о раковых исследованиях либо неубедительна, либо приводит в уныние; кроме того, любая информация меняется с устрашающей скоростью.
А еще мы начали тщательное исследование всех доступных способов альтернативного лечения: макро- биотика, диета 1ерсона, лечение энзимами по Келли, методика Бертона, Буржински, психологическая хирургия, исцеление верой, Ливингстон-Уилер, Хоксли, амигдалин, мегавитамины, иммунотерапия, визуализация, акупунктура, аффирмации и так далее (многие из них я опишу позже). И там, где большая часть научной, медицинской информации была либо неубедительной, либо откровенно пессимистичной, большая часть «информации» из альтернативных источников была либо откровенно анекдотичной, либо неправдоподобно оптимистичной. Читая литературу по альтернативной медицине, начинаешь испытывать головокружительное чувство, будто все, кого лечила ортодоксальная медицина, умерли, а все, кто лечился с помощью альтернативных методов, выжили (за исключением тех, кто имел неосторожность перед этим воспользоваться услугами ортодоксальной медицины, — они все тоже умерли). Вскоре начинаешь понимать, что, какими бы ни были природные преимущества альтернативной медицины в лечении рака-заболевания (а их, как мы увидим в дальнейшем, немало), по большей части она занята лечением рака-недуга, предлагая позитивные смыслы, моральную поддержку, а прежде всего — давая надежду всем, пораженным этой болезнью. Другими словами, проповедники альтернативных методов действуют по большей части в сфере религии, а не медицины — вот почему буквально вся их литература не содержит вообще никаких научных данных, зато изобилует сотнями наставлений.
Итак, у нас была первая задача — перелопатить всю эту литературу, и ортодоксальную, и альтернативную, и попытаться выудить хотя бы небольшое количество фактов (а не пропаганды), на которые можно было бы положиться.
Второй задачей, с которой нам пришлось столкнуться, была необходимость разобраться с раком-недугом, осмыслить всевозможные смыслы и толкования, которые наши разнообразные культуры и субкультуры накладывают на это заболевание, все это «облако из голосов, картинок, представлений, страхов, случаев, фотографий, рекламных объявлений, статей, фильмов, телепередач... мутное, бесформенное, но плотное и зловещее... наполненное страхом, болью и беспомощностью», говоря словами Трейи.
И все эти смыслы накладываются не просто обществом в целом. Мы с Трейей были причастны к нескольким различным культурам и субкультурам, и у каждой из них было на этот счет свое мнение. Вот лишь некоторые из них:
Христианство. Основное послание: в общем и целом болезнь — это Божья кара за тот или иной грех. Чем тяжелее болезнь, тем страшнее грех.
Движение нью-эйдж. Болезнь — это урок. Ты налагаешь на себя болезнь, потому что есть некий важный урок, который тебе необходимо усвоить, чтобы продолжить свой духовный рост и эволюцию. Только разум создает болезнь, и только он может ис- целить ее. Постмодернистская «яппи-версия» христианской науки.
Медицина. В общих чертах болезнь есть биофизическое нарушение, возникающее под воздействием биофизических факторов (вирусов, травм, генетической предрасположенности, дурного влияния окружающей среды). Не следует думать о психологических и духовных методах исцеления. Потому что эти методы по большей части неэффективны и могут воспрепятствовать своевременному медицинскому вмешательству.
Карма. Болезнь — это результат негативной кармы; иными словами, какие-то греховные поступки в прошлом теперь начинают приносить плоды в виде болезни. Болезнь — это «плохо» в том смысле, что она свидетельствует о дурном прошлом, но болезнь — это и «хорошо» в том смысле, что она свидетельствует, что это прошлое «выжигается», «очищается»; болезнь — своего рода чистилище.
Психология. Как сформулировал Вуди Аллен, «я не злюсь, вместо этого я выращиваю опухоли». Основная идея - по крайней мере, в представлении популярной психологии — в том, что болезнь вызывается подавленными эмоциями. В крайней форме: болезнь — это желание собственной смерти.
Гностицизм. Болезнь — это иллюзия. Вся видимая вселенная — это сон, тень, и человек неподвластен
< рациональной критике подвергаются глубокая субъективность многих положений нью-эйджа, их неповторяемость и непроверяемость, а также попытки придания наукообразия нью-эйджевским построениям; представители религиозных традиций подвергают нью-эйдж критике за отсутствие глубины и преемственности, многие представители традиционных конфессий подозрительно относятся к нью-эйдж, опасаясь коммерциализации, популяризации, профанации тысячелетиями накопленных знаний; представители культуры и философии критикуют нью-эйдж за поверхностность, бессистемность и популизм, отчего более тонкие и глубокие учения оказываются в тени и не получают развития. На страницах этой книги Трейя и Кен также неоднократно критикуют взгляды нью-эйдж; глава 15 практически полностью посвящена этой критике. — Прим. отв. ред.>
болезни, только если он неподвластен всем этим иллюзиям в целом, только если он очнется от сна и откроет для себя «универсальную реальность» за границами видимой вселенной. Дух есть единственная реальность, а в царстве Духа нет болезней. Радикальная и кое в чем весьма неуравновешенная версия мистицизма.
Экзистенциализм. Сама по себе болезнь лишена смысла. Следовательно, она может принять любое значение, которое я придаю ей согласно моему выбору, и за этот выбор отвечаю только я. Люди смертны, и адекватным ответом на это будет принять болезнь как элемент нашей конечности, даже если мы при этом нагружаем ее каким-то личностным смыслом.
Холизм. Болезнь есть продукт физических, эмоциональных, интеллектуальных и духовных факторов, ни один из которых не может рассматриваться отдельно от остальных, ни один нельзя игнорировать. Лечение должно затрагивать все указанные аспекты (правда, на практике это часто приводит к воздержанию от лечения методами обычной медицины, даже когда они могут помочь).
Магия. Болезнь — это возмездие. «Я наказан, потому что я пожелал, чтобы такой-то и такой-то умер». Или: «Мне лучше не выделяться, а то со мной случится что-нибудь плохое». Или: «Если со мной случится много хорошего, то потом обязательно произойдет что-нибудь плохое». И так далее.
Буддизм. Болезнь — это неизбежная составляющая видимой вселенной; спрашивать, почему существу- ет болезнь, примерно то же самое, что спрашивать, почему существует воздух. Рождение, старость, болезнь и смерть — все это признаки нашего мира; для этих феноменов характерны непостоянство, страдание и отсутствие самости. Только в просветлении, в чистом сознании нирваны болезнь может оказаться позади, потому что в этом состоянии позади оказывается весь видимый мир. 11. Наука. Чем бы ни была болезнь, она вызвана определенной причиной или набором причин. Некоторые из этих причин можно определить, в то время как остальные случайны. В любом случае никакого «смысла» в болезни нет, есть лишь случай или причинно-следственная связь.
Все люди необходимо и неизбежно плавают в этом океане смыслов, в котором мы с Трейей чуть было не захлебнулись. Поток этих смыслов хлынул на нас в первый же день, когда мы возвращались домой на машине, и почти задушил Трейю.
Каков же символический смысл для меня, именно для меня в том, что во мне появилась такая клетка — а теперь уже большой набор клеток в правой груди? Это единственное, о чем я могла думать, пока Кен с решительным видом вел машину. Быстро растущее образование внутри меня, которое само не ведает, когда и как оно остановится. Образование, питающееся за счет соседних тканей. Образование, которое может отправить клетки в путешествие по моей лимфатической или кровеносной системе, а эти клетки могут стать семенами других таких же образований, если иммунная система почему-то не станет их обезвреживать. Оставшись незамеченными, они обязательно убили бы меня. Нет ли здесь скрытой жажды собственной смерти?
Может быть, я была слишком строгой к себе, слишком много осуждала и критиковала себя, так что эта скрытая ненависть к себе и привела ко всему этому? Или, может быть, я была слишком мягкой, запрещала себе раздражаться и судить других, так что эти запреты в итоге проявились как физический симптом? Может быть, таким образом я была наказана за то, что в жизни мне было дано слишком много: по-настоящему прекрасная семья, ум и хорошее образование, привлекательная внешность, а теперь прекрасный до невероятия муж? Может быть, стоит кому-то получить так много, как за этим должна последовать какая-то напасть? Может быть, я заслужила это как карму за свою прошлую жизнь? Может быть, я должна пережить это как какой-то урок, который мне нужно усвоить, — или это толчок, необходимый для моего духовного развития? Или дело в том, что после многих лет жизненных исканий рак оказался плодом этих исканий, просто я этого не понимаю?
Нам предстояло вновь и вновь возвращаться к этой теме — каков смысл ракового заболевания. У каждого из нас была какая-то своя теория на этот счет, эта тема всплывала везде, она всегда висела в воздухе, она стала нежеланной, но неизбежной доминантой наших жизней, рядом с которой очень многое блекло и тускнело. Лечение трака-заболевания занимало в среднем несколько дней каждый месяц; лечение рака-недуга превратилось в работу, занимающую все время: он вторгся во все сферы нашей жизни, в работу и в досуг; он заполонил наши сны и не позволял забывать о себе; по утрам он приветствовал нас улыбкой, на банкетах он скалился усмешкой мертвеца; они были постоянным напоминанием — эти своенравные клетки, которые вторглись в ее тело, клетки, на которых написана дата.
Нy а ты как думаешь?» — в конце концов спросила я Кена. Всего два дня назад мне поставили диагноз, и мы обедали в паузе между назначенными встречами с докторами. «Ты-то как думаешь, почему у меня рак? Я понимаю, что все это упрощенное применение той идеи, что ум влияет на тело, но у меня рак, мне страшно и мне трудно провести четкую границу! Как только у меня возникают соображения, что мой рак имеет эмоциональную природу, а не внешнюю или генетическую, я не могу не обвинять себя. У меня ощущение, что я что-то где- то сделала не так, что-то не то подумала, что-то не то почувствовала. А время от времени я думаю, что и у окружающих могут возникнуть какие-то соображения, когда они узнают, что у меня рак. Может быть, они подумают, что я гасила свои эмоции или была слишком отчужденной, слишком холодной. Или подумают, что я была слишком покладистой, слишком хорошей, слишком добренькой, чтобы быть искренней. Или что я была слишком самонадеянной, самоуверенной и поэтому заслужила, чтобы это свалилось мне на голову. Со мной все не так плохо, как с той женщиной, которая решила, что она полная неудачница только потому, что заболела раком, но когда меня одолевают эти мысли, я начинаю понимать, что она имела в виду. А ты что об этом думаешь?»
— Черт возьми, малышка, я не знаю, что и думать. А что, если тебе написать список? Попробуй прямо сейчас. Просто запиши все, что, по-твоему, способствовало тому, что у тебя развился рак.
Вот что я написала в ожидании, пока мне принесут овощной суп:
подавление эмоций, в особенности — раздражения и досады;
период больших изменений в жизни, стрессы и депрессия, через которые я прошла несколько лет назад, когда два месяца почти каждый день плакала;
слишком критичное отношение к себе; слишком много животных жиров в рационе в молодости, а также слишком много кофе; беспокойство о своей реальной цели в жизни; внутреннее напряжение из-за потребности найти свое призвание, свою миссию; чувство одиночества и беспомощности в детстве, изолированности и невозможности высказать свои эмоции;
многолетнее стремление быть самодостаточной, независимой и контролировать себя; неспособность достаточно последовательно идти по духовному пути, например медитировать, с тех пор как это стало моей основной целью в жизни;
то, что я не встретила Кена раньше.
Итак, как ты считаешь? Ты так и не сказал.
Кен взглянул на список:
Знаешь, солнышко, мне очень нравится последний пункт. Хорошо: что думаю я? Я думаю, что у рака десятки разных причин. Как сказала бы Фрэнсис [Воон], у человеческих существ есть физическое, эмоциональное, интеллектуальное, экзистенциальное и духовное измерения, и я бы предположил, что неполадки на каждом из этих уровней и на всех вместе могут сыграть свою роль в появлении болезни. Физические причины: рацион, токсины, радиация, курение, генетическая предрасположенность и так далее. Эмоциональные причины: подавленность, жесткий самоконтроль и чрезмерная независимость. Интеллектуальные: постоянное критическое отношение к себе, постоянный пессимистический взгляд на мир, в особенности депрессия, которая, похоже, сказывается на иммунной системе. Экзистенциальные: чрезмерный страх смерти, который приводит к чрезмерному страху жизни. Духовные: неумение прислушиваться к внутреннему голосу. Может быть, в развитии болезни поучаствовали они все. Проблема в том, что я не знаю, какую долю какому уровню приписать. Дать интеллектуальным или психологическим причинам шестьдесят процентов или два процента? А в этом-то вся суть, правда? В этом-то все и дело. На сегодняшний момент, исходя из того, что я знаю, я бы сказал, что причины рака примерно на тридцать процентов генетические, на 55 процентов — внешние [спиртные напитки, курение, жиры в рационе, грубая пища, токсины, солнечные лучи, электромагнитная радиация и т.д.], а на пятнадцать процентов — все остальные: эмоциональные, интеллектуальные, экзистенциальные, духовные. А это значит, что как минимум на 85 процентов причины физические, вот так мне кажется.
Принесли мой суп.
— Все это могло бы и не иметь особого значения, однако я боюсь, что если я каким-то образом ответственна за свой рак сегодня, то в будущем это может просто повториться. Зачем тогда лечиться, если я снова сделаю то же самое? Я уже почти готова воспринять все это как стечение случайных обстоятельств — может быть, причина в генетической предрасположенности или в том, что в детстве меня лечили рентгеном, или в том, я жила рядом со свалкой токсичных отходов, или еще в чем-нибудь подобном. Теперь я боюсь, что, если я буду подавлять свою волю к жизни, число белых кровяных телец может начать сокращаться. Если у меня в голове прокручиваются сцены на смертном одре, я пугаюсь, что сама добавляю энергию такому исходу, чуть ли не сама создаю его. Я просто не в состоянии выкинуть из головы эту мысль: чем я вызвала все это? Что я сделала не так? Что я хочу сказать сама себе этим раком? Может быть, я почему-то не хочу жить? Достаточно ли у меня сильная воля? Может быть, я каким-то образом себя наказываю?
У меня снова полились слезы, на этот раз — прямо в овощной суп. Кен передвинул свой стул и обнял меня.
Между прочим, очень хороший суп.
Не хочу, чтобы ты так переживал из-за меня, — проговорила я наконец.
Солнышко, пока ты вздыхаешь или плачешь, я не волнуюсь. Вот если ты перестанешь что-нибудь из этого делать, тогда я начну волноваться.
Мне страшно. В какую сторону мне надо измениться? И надо ли мне вообще меняться? Я хочу, чтобы ты честно сказал мне, что ты думаешь.
Я не знаю, что стало причиной рака, и я думаю, что никто этого не знает. Люди, которые твердят, что основная причина рака — это подавленные эмоции, низкая самооценка, духовный застой, просто не понимают, о чем они говорят. Нет вообще никаких убедительных оснований для таких выводов; ими, в основном, прикрываются типы, которые хотят тебе что-то продать. Ну а поскольку никто не знает, из-за чего у тебя возник рак, я не знаю, что ты должна изменить, чтобы способствовать излечению. Так что почему бы тебе не попробовать следующее. Что, если относиться к раку как к метафоре и стимулу, призванному помочь тебе изменить в своей жизни то, что ты и так хотела бы изменить. Другими словами, подавление каких-либо эмоций может быть одной из причин рака, а может и не быть — но если ты и так хотела бы перестать подавлять эти эмоции, воспользуйся раком как поводом, как оправданием для этого. Я понимаю, что советы здесь — дело сомнительное, но почему бы тебе не отнестись к раку как к шансу исправить те вещи из твоего списка, которые можно исправить?
Я почувствовала огромное облегчение от этой мысли и стала улыбаться. Кен добавил: