Когда мы подъезжаем к лагерю, у края вытоптанного снега нас ожидает северянин, нервно переминаясь с ноги на ногу.
-- Хозяин! -- принимается он голосить, едва мы оказываемся в зоне слышимости. -- Я бы её ни за что никуда не отпустил, но она мне ружьём пригрозила! Под прицелом велела седло принести!
-- Врёт, -- шепчу я, криво ухмыляясь. Азамат усмехается и гладит меня по плечу. Пастух продолжает в красках расписывать, какая я опасная, как меня даже лошади боятся, а стихии слушаются.
-- Ладно уж, -- отмахивается от него Азамат. -- Хорошо, что отпустил, а то бы она тебя убила. Она духовника моего однажды чуть не застрелила.
Пастух, который начал было успокаиваться, что хозяин не злится, снова перепугался, отвесил мне три поясных поклона и сбежал к остальным.
-- Чего ты их запугиваешь? -- спрашиваю.
-- Не обращай внимания, -- неловко улыбается он. -- Это я свой авторитет укрепляю. А то если они решат, что я просто так тебе всё разрешаю, то запрезирают. Решат, что у меня денег не хватает на твои капризы, вот и... отдаю натурой, так сказать.
-- А так они тебя будут считать укротителем тигров?
-- Ну, вроде того, -- он виновато опускает глаза. -- Извини, но так проще, чем что-то доказывать...
Я задавливаю в себе желание закатить ещё один скандал. Хватит, наругались на сегодня. В конце концов, никто меня на Муданг насильно не волок.
-- Да ладно, -- говорю довольно искусственным голосом. -- Ты же не виноват, что они идиоты. И что все бабы у вас курицы долбанутые, тоже не виноват.
Он долго на меня смотрит, потом говорит:
-- Спасибо.
Я так понимаю, за усилие над собой. Чует ведь. Как мне всё-таки повезло с мужиком. И как ему не повезло с родиной.
Когда мы слезаем с лошадей, я наконец замечаю, что Азамат всё это время сидел не на той буроватой кобыле, которая стояла в строю рядом с моей белой, а вовсе даже на чём-то серебряном.
-- Ой, -- говорю. -- Какая у тебя скотина, прямо металлическая. Так блестит...
-- Да-а, -- польщённо говорит он. -- Я вот решил его и взять. Таких серебряных больше нигде не разводят, только по берегам Дола, а я всегда такого хотел. Сейчас поездил -- жеребец сильный, послушный, с мозгами, да ещё молодой совсем. В общем, я определился. А ты как?
-- Да я вроде тоже, -- киваю на свой рыжий диванчик.
Азамат хмурится.
-- Ты его взять хочешь?
-- Ну да, а чего? Сидеть удобно, не трясёт, слушается. И не очень большой. Чего мне ещё надо?
-- Так это ж мерин...
-- Ну так мне с ним не трахаться! -- выпаливаю я. Пастухи прыскают со смеху и долго не могут успокоиться. Азамат слегка краснеет.
-- Ты полегче в выражениях, -- шепчет он мне. -- Женщины при мужчинах о таких вещах не говорят.
-- Фи, какое лицемерие, -- кривлюсь я. -- А чем плохо, что мерин?
-- Ну это как-то... неспортивно.
-- Спасибо, спорта мне на сегодня хватило. Ещё возражения есть?
Азамат вздыхает.
-- Ладно, бери этого. Ребят, -- он поворачивается к пастухам, которые всё никак не отсмеются. -- Представьте коней-то.
-- А ты до сих пор не знаешь, как их зовут? -- удивляюсь я.
-- Нет, а ты знаешь?
-- Нет, так то я... Я и забыла, что у них имена бывают.
-- Бывают, а как же, -- кивает Азамат. -- И если конь хороший, его имя охраняют, как человеческое.
Наш провожатый первым отсмеялся достаточно, чтобы внятно произнести имена.
-- Этот, -- он указывает на Азаматов выбор, -- Князь. А второй -- Пудинг.
-- Как?! -- опешиваю я.
-- Пудинг... -- повторяет пастух. -- А что?
Я поворачиваюсь к Азамату.
-- Откуда у вас пудинг?
Азамат пару секунд на меня озадаченно смотрит, потом переспрашивает.
-- А это слово для тебя что-то значит?
-- Ну как, -- говорю, -- пирог такой... праздничный...