Литература сейчаспретерпевает внешне невидимую, но тем не менее важную«технологическую революцию»: если раньше сцену цветения можнобыло описывать на десяти страницах и читатель был благодаренписателю за эту неторопливую описательность, то ныне телевидение,цветное фото и кинематограф подложили нам свинью — они все этоделают емче, компактнее и экономнее — во времени и средствах выражения.
Французские импрессионисты победили мир, когда фотография и цветная печать стали бытом.Живопись претерпела изменение — от скрупулезной точности художники перешли к самовыражению чувств. «Самоотдача» живописца очевидна, «самоотдача»писателя сложнее — из массы увиденной и перечувствованной информации нужно выбрать сгусток, основу, которая станет смыслом,счастьем и болью книги или фильма.
Призвание, как любовь. Родившись в человеке, оно, если истинно,подчиняет его себе целиком. История — то есть политика, опрокинутая в прошлое, позволяющая при этом относиться к будущему стой мерой серьезности, которую предполагает истинное знание, —завладела мною в детстве, и я благодарен моим учителям в Институте востоковедения и на историческом факультете МГУ за ту одержимость, которую они смогли передать мне.
Распространенное мнениео том, что труд историка — труд тихий, спокойный, кабинетный,сугубо неверно. Истинный исследователь фактов подобен хирургу,зодчему, военачальнику: он подчинен идее, он всегда в поиске, онощущает в себе яростное столкновение разностей, из которых должна родиться концепция того или иного эпизода истории.
Казенноеопределение — «эпизод истории» включает в себя борение пушкинских и шекспировских страстей, взаимосвязанность миллионов иличности, добра и зла, прозрения и обычности, подвижничества ипрозябания.
Чехов утверждал, что тот, «кто выше всего ставит покой своихблизких, должен совершенно отказаться от идейной жизни». Я видел,как профессор Арциховский, великий русский археолог, проводилгоды вне дома, ибо он отдал себя служению своей идее: понять иобъяснить великую роль Новгорода в истории славянства.
Я помню,как Игорь Михайлович Рейснер, выдающийся русский историкВостока, брат легендарной Ларисы Рейснер, не знал покоя, посвятивсебя исследованию поразительной, трагической и поэтическойистории Афганистана.
Литератор, отдавший себя служению истории, оказывается в положении особом: он обязан былое сделать сегодняшним, он долженвдохнуть в прошлое — живое дыхание реальности, похожести и понятности. Вне и без героя, который бы шел сквозь пласт истории, трудписателя обречен — плохая иллюстрация в век цветной фотографиисмотрится жалко и беспомощно.
В свое время умный Сенека сказал: «Для меня нет интереса знатьчто-либо, если только я один буду это знать. Если бы мне предложили высшую мудрость под непременным условием, чтобы я молчал оней, я бы отказался».
Когда и если ты у з н а л, возникает главнаяпроблема: как это твое знание сделать предметом литературы: еслине озадачить себя этим вопросом, книги твои будут пылиться на библиотечных полках.
Как отдать твое знание, как организовать эту задачу — вот вопрос вопросов литературы, которую мы называем исторической.
Успех работы печника или столяра зависит от качества инструмента. Понятия «ремесло» и «ремесленник», рожденные одним корнем, обладают, тем не менее, кардинально разным смыслом. Именнолитературное ремесло должно помочь тебе найти единственно правильный ответ.
Литература может быть любой, она не имеет права быть скучной.В наш век избыточной информации чувство становится инструментомзнания, неким экскурсоводом в драматических коллизиях истории.
Когда я задумал первую книгу из цикла политических хроник оШтирлице, я больше всего думал о том, как организовать исторический материал. Я считал, что сделать это можно, лишь пропустивсобытия сквозь героя, сплавив воедино категорию интереса и политического анализа, исторической структуры и судьбы человека, оказавшегося в яростной круговерти громадных событий прожитого намипятидесятилетия.
История нашей Родины такова, что человек, родившийся вместе с двадцатым веком, должен был пройти через события революции, Гражданской войны, испанской трагедии, ВеликойОтечественной войны. Как быстролетен — с точки зрения исторической ретроспективы — этот пятидесятилетний миг и как оннасыщен событиями, поразительными по своему значению.
Иной векбылого не уместился бы в месяц недавнего прошлого. «Кирпичи»фактов истории обязаны быть накрепко сцементированы сюжетом,который не только развитие характеров, но — обязательно — интерес, заключенный в личности, которая пронизывает все повествование.
Такой личностью оказался Максим Исаев, он же Всеволод Владимиров, он же Макс Штирлиц.
Я получаю множество писем сейчас. На конверте адрес: «Москва,Союз писателей, Семенову для Исаева-Штирлица».
Разные люди,разных возрастов, национальностей, вкусов, просят дать адрес Максима Максимовича Исаева, чтобы начать с ним переписку. Мне дажекак-то неловко отвечать моим корреспондентам, что Исаев-Штирлиц— персонаж вымышленный, хотя точнее следовало бы сказатьвымышленно-собирательный…
Летом 1921 года в редакциях нескольких владивостокских газет —а их там было великое множество — после контрреволюционного переворота братьев Меркуловых, которые опирались на японо-американские штыки и соединения китайских милитаристов, появилсямолодой человек. Было ему года двдцать три, он великолепно владеланглийским и немецким, был смешлив, элегантен, умел умно слушать,в спорах был доказателен, но никогда не унижал собеседника.
Главными его страстями — он не скрывал этого — были кони, плавание иживопись. Человек этот начал работать в газете. Репортером оноказался отменным, круг его знакомств был широкий: японские коммерсанты, американские газетчики и офицеры из миссии, китайскиеторговцы наркотиками и крайние монархисты, связанные с бандамиатамана Семенова.
Покойный писатель Роман Ким, бывший в ту пору комсомольцем-подпольщиком, знал этого газетчика под именем Максима Максимовича.
В Хабаровском краевом архиве я нашел записочку П. П.Посты-шева Блюхеру. Он писал о том, что переправил воВладивосток к белым «чудесного молодого товарища».
Несколько разв его записках потом упоминается о «товарище, работающем воВладивостоке очень успешно». По воспоминаниям Романа Кима,юноша, работавший под обличьем белогвардейского журналиста,имел канал связи с П. П. Постышевым.
Об этом человеке мне также много рассказывал В. Шнейдер —друг Виктора Кина, работавший во владивостокском подполье.Когда Меркуловы были изгнаны из «нашенского города», МаксимМаксимович однажды появился в форме ВЧК — вместе с И.Убореви-чем. А потом исчез.
Вот, собственно, с этого и начался мойгерой — Максим Максимович Исаев, который из романа «Пароль ненужен» перешел в роман «Майор Вихрь» (в одноименный фильм онне «попал» из-за обычной в кинематографе проблемы «метражности».В романе Штирлиц-Исаев — отец помощника Вихря по разведке,«Коли»), а уж потом из «Майора Вихря» — в роман «Семнадцатьмгновений весны» и затем в роман «Бриллианты для диктатуры про-летариата».
Увы, у нас еще бытует слащаво-мещанское представление о работе разведчика. Иногда наталкиваешься на пожелание: «Вы ведьпишете детектив, придумайте какие-нибудь лихие повороты! Ваш разведчик бездействует, не проявляет себя».
По-моему, такое мнение рождено\ детской привязанностью к «Трем мушкетерам», с одной стороныи презрением к литературным поделкам о манекенах «с седымивисками и усталыми, добрыми глазами» — с другой.
Пожалуй, нетспора, что важнее: похитить — с многими эффектными приключениями, погонями, перестрелками и таинственными перевоплощениями — «ключи от сейфа» или же, находясь в стане врага, внешненичем себя не выделяя и никак «героично» не проявляя, дать серьезную оценку положения, высказать свои предположения о настоящем и будущем.
Но если похищение ключей (я нарочно огрубляю)втискивается в требование, предъявляемое к детективу, то анализ,размышление, исследование — экономическое, военное, историческое — никак в эти рамки не входят.
Максим Максимович Исаев, работая во Владивостоке в стане оккупантов, должен был «пропустить» через себя, понять и выверитьинформацию о настроениях в «Черном буфере», которую он ежедневно получал как газетчик, легально, не прибегая к «бондовским»сверхэффектным трюкам.
При этом следует учесть, что контрразведкабелых во главе с опытным офицером охранки Гиацинтовым сугубовнимательно относилась к газетчикам, имевшим широкий круг знакомств среди самых разных слоев общества.
Только благодаря тому,что друзьями Исаева были настоящие люди, предпочитавшие смертьпредательству, он смог выиграть поединок с начальником белой контрразведки.
Солдатам ставят памятники, об их подвиге пишут; подвигже разведчика молчалив и безвестен, и чем более он неприметен, темвесомей он.
Сюжет романа «Пароль не нужен» я не выдумывал — просто шелпо канве исторических событий. Вообще, когда детектив базируетсяна факте, на скрупулезном изучении эпохи, предмета, конкретики,именно тогда появляются «Тихий американец», «Наш человек в Гаване», «В одном немецком городке», «Сожженная карта».
Я убежден,что чем дальше, тем больше детектив будет переходить в жанрдокументальной прозы, — этим он прочно утвердит свое место в «серьезной» литературе.
Когда я начинал «Майора Вихря», в моем распоряжении былиматериалы, связанные с группой «Голос», которая действовала вКракове, — резидент Е. Березняк, заместитель по разведке А. Шаповалов (об этой группе впоследствии была написана документальная повесть «Город не должен умереть»).
Были записи бесед спольскими товарищами — Зайонцем, Очкошем, был рассказ польскихдрузей о том, как в окружении Кейтеля, когда он прилетал в Краков изБерлина, находился человек в форме СД, связанный с глубокозаконспирированным подпольем.
Были, наконец, беседы с генераломБамлером, в прошлом одним из ближайших сотрудников адмиралаКанариса. Сейчас я встречаю во многих газетах статьи ссенсационными заголовками о живом и здравствующем«майоре Вихре».
Считается, например, что я писал образ Вихря сЕ.С. Березняка. Это неверно. Да, действительно, я взял один эпизодиз жизни Е. Березняка — его бегство от гестаповцев с краковскогорынка, но характер Вихря, его облик, его манеры, его привычкуговорить и думать я «списывал» с моего доброго друга, писателяОвидия Горчакова, которого многие знают как одного из авторовфильма «Вызываем огонь на себя» и немногие — как разведчика,сражавшегося в фашистском тылу. Образ связника Исаева —биржевого маклера Чена — я писал с двух людей — с Р.Н. Кима иВ.Н. Шнейдера.
Таким же подвигом, как бегство Березняка от гестаповцев, быларабота Алексея Шаповалова, внедрившегося в абвер к полковникуБергу. Вообще, консультировавший «Майора Вихря» генерал — онбыл в дни войны во фронтовой разведке — рассказывал, что в окрестностях Кракова работало во время войны несколько групп военнойразведки и каждая их этих групп еще ждет своего писателя, ибоподвиги их поразительны.
Когда я беседовал в Кракове с человеком, знавшим советскогонелегала из окружения Кейтеля, «офицера СД», я попросил дать словесный портрет нашего разведчика. Интересно, что словесный портрет,\ данный польским товарищем, удивительным образом совпадалс описанием Максима Максимовича Исаева — покойный Роман Кимсовершенно великолепно и очень точно обрисовал мне «белогвардейского газетчика».
Именно это и заставило меня допустить возможность «перемещения» Максима Максимовича в Германию.
Я спрашивал потом генерала Бамлера, человека, прошедшегосложный путь — от помощника Канариса в абвере до борьбы противКанариса в комитете «Свободная Германия»: «Допускаете ли вы возможность работы русского разведчика в абвере или СД?» Генералответил, что русскую разведку он считал самой талантливой и сильной разведкой в мире.