-- Ладно, понял... Но вообще, если уж он тебя так раздражает, тебе надо другого духовника себе выбрать, чтобы с ним советоваться, а то не дело это.
-- Ну, вот познакомлюсь с кем-нибудь вменяемым... -- вяло соглашаюсь я. Главное, мы пришли к компромиссу.
-- Что вы там всё шушукаетесь? -- доносится снизу голос матушки. -- Легли спать, так спите уже.
-- Так точно, командир! -- говорим мы, неожиданно, хором, хохочем и блаженно отрубаемся.
Утро у нас весьма позднее -- заснули-то часам к шести, не раньше. Впрочем, у меня оно, конечно, гораздо позднее, чем у остальных домочадцев. Сквозь неглубокий сон ближе к пробуждению я слышу стук топора, льющуюся воду, ещё какой-то скрип и возню. Очевидно, Азамат помогает по хозяйству. Идентифицировав звуки как безопасные, я удовлетворённо поворачиваюсь на бок, стекаю в нагретую Азаматом ямку в матрасе и уплываю в сон ещё часа на четыре.
Сползаю с печки я только на запах обеда, поскольку желудок принимается категорически требовать наполнения. Я долго ищу тапочки вокруг печки, всё это время через полуоткрытую дверь наблюдая общественную жизнь на кухне. Азамат с энтузиазмом жарит расстегаи с какой-то некрупной рыбкой, матушка смешивает пряно пахнущий соус.
-- Так и сказала? -- поражённо говорит матушка. Видимо, Азамат опять ей что-то про меня рассказывает.
-- Ага, -- довольно кивает он.
-- Ну это уж... прямо неприлично.
-- Я так понял, у них об этом совершенно прилично говорить. Правда, они выражаются по-другому, но вообще это вроде бы считается чем-то хорошим.
-- Чего уж тут хорошего, мучение одно, -- ворчит матушка. О чём это они, господи?
-- Ты зна-аешь, -- задумчиво тянет Азамат, -- конечно, если только один человек души лишается, то ему очень плохо. Но когда оба... это как-то... в общем, это здорово. И спокойно так -- я, например, точно знаю, что Лиза меня не подведёт и не будет мне нарочно пакостить. Вот подумай, много людей могут похвастаться такой уверенностью в супруге? Или, вот, скажем, она всегда рада моему приходу. Ты не представляешь себе, какое это счастье.
Ах ты боже мой, романтическая любовь в восприятии муданжцев. Можно прямо записывать и вставлять в краеведческую хрестоматию.
-- Представляю, -- улыбается матушка. -- Ты в детстве тоже всегда мне радовался.
На этом я решаю вторгнуться в семейную идиллию, а то ещё накапают мне в еду.
-- У нас говорят, что человек может быть счастлив, только если сохранил в себе частицу детства, -- приторным голоском объявляю я вместо доброго утра. -- Чем нас сегодня кормят?
Азамат нагибается и целует меня в макушку, отведя подальше руки, измазанные в тесте.
-- Здравствуй, солнышко. Ты опять с утра путаешь слова.
-- Ничего я не путаю, -- говорю. -- Нас же теперь двое!
Матушка оказывается весьма сообразительной, правда в результате она роняет ложку.
-- Ты тяжёлая, что ли? -- спрашивает она с оторопелым видом. Я поднимаю ложку.
-- Ага. А что, Азамат вам не сказал?
Азамат, помявшись, объясняется:
-- Я подумал, раз уж ты духовнику говорить не хочешь, то прочим и подавно не стоит... Беременные женщины обычно очень суеверны.
-- Как у тебя вообще я и суеверность в одной фразе совместились? -- вздыхаю я. -- Ты хоть раз за мной что-то такое замечал?
Он виновато мотает головой.
-- А вот и зря, -- встревает матушка. -- У вас, на Земле, может, люди хорошие, а у нас завистливые шибко, особенно женщины. Попортят тебе ребёнка, не приведи боги. В силу знающих можно и не верить, но тут и попроще способы есть. Так что лучше уж до лишних ушей не допускать.
-- Это другой разговор, -- соглашаюсь я. В пакостность местных баб мне поверить раз плюнуть. -- Но вам-то можно доверять, имигчи-хон!
Она вся расцветает от обращения. Вообще, она сегодня гораздо лучше выглядит. И надела что-то нарядное: цветные юбки в три слоя, белую рубашку с широкими рукавами. Правда на время готовки эти рукава она подтянула за ленточки, продетые по кайме, и завязала на загривке. А сверху нацепила весёленький пластиковый фартучек, разрисованный гиппеаструмами.
-- Так что же, -- возобновляет она разговор, когда я подаю ей вымытую ложку, -- ты действительно собралась рожать?
-- А чего вы оба так удивляетесь? -- никак не возьму в толк я. -- То есть, я, конечно, плохо понимаю, как вы при ваших порядках вообще размножаетесь...
Азамат хихикает, а матушка серьёзно объясняет:
-- Ну как же, ты ведь красивая. А красивые женщины до последнего с этим тянут, чтобы фигуру не портить. Да и вообще, охота тебе с младенцем возиться, когда ты в самом цвету? Мне страшно подумать, сколько Азамат выложил за это дело.
-- Нисколько, -- отрезаю я прежде чем Азамат успевает на меня цыкнуть. -- Он и не знал, я ему только вчера сказала.
Матушка повторно роняет ложку, но ловит её в полёте.
-- Ну вы, земляне... -- бормочет она, качая головой. -- Это ж вы, значит, и моцог не проводили? И Старейшин не одаривали? Да что же это будет-то?
-- Будет, как на Земле, -- пожимаю плечами. -- У вас свои обряды, у нас свои. Буду пить "снадобья" и одаривать "великих целителей".
А что ещё я могу ответить на такой укор?
-- А-а, -- успокаивается матушка. -- Ну это тебе виднее, -- она задумывается ненадолго, потом развивает свою мысль: -- Рожать надо по своим правилам, а не по мужниным.
На том и договариваемся. Азамат слушает наш разговор, благоразумно помалкивая, чтобы не нарушить мою эквилибристику.
А расстегаи с устричным соусом -- это вещь, и муж у меня самый лучший. Вообще, мужчина у плиты, да ещё в фартучке -- это ужасно эротично. Во всяком случае, мне никакого другого афродизиака не надо.
После еды мы некоторое время расслабленно перевариваем. Азамат стаскивает с головы какой-то хайратник -- оказывается, мать с утра подарила. Красивый такой, красно-синий, очень ему идёт. Вот только муж у меня со вчера непричёсанный. За всеми вчерашними открытиями он даже не расплёл косу, и теперь она напоминает водоросль -- грозу купальщика. Я лениво встаю, откапываю в сумке свою щётку, потому что где Азаматова, я не знаю, а спрашивать лень, и принимаюсь приводить его в порядок.
-- Ишь ты, -- усмехается матушка, которая наблюдает за моими движениями, подперев щёки кулаками, -- нежности какие. Ты его как кошка котёнка вылизываешь.