Мама помогла разобрать сложный папин почерк в рукописных письмах, старшая сестра пересняла и отреставрироваластарые фотографии, друзья написали воспоминания - искренно и честно, без прикрас - как и должно писать истинным друзьям. Спасибо им.
Автора вошедшего в историю Штирлица не назовешь баловнем судьбы. Сын "врага народа" ,в девятнадцать лет он оказался противопоставлен отлично отлаженной государственной машине уничтожениянаиболее здравомыслящих и отстаивал невиновность отца, писал жалобы органы, рискуя не только студенческим и комсомольским билетами, но и свободой. Мало кто поддержал его в тот момент. Среди немногих - институтскийтоварищ Евгений Максимович Примаков. Позднее, став писателем, отец никогда не использовал связи тестя -Сергея Владимировича Михалкова. Работой - колоссальной, каждодневной, без жалости к себе -добился читательского признания.
Один персонаж отца говорит: "Каждый человек - это верх чуда, и нет ничего чудовищнее определениячеловеку "простой"". Это справедливое утверждение как нельзя лучше подходит к самому писателю.
Он был необычен, многогранен, сложен, порой противоречив, но в определенных вопросах неизменен.Неизменной была его любовь к работе, к нам, дочерям, к России, без и вне которой он себя не мыслил.
Отец часто выезжал в горячие точки: работал военкором "Правды" во Вьетнаме, летал на СеверныйПолюс, в Афганистан, Никарагуа, был собкором "Литературной газеты" в Германии, собирал материалыдля романов "Экспания" (продолжение Штирлица) в Латинской Америке, участвовал в международныхконгрессах писателей, одним словом объездил весь свет.
Из всех странствий спешил домой слиберальными идеями и творческими задумками. Даже в самые мрачные времена застоя не возниклау него идея "выбрать свободу" - он столь остро ощущал свою принадлежность России, что думать о своем благополучии вне ее не хотел.
Видя недостатки и проблемы строя желал кардинальных перемен, но считал, что изменения должны быть серьезно продуманы, проводиться в интересах самых широких слоевнаселения и в рамках закона и логики, а не стихийно.
Он не был членом партии, но верил в возможностьсоциализма европейской модели - с частной собственностью, свободой предпринимательства, открытымиграницами, конвертируемым рублем и сохранением в руках государства недр - всего лишь.
Увы, большинство было настроено менее романтично и отцу это стало ясно.
Накануне "смутных времен",не побоюсь сказать голодной зимой 1989 года, в откровенном разговоре с дочерью Дарьей - художницей,он признался: "Грядет хаос, если вы с мужем решите поработать некоторое время за границей - я пойму."
"А как же ты, папа?!" - спросила она. "Я останусь до конца. Создатель Штирлица уехать из России не имеет права".
Эта преданность Родине и чувство личной ответственности за миллионы поверивших ему читателей предопределяливсе его поступки.
Фразу одного из отцовских литературных героев - писателя Никандрова из "Бриллиантов для диктатуры пролетариата": "я мою землю, кто бы ею не правил, люблю" можно считать и его жизненным кредо.
Легко было критиковать в те времена драконовские советские порядки из - за кордона, значительно сложнее -писать, оставаясь в стране за железным занавесом. Юлиан Семенов выбрал последнее и, если сейчас молодыероссияне (как и их родители когда - то) с интересом читают его книги и смотрят фильмы по его произведениям, значит все он в своей писательской жизни сделал правильно.
"Нельзя быть Иванами, непомнящими родства" - часто повторял отец, считавший святым долгом каждого живущегохранить память об ушедших, а в письме к замечательному русскому танцору Лифарю сказал: "Жизнь человека -это память по нем".
Если писателя Семенова знают миллионы, то Семенова человека - помнят все меньшеи меньше. И горько это, ибо человеком он был редкостным. Надеюсь, что благодаря этому сборнику читателисмогут убедиться в этом сами.
Ольга Семёнова
К Оглавлению
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Юлиан Семенов о себе, о работе, о Штирлице
У каждого человека есть альтернатива: либосмириться и бездействовать, либо пытатьсясделать хоть что-нибудь.
Пусть не хватит сил,но попытка подняться похвальна.
Юлиан Семенов
Чтобы добыть огонь, надо высечь искру. Высекание — это длительный и шумный труд, это как речи писателя, в то время как егоистинный труд — это искра. Важно, на что обращают внимание: напроцесс высекания или на саму искру; на речи или на книги. Процессвысекания — либо самолюбование, либо сбор материалов для книгиоб огне.
Я далек от того, чтобы считать, будто смог добыть огонь. Но прилагал максимум усилий, чтобы высечь хоть какую-то искру. И процессвысекания этой искры был для меня великолепным поиском, которыйначался давно: может быть во время первой бомбежки Москвы, — аведь я тоже пел: «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своейземли не отдадим», но и тогда, в этом ужасном и страшном, я виделдрузей отца — писателя Владимира Лидина и журналиста ЭзруВиленского, которые, чтобы преподать мне урок самообладания, вовремя бомбежки терли друг другу спины в маленькой ванной наСпасо-Наливковском, и мне, десятилетнему, было стыдно выбегатьна улицу и блевать от страха.
Может быть, этот процесс высекания продолжался в Берлине, наразвалинах Унтер-ден-Линден, весной 45-го, когда я познакомилсямальчишкой с Берзариным, Боковым, Телегиным, Лесиным и воочиюувидел высокое достоинство победителей? Может быть, это случилось в 52-м, в Институте востоковедения, где я впервые понял —до слез горькую — цену мужской дружбы? Или наблюдая моего научного руководителя И. Рейснера в МГУ, — не знаю, когда точно: датыважны для некролога или, в лучшем случае, энциклопедии.
Во всякомслучае, если без точных дат не обойтись, то осенью 1955-го я пришелв «Огонек», и полетел в Таджикистан как их спецкор.
С тех пор яблагодарен журналистике, которая так помогала высекать искру, вбыстром свете которой мне посчастливилось видеть лица Хо ШиМина и Луиса Корвалана, принца Суфанувонга и Дюкло, Твардовскогои Орсона Уэллса, Петра Олейникова и Вана Клиберна, советникаДжона и Роберта Кеннеди Пьера Сэлинджера — за день передубийством Бобби, и Матадора Домингина — друга Хемингуэя,Шандора Радо и подруги Зорге — Иисии, помощника Даллеса — ПолаБлюма и помощника Канариса — Бамлера; в эти же годы я смотрел вглаза генералу Пиночету — тогда он козырял Альенде, докторуВеддингу — полковнику СС Швенду, ныне арестованному в Перу;жизнь сводила меня с одним из лидеров «Роте армее фракцион»,Хорстом Малером, арестованным ныне, с американскими летчиками,которые прилетали на отдых из Сайгона — на Борнео, с летчиками,которые начали летать в 45-м году, защищая Берлин от американской, союзной нам авиации; со многими людьми сводила жизнь— и за это я благодарен журналистике, ибо с нее начался отсчетвремени в моей работе....
Однажды, встречаясь с читателями на конференции в библиотеке, мне пришлось отвечать на вопросы: «Как можно стать писателем? Какие есть учебные пособия?
Как можно поступить в Литературный институт?» Сначала я думал посмеяться над их детскойнаивностью, но потом решил, что это неверно, потому что паренек,который интересовался литературной учебой, был славным, улыбчивым и каким-то обнаженно-доверчивым. Я глубоко убежден, чтолитературе нельзя выучиться в институте. Лучшие университеты писателя — это жизнь.
Но если и существует в мире главное учебноепособие, так сказать инструмент, помогающий становлению писателя,то это, бесспорно, журналистика.
Бросив рассказы, доктор Чеховпоехал как журналист на Сахалин. Отрываясь от своих губернаторских обязанностей, писал очерки Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. С фронта в газету писал репортажи Алексей Толстой,шолоховская военная публицистика оказалась предтечей «Судьбычеловека», герои леоновских корреспонденций становились глыбами— характерами в его прозе.
У Симонова есть книга «Остаюсьжурналистом». Зависть — дурное человеческое качество, но я,признаться откровенно, завидую этому великолепному и простомузаголовку, в котором большой писатель присягает на верность томууниверситету, без которого не может быть настоящей литературы...
Моя первая книга «Дипломатический агент» была издана в 1958году. В основу, как и во всех остальных моих романах, положенисторический факт, весьма любопытный.
В 1821 году в Вильнецарский суд приговорил к смерти — с заменой на пожизненнуюсолдатчину — участников подпольного общества «Черные братья».
Старшему заговорщику было семнадцать лет, младшему — ИвануВиткевичу — четырнадцать. Мальчик был талантлив, от роду талантлив. Сосланный в орские степи, он выучил восемь восточныхязыков, составил словари персидского, афганского, киргизского, казахского языков. Его «открыл» — причем совершенно случайно —великий ученый Александр фон Гумбольдт.
Виткевича приблизил ксебе губернатор Оренбурга Василий Перовский, и ссыльный волеюсудеб сделался первым русским послом в Кабуле. В Афганистане мнепришлось по крупицам собирать крохи сведений об Иване Виткевиче,и месяцы, проведенные в этой замечательной стране, которая до сихпор романтична и таинственна, остались навсегда как праздник.
Импульсом к написанию повести «При исполнении служебныхобязанностей» стал первый полет на полюс в 1961 году и случайнаявстреча с ветеранами полярной авиации Героями Советского СоюзаМарком Ивановичем Шевелевым и Ильей Павловичем Мазуруком,прославленными генералами, великими авиаторами нашей эпохи.
ВАрктике до сих пор говорят, даже молодые летчики — чечако, которые в глаза не видели ветеранов: «Не будь дураком, летай сМазуруком!»
Я часто вспоминаю слова поэта: «Цель творчества — самоотдача,а не шумиха, не успех, обидно, ничего не знача, быть притчей наустах у всех». Действительно, что же «отдавать»?
В наш век информации читателя не удивишь изыском формы или поверхностнымскольжением по теме. В Варшаве один друг познакомил меня с математиком, занимающимся аналитическим расчетом информации,заложенной в творчестве разных поэтов.
Абсолютная, стопроцентнаяинформация была заложена в строчке Пушкина из «Каменного гостя»:«Ах, наконец достигли мы ворот Мадрида». Здесь каждое слово несетв себе информацию: «Ах» — усталость, «наконец» — протяженность,«достигли» — преодоление препятствий, «ворот» — Средневековье,«Мадрида» — столица Испании.
Сейчас ребенок пяти лет знаетбольше, чем его сверстник пять лет назад; телевизор, приемник,книги стали привычными в быту каждого дома.