Богатые караваны, нагруженные драгоценными товарами, длинные вереницы верблюдов несли из Таифа и Мекки грузы, стоимость которых могла составлять, по нынешним меркам, сотни тысяч долларов в год. В узких проходах, на горных перевалах они становились добычей для небольших банд грабителей, если налетчики проявляли дерзость и решительность. Порой почти каждый житель Мекки был финансово заинтересован в одном караване. Богатые щедро вкладывали средства, бедняки доверяли свои скудные сбережения ответственному лицу, кто брал на себя проведение торговой операции. Можно только себе представить, с каким интересом земляки пророка смотрели в сторону Медины, посылая караваны в Сирию, и раздумывали, следит ли их опальный враг за их передвижениями бдительным, недреманным оком.
Когда миновали первые полгода после бегства в Медину, Мухаммед послал одного из своих дядей на перехват мекканского каравана, возвращавшегося из Сирии. Столкновение было предотвращено благодаря вмешательству одного из шейхов, одинаково дружелюбно относившегося к обеим сторонам. Месяц спустя за добычей отправился следующий отряд, но Курайшиты были слишком сильны для него, и стычки снова не произошло. Еще через несколько недель, осенью 623 года Р.Х. из Медины, под покровом ночной темноты, как, впрочем, и предыдущие, выбрался третий отряд. Ему предстояло разыскать караван во главе с Абу-Суфьяном. Но мекканцам удалось избежать расставленной ловушки. Предводителям всех отрядов пророк вручил свое знамя белого цвета, однако этот символ его полномочий не обеспечил успеха. Тогда Мухаммед решил лично возглавить предприятие и принял участие в нескольких следующих рейдах, которые, впрочем, оказались не более успешными.
Первый удачный поход имел место во время священного месяца, когда любой благочестивый араб должен был помнить, что войны запрещены. Несмотря на священный период, Мухаммед велел предводителю идти в долину, в которой он проповедовал джиннам, и там поджидать караван, «и дело будет верное». Караван был встречен и разграблен неподалеку от Наклы. В стычке один человек был убит (ноябрь 623 г.). Поднялся скандал в связи с этим «святотатственным» событием, и Мухаммеду пришлось притвориться, что он разгневан на вожака. От награбленного ему пришлось отказаться. В связи со случившимся к Корану было сделано добавление, которое можно прочесть во второй суре.
Спрашивают они тебя о запретном месяце — сражении в нем. Скажи: «Сражение в нем велико, а отвращение от пути Аллаха, неверие в него и запретную мечеть и изгнание оттуда ее обитателей — еще больше пред Аллахом: ведь соблазн — больше, чем убиение!» (Коран, 2: 214).
(Перевод И. Крачковского)
Пока в Медине разгорались страсти, в Мекке, напротив, устанавливался совершенно христианская атмосфера. Мы не прочтем ни о репрессиях, ни о кровопролитии в стане
Курайшитов. В январе 624 года лазутчики сообщили Мухаммеду, что караван Абу-Суфьяна, обошедший минувшей осенью его засады, находился на пути домой из Сирии. Он состоял из тысячи верблюдов, которые несли на себе невероятно богатые товары, изготовленные на севере. Мухаммед принял решение ни в коем случае не дать ему ускользнуть. Он собрал небольшой, но достаточно боеспособный отряд, включавший 70 караванных верблюдов, бывших мекканцев, озлобленных своим нынешним существованием, и боевые группы из новообращенных мединцев, каждая под собственным стягом. С неизменной своей уверенностью он выступил во главе своих сил. Пройдя некоторое расстояние по направлению к Мекке, он затем повернул в сторону Красного моря, разбил лагерь в плодородному уголке возле пресноводного источника Бадр, где и стал ждать мекканцев.
Тем временем Священный город был повергнут в страх и смятение появлением гонца от каравана, который во всю мочь гнал своего верблюда. Он размахивал разорванным плащом, чтобы привлечь к себе внимание и показать, какие тревожные новости он принес. Когда верблюд опустился на колени и вокруг него столпились обеспокоенные горожане, вестник закричал изо всех сил: «О Курайшиты! О Курайшиты! Мухаммед преследует ваш караван! На помощь! На помощь!» Больше просить не пришлось — город был сразу же взбудоражен как улей. На кон были поставлены тысячи и тысячи золотых. Благосостояние одних, единственный источник существования других — всё было поставлено под удар. Меч был обнажен в долине джиннов, и там пролилась кровь. Теперь настало время расплаты, время мести, — или этот Мухаммед не оставит в Мекке камня на камне. Семьсот верблюдов и сотня лошадей, прекрасно снаряженных, быстро двинулись на север. Но вскоре жители, к своему величайшему удивлению и радости, узнают, что караван, благодаря мудрости Абу-Суфьяна, сумел избежать опасности. Следует ли пойти и покарать мусульман? Гордость и ненависть гнали народ вперед, удержать всех желающих было невозможно.
Мухаммед в свою очередь рвался на юг с не меньшим энтузиазмом. Он кричал своим приспешникам: «Вперед, с благословления Аллаха! Он обещал армию или караван. Мнится мне, я уже вижу поле битвы, усеянное телами Курайшитов!» Предусмотрительный провидец не забыл, однако, подготовить быстроногого верблюда, чтобы в случае крайней необходимости покинуть шатер военачальника и убежать в Медину. Но этого не понадобилось: два войска, столкнувшись у Бадра, под зовы труб, ринулись навстречу друг другу, и ряды мекканцев, хотя их численность и превышала намного вражескую, были расстроены. Мухаммед заявил, что в сражении принял участие Джабраил с тремя тысячами ангелов и что победа была дарована Аллахом, которому, как и его пророку, достались трофеи. Битва считается самой значительной во всей истории ислама, значение ее было очень велико. Добычи взяли немного, так как караван избежал грабежа. Но победителям досталось оружие и верблюды, одежда и ковры, и после того как пятая часть отошла пророку, остальное было поровну поделено между его приспешниками. Те, кто сражался в самой гуще, роптали на то, что остальным досталось не меньше, поэтому тут же не замедлило себя ждать «откровение», необходимое, чтобы успокоить недовольных. Так был введен закон раздела добычи, который гласил: «Знайте, что сколько бы добра вы ни захватили, одна пятая часть из него достается Аллаху и его пророку, а также сиротам, бедным и странникам».
Медина ликовала, когда быстрый дромадер Мухаммеда принес его к молитвенному месту, и глашатай провозгласил, что Курайшиты побеждены. Малые дети, как гласит предание, до такой степени обрадовались новости, что с воплями помчались по улицам. В Мекке настроение было иным: мрачная злоба воцарилась в сердцах. Понятную скорбь по убитым заглушало стремление во что бы то ни стало жестоко отомстить. «Не плачьте по убитым, — твердили жители. — Не сокрушайтесь о своих потерях, не просите певцов оплакивать их в своих песнях. Будьте мужчинами, героями! Не позволяйте скорби и стенаниям ослаблять вашу ненависть к Мухаммеду и его сообщникам. Они будут презирать вас, сделают мишенью для своих насмешек, если мы покажем им свою слабость. Мы выступим против них снова и воистину мы отомстим!» Так день за днем, неделя за неделей непримиримый дух ненависти оставался в людях. Но наступил момент, когда природа не позволяет больше выдерживать напряжение, и тогда ничем не сдерживаемая скорбь, как это принято на Востоке, хлынула на улицы, ибо едва ли была хоть одна семья, не потерявшая в сражении родственников, пленными или убитыми. В каждом квартале, кроме одного, ибо Хинд, непреклонная жена того, кто возглавлял караван, не ставшая рыдать по-бабьи, заявила: «Слезы не хлынут вновь из наших глаз, пока мы не объявим войну отмщения против Мухаммеда и его сообщников! Если слезы смоют горе — я готова плакать сейчас вместе с вами. Но я не стану!»
Мухаммед заставил мусульман поверить, что на их стороне воевали ангелы, а Сатана принял сторону Курайшитов, только Сатана не был воплощением «непобедимой воли», каким его описал Мильтон: скорее это был до крайности трусливый джинн. «Иблис превозносил их труды и говорил: "На сегодняшний день нет человека, который превосходил бы вас, ибо я, воистину, ваш названый брат! "» Когда же два войска стали друг перед другом лицом к лицу, он быстро показал пятки и прокричал: «Воистину, я вас покидаю; воистину, я вижу то, чего вы не видите; воистину, я боюсь Аллаха, ибо Аллах может покарать!» Отъявленный трус увидел полчища ангелов и оставил своих сообщников на произвол судьбы!
С помощью подобных вымыслов Мухаммед внушал своим последователям веру в то, что ангелы на их стороне, что Иблис и злобные джинны — на стороне врагов; что правоту дела нужно было доказывать с мечом в руках. Военная победа стала отныне его единственной правдой; его прежнее упование на мирные меры было отброшено; не трудно было догадаться, какими будут последствия. Курайшиты потерпели поражение не потому, что они были врагами жителей Медины, но потому что были противниками религии Аллаха; и это обстоятельство пророк не преминул использовать в качестве урока тем, кто все еще отказывался принять ислам, а таких было немало, особенно среди влиятельных горожан из числа иудеев. Первой среди них оказалась женщина, сочинившая куплеты, которые переходили в Медине из уст в уста после битвы у Бадра, и в них осуждалось безумие того, кто поднял руку на выдающихся представителей собственного рода-племени. Эта женщина, окруженная своими ребятишками, была среди ночи заколота кинжалом убийцы, которому на следующий день в мечети Мухаммед рукоплескал за его отвратительное преступление. Спустя несколько недель смерть настигла еще одного сочинителя, что случилось по прямому указу пророка, которого очередной раз глубоко задела легко запоминающаяся сатирическая поэзия. На этот раз автором оказался обращенный в иудаизм, и расправа над ним напомнила тем, кто принял ту же веру, что следует остерегаться гнева Мухаммеда. Осуждение иудеев в Коране сопровождалось преследованиями, изгнаниями, пока все они не покинули город, и с тех пор в сурах иудеи уже не упоминались.
Пока подобные мелкие проблемы нарушали спокойствие Медины, гнев жителей Мекки только накалялся. Вождь, чей караван избежал разграбления перед битвой у Бадра, поклялся отомстить. Следующей за этим инцидентом весной он собрал небольшой отряд и совершил рейд на Медину, оказавшийся малоэффективным; он был отброшен Мухаммедом, который гнал его прочь, несмотря на изрыгаемые проклятья. У каждого из двухсот нападавших на луке седла был мешок с провизией, и когда предводитель пустился в бегство, все воины бросили свои мешки, чем это сражение и запомнилось.
Мухаммед уже не был просто пророком — он был победителем, и высказывания его изменились, поскольку выражали теперь дух законодателя и правителя. Обычный образ жизни, отличавшийся крайней простотой, не изменил ему, несмотря на уговоры некоторых приспешников, желавших, чтобы он приобрел царственную пышность, приличествовавшую другим правителям Востока. Когда один говорил с ним на эту тему, он ответил: «Разве недоволен ты тем, что имеешь ты виды на будущую жизнь, тогда как они — только на жизнь настоящую?» Говоря так, он не утверждал, тем не менее, крайнего аскетизма, и учил, что Аллах не был другом тому, кто безрассудно вредил своему здоровью. Он дозволял слабым и немощным не соблюдать постов, а также сокращать предписанные молитвы, а когда он желал того, что можно получить за деньги или посредством власти, он мог разрешить то, что не было противоестественным. Он требовал каждодневных почтительных приветствий, поместив в суре 33 распоряжения на этот счет.
Приблизительно через год после победы у Бадра пророк был в мечети в Кобе, когда внезапно вбежал запыхавшийся гонец и вручил ему запечатанное письмо от двуличного дяди Аббаса, который проинформировал его о том, что герой «с мешками провизии» вновь собирал против него рать. Караван, который мекканцы спасли, был распродан, деньги переданы в фонд и на собранные средства создана хорошо экипированная армия. Были созваны окрестные бедуины, готовые выступить против угрозы со стороны мусульман из Медины; и вот теперь войско выступило в поход на север. Распевая вирши и ударяя в бубны, распаляли свою ненависть женщины, которые требовали войны, и войско двигалось вперед и вперед, взывая к неумолимой мести. Оно опустошало поля, а впереди него мчались перепуганные крестьяне, спешившие укрыться. По мере приближения неприятеля, беженцы сообщали пророку преувеличенные известия о численности наступавших, так что в Медине наконец встревожились. Во время совещания возникли разногласия; наступающая армия, тем не менее, еще мешкала в пути, времени для обсуждения было достаточно, и Мухаммед решил облечься в доспехи и принять бой на подступах к городу.
Когда к вечеру в пятницу были произнесены молитвы, к мечети стали подходить вооруженные люди, и из своего жилища вышел пророк, готовый к бою. Он был опоясан боевым мечом, на левой руке его был щит, на голове — шлем, одет он был в кольчужный доспех. Теперь он был подлинный воин, однако его люди, побудившие его совершить такой шаг, до последнего момента, казалось, опасались за его жизнь и упрашивали его прислушаться к велению его внутреннего голоса. Он высокомерно возразил, дескать, негоже вождю снимать с себя боевой шлем, коль скоро он его надел, разве что сам Аллах рассудит между ним и его врагом. «Положитесь на волю Аллаха! Будьте сильны — и он пошлет вам победу!»
В трех милях на северо-восток от города, словно железный зубец, возвышалась над голой покатой равниной иссохшая, острая вершина горы Ухуд. На ее западном склоне пророк занял позицию, пройдя через все поля и сады, которые лежали между городом и его наблюдательным пунктом. Было утро субботы, и как только рассветные лучи позволили разглядеть на некотором расстоянии войско мекканцев, верные своему долгу муэдзины возгласили привычный призыв к молитве, и пророк подал всем своим последователям пример, благоговейно распростершись ниц. Когда утренняя молитва была закончена, наступавшие завершили приготовления к атаке, и начался бой — с единоборства, когда Мухаммед воскликнул «Аллах Ак- бар! Аллах велик!», и этот клич прокатился эхом по рядам его сторонников, единодушно и неумолимо возвестив о превосходстве поборников мусульманства. Тем временем исступленные мекканки воодушевляли на бой своих братьев звуками тимпанов и песней.
Армии сошлись, люди пророка чувствовали, что они произвели на врага надлежащее впечатление, и ослабили натиск; неприятель ободрился. Со стороны мусульман послышались крики: «Amit! Amit! — Смерть! Смерть! Да поможет нам Аллах! Победа будет нашей!» Враг на мгновение дрогнул, но тут брошенный камень выбил пророку передний зуб, стрела ранила щеку, был повержен Хамза — «Лев», а за скалой поднялся ропот — «Пророк убит! А как же слово Аллаха?» Мусульмане пустились в бегство, мекканцы кричали: «Настал наш черед! Ухуд одолеет Бадр!», «Аллах на нашей стороне, а не на вашей!»
Слишком поздно мусульмане узнали, что их лидер жив; они воодушевились, но битва была проиграна, и им оставалось только перевязывать раненых и хоронить убитых.
Пророк, в своем бессильном гневе, кричал: «Пусть гнев Аллаха испепелит тех, кто обагрил лицо апостола его же кровью!» Дорога к Медине была запружена мужчинами и женщинами, спешившими разыскать своих раненых родственников, похоронить покойников; среди них была и сестра Хамзы, которая спросила у пророка, где ее брат. «Он среди людей», — ответил тот. Она разыскала изувеченный труп, села рядом и стала рыдать. Подошла Фатима и тоже заплакала, и тогда Мухаммед поклялся отомстить страшной местью. Когда над свежими могилами были прочитаны молитвы, народ, по двое и по трое, в скорбном молчании направился к покинутому, безлюдному городу.
Если победа при Бадре была знаком милости Аллаха, то чем стало поражение при Ухуде? Все ждали ответа из уст пророка. Народ роптал о потере престижа, иудеи осмелились высказать свои упреки. Правоверные были вне себя, однако уверения пророка были под стать случившемуся.
«Не слабейте же духом и не грустите, ваш будет верх, если вы уверовали в Писание. Если будете вы уязвлены оружием, то ведь те люди так же уязвлены. Мы попеременно даруем победу в сражениях людям… Умирает душа живая лишь с соизволения Аллаха по сроку записанному… Сдержал Аллах Свое обещание вам, когда убивали вы неверных с Его соизволения. А потом пали вы духом и стали спорить о приказаниях… Среди вас есть такие, что стремятся к благам земной жизни, а есть и такие, что стремятся к жизни загробной…А тех из вас, кто нас покинул в день, когда встретились два войска, заставил отступиться сатана из-за совершенных ими грехов…Но Аллах уже простил их, поистине, Аллах всепрощающ и терпелив» (Коран, 3: 139, 140, 145, 152, 155).
(Перевод Б. Шидфара)
Вообразите почитаемого всеми пророка, выступающего перед преданными ему людьми от имени великого Аллаха, с подобными заявлениями, которые он произносит среди глубокого молчания, воцарившегося тогда, когда они оставили свои дела, все свои поприща и стали молящимися вкруг святой мечети. С неукоснительностью бывалых воинов и торжественностью новобранцев они повторяют каждое движение своего вождя; коленопреклоненные, распростершиеся в пыли, в священном трепете, единодушно, они слышат ужасные слова, снизошедшие к их ушам от престола Аллаха. Здесь, внутри этой ограды, никто не решился бы насмехаться над происходящим, благоговейный страх воцарился в сердцах. Перед испуганными взорами бушуют языки адского пламени при звуке голоса пророка. Рай открывает свои чертоги, когда волшебный голос околдовывает их обещаниями неземных радостей. Вечность распахивает двери — и жизнь теряет всякий смысл. Мусульмане расходятся с места молитвы потрясенные, готовые вместе с апостолом на жизнь и на смерть. Ничто не важно теперь для них — удовольствия, богатство, рай, смерть, жизнь, — если не получено из его рук, ибо для них в этот миг он наместник самого Властителя Вселенной. Таинство красноречия и достигнутая власть над умами позволяют пророку и поражение обратить в победу.
Разрушить влияние в городе иудеев, о чем уже говорилось ранее, — в глазах Мухаммеда было настолько важной задачей, что он посвятил особую суру единственной победе, которую он одержал над Надиром, народом, чьи богатые владения располагались в трех милях от Медины. Прежде чем напасть на них, пророк послал экспедицию против племени Неджд, кочевавшего вдоль центрального тракта Аравии, и заставил его замолчать. Он вывел из строя еще одно племя, приказав умертвить его вождя. После этого он почувствовал, что готов идти на Надир, отрезав его от источников продовольствия и подвергнув главный город осаде (625 г. Р.Х.). Довольно скоро они были вынуждены уступить в пользу пророка свои земли. Когда условие было ими принято, они охотно эмигрировали в Сирию, унося с собой скарб, домашние пожитки, двери своих домов и даже притолоки дверей. Распевая песни под звон бубнов, они веселыми пилигримами двинулись по дороге на Иерихон. В свою очередь пророк тоже спел:
«Хвалит Аллаха то, что в небесах, и то, что на земле. Он — великий, мудрый. Он — тот, кто вывел тех из обитателей Писания; кто не веровал, из их обиталищ при первом собрании. Вы не думали, что они уйдут, и они не думали, что их защитят от Аллаха. Аллах пришел к ним оттуда, откуда они не рассчитывали, и вверг им в сердца страх. Они разрушают свои дома своими руками и руками верующих. Назидайтесь, обладающие зрением!.. Это за то, что они откололись от Аллаха и Его посланника, а кто откалывается от Аллаха… то ведь Аллах силен в наказании!» (Коран, 59: 1–4).
(Перевод И. Крачковского)
Вскоре после поражения при Ухуде Мухаммед взял еще одну жену, бывшую, как и большинство остальных, вдовой. У нее был сын, которому пророк обещал заменить отца. Не удовольствовавшись этим, он через некоторое время влюбился в Зенаб, очаровательную жену Зейда, своего приемного сына, и она оказалась настолько тщеславной, что приняла ухаживания пророка и перешла жить в его дом. Когда Зейд заподозрил, что Мухаммед возжелал его жену, он не впал в негодование, а очень охотно дал ей развод, как подобало сыну пророка, и новой супруге были отстроены специальные покои, а она присоединилась к Айше и прочим. Этот союз оскорблял чувство благопристойности жителей Медины, и не потому, что они видели, что гарем пророка разрастается слишком быстро, а потому, что все видели, какие отношения были у Зейнаб с первым и со вторым мужем. Чтобы успокоить эти чувства, Мухаммед «получил» очередное откровение, вошедшее в суру тридцать третью, где утверждается, что Аллах не считает приемных сыновей настоящими детьми и что никакого оскорбления общественной нравственности нет в том, чтобы взять жену Зейда после того, как он с ней добровольно развелся. Это «откровение», бывшее на самом деле актом узаконивания, видимо, стало шагом вперед, переменой в арабском представлении о родстве, от tube (приемный сын) к кровному сыну, самостоятельной личности.
Это откровение заставило любимицу Айшу вполне естественно волноваться, как бы Зейнаб, в чрезмерной гордыне, не воспользовалась тем, что она дана пророку непосредственно Аллахом, тогда как ни одна из прежних жен не могла похвастать подобной привилегией. Зейнаб в свою очередь напомнила о своем преимуществе. Стоит также заметить, что Зейд — единственное имя последователя пророка или вообще его современника, упомянутое в Коране.
За два или три года до этого брака (ок. 624 г.) Мухаммед отдал свою дочь Фатиму Али в жены, и этот брак упомянуть стоит, поскольку от него повела свое начало длинная ветвь, сыгравшая большую роль в истории. Али, о котором пророк имел обыкновение говорить: «Я — город мудрости, но Али — ворота этого города», был сыном Абу-Талйба. Но он вырос в доме у пророка и был, как мы знаем, первым из его учеников. Фатима была дочерью от возлюбленной жены Кадиджи, и была одной из «четырех совершенных женщин», упоминаемых пророком.
Поскольку внимание Мухаммеда в этот период было обращено к делам домашним, он обнародовал немало распоряжений на этот счет. Он бы не влюбился в Зейнаб, не попадись она ему случайно на глаза без покрывала. Поэтому отныне предписывалось, чтобы все его жены укрывались от посторонних взглядов, чтобы, выходя из дому, они прятали даже свои украшения, и чтобы не таили к друг другу чувства ревности, но были счастливы независимо от той доли внимания, которую им уделяет пророк. Правоверных предупредили, чтобы никто не входил в личные покои Мухаммеда, разве что по особому приглашению, и чтобы они не встревали в его семейные дела. В общем, полагалось теперь входить в чужое жилище, лишь получив разрешение и произнеся приветствия в адрес семьи. Таковы некоторые из многочисленных «откровений», внесенные в то время в суры.
Теперь всех жен Мухаммеда полагалось называть почетным титулом «Мать Правоверных», кроме того, он объявил, что отныне умножать их число было бы противозаконно, даже если красота какой-нибудь женщины и поразила бы его. Слова эти и поныне произносятся во время ежедневной службы, однако во время их обнародования они вряд ли отвечали благим намерениям, мало соответствуя реальному положению дел.
Примерно тогда же произошло временное охлаждение к Айше, но подозрения, из-за которых это случилось, были отведены с помощью одной выдержки из 24-й суры. Лица, оклеветавшие супругу пророка, подверглись телесным наказаниям. Али не сразу и недостаточно искренне принял доводы в защиту невиновности Айши, и таким образом снискал ее непримиримую неприязнь, что впоследствии, уже после смерти пророка, сыграло важную роль. Этот случай был использован, чтобы установить правила, касавшиеся отношений между мужьями и женами, что было крайне важно в общине, где мужчинам было дозволено иметь больше одной супруги, хотя и эти правила были не властны обеспечить доброжелательные отношения в доме. Мать Айши точно определила корень зла, когда пыталась утешить дочь в период, когда на ту напали клеветники: «Не часто бывает, когда женщина красива, замужем за человеком, который ее любит, и при этом свободна от наветов, измышляемых против нее менее любимыми и менее почитаемыми женами». Терпение в таких случаях — единственное спасение, и Айша воскликнула, вложив в эти слова всю накопившуюся горечь: «Аллах да поможет мне!»
Военные операции против племен, живших в окрестностях Медины, были часты, и весной 627 года мекканцы, гнев которых не унялся, готовясь к очередному наступлению на изгнанного ими пророка, собрали большую армию, включавшую полторы тысячи всадников на верблюдах и общей численностью примерно десять тысяч человек, для марша на Медину. Мухаммед понимал, что ему нечем противостоять такой силе и что ему не оставалось иного выбора, как укрепить свои позиции и ждать штурма. Он возглавил земляные работы и копал траншею, собственноручно перенося землю. Он пел вместе с землекопами, которые пытались таким образом взбодриться. Арабы к тому времени еще не привыкли к ведению войны в обороне, и мекканцы осыпали Мухаммеда насмешками за его малодушное желание прибегнуть к чужеземным уловкам, вместо того чтобы выступить против неприятеля в открытом бою, в пустыне.
Медина была окружена и подвергнута осаде. В городе воцарилась тревога, и жителям выпало много подлинного горя за тот краткий период, пока день ото дня происходили отдельные стычки, в которых ни одна из сторон не завоевывала явного преимущества. Мекканцы стояли лагерем на холмах восточнее Медины и на равнине внизу, или, как об этом сказано в Коране.
«Вот пришли они [враги] к вам и сверху и снизу вас, и вот взоры ваши смутились, и сердца дошли до гортани, и стали вы думать об Аллахе разные мысли. Там испытаны были верующие и потрясены сильным потрясением!.. Вспоминайте милость Аллаха вам, когда пришли к вам войска, и Мы послали на них ветер и войска, которых вы не видели» (Коран, 33: 9—11).
(Перевод И. Крачковского)
В этот момент выбор стратегии значил больше, чем перевес в численности, и Мухаммеду удалось посеять чувство общей неуверенности в неприятельских рядах. У Курайшитов были на исходе провиант и фураж, а безрезультатная осада начинала выматывать их. Вдобавок ко всему, однажды ночью поднялся сильный холодный ветер, обрушивший шатры и задувший костры, после чего осаждавшие были только рады повернуть домой. Пророк тут же сообщил своим подначальным, что это было вмешательство Аллаха, так что на следующий день улицы Медины заполнили ликующие толпы, распевавшие победные песни.
Среди тех, кто поддержал Курайшитов, было иудейское племя koreitza, и Мухаммед незамедлительно решил поквитаться с ними. «Людей Писания» непросто было подавить, и, после каждой попытки их покарать они, казалось, с новыми силами поднимаются против мусульман. Город этих беспокойных соседей был подвергнут осаде, и лишения его жителей в скором времени заставили их просить мира и в конце концов, сдаться. После видимости суда мужчин сотнями казнили самым бессердечным образом, женщин и детей отдавали в рабство в обмен на лошадей и упряжь. Похоже, в это время Мухаммед делал вид, что следует установлениям Ветхого Завета (Второзаконие, 20: 18), где говорилось, что дети Израиля не должны были оставлять своих врагов-язычников живыми и истреблять всех до единого. В 33-й суре обстоятельства этой бойни становятся поводом для благодарности и преподносятся так, как если бы совершались по прямому указанию Аллаха.
Любой араб в то время безраздельно верил в заклятия, чары и сглаз, как и сейчас, и в смысле суеверий Мухаммед ничем не отличался от своих соплеменников. В главе, которая называется «Рассвет», он восклицает:
«Я прибегаю к Господу рассвета от зла того, что он сотворил, от зла мрака, когда он покрыл, от зла дующих на узлы, от зла завистника, когда он завидовал!» (Коран, 113:1–5)
(Перевод И. Крачковского)
Обычаи людей в этом плане иллюстрирует случай с некромантом, который, как раз перед тем как земля была очищена от иудеев, заразил, как принято считать, пророка мистическими чарами. Он взял небольшую статуэтку из воска, обмотал ее всю волосами, взятыми с головы пророка, пронзил ее 11 спицами, завязал 11 узлов тетивой лука, подул на каждый узел, завязал вокруг фигурки веревку и, наконец, утопил ее в глубоком колодце, придавив ей рот камнем, положенным сверху. Мухаммед тут же начал страдать от слабости, от которой не помогало ни одно снадобье. День за днем он чахнул, однако архангел Джабраил был наготове, как всегда, и пришел на помощь и разгадал секрет болезни. Али отыскал в колодце восковую фигурку, Мухаммед прочел над ней 11 стихов, из которых состоят две последние суры Корана, которые именно в этот момент явились как «откровение», как чары, направленные на предотвращение порчи. Было трезво замечено, как только стих сходил с уст пророка, один узел развязывался, освобождалась очередная спица, и силы возвращались к страждущему. Как только последняя спица выпала, Мухаммед поднялся здоровый и бодрый, словно он сам был связан веревками и путами и пронзен спицами. Две использованные им главы с тех пор часто применялись с той же целью, их переписывают и носят как амулет, либо выучивается наизусть и повторяется против заклятия. Рассказывали, что Мухаммед приходил к колодцу, где была утоплена фигурка, и обнаружил в финиковых пальмах, стоящих вокруг, изображение голов дьяволов! Он приказал засыпать колодец. Независимо от того, имеет или не имеет эта история под собой фундамент, она ярко отображает, какие предрассудки владели в то время умами арабов, предрассудки, которые нисколько не должны нас удивлять. Когда мы думаем о преследованиях так называемых «ведьм» в Англии и Америке, о которых нельзя вспоминать без содрогания и ужаса, преследования, которые имели место через несколько веков после безграмотного пророка в пустыне.
На этот раз положение Мухаммеда было прочно как никогда. Попытки Курайшитов из Мекки свергнуть его власть в Медине потерпели крах при обстоятельствах, которые только добавили горечи их разочарованию. Иудеи подверглись жестоким преследованиям, будучи под конец разграблены и выставлены вон из всей округи, так что уже никак не могли быть препятствием для власти мусульман. Ввиду всего этого, сам факт, что он не может вернуться в родной город, увидеть священную Каабу, совершить те обряды, что на протяжении долгих веков были привилегией его родного клана, еще больше раздражал Мухаммеда. Шесть лет, истекшие с того дня, как он последний раз находился внутри городской черты Мекки, были периодом душевной борьбы и метаний. Теперь он возжаждал вновь показать свою приверженность старым верованиям или наказать тех, кого некогда безрезультатно обличал от имени Аллаха за то, что помешали благочестивым верующим приблизиться к святыням. В своих видениях, которые повторились с давнишним жаром, в ответ на все эти мысли, он и в самом деле вошел в древний город и выполнил необходимые обряды как пилигрим. Проснувшись, он вознамерился с неуклонной решимостью, отличавшей его в первые годы служения великой миссии, превратить сон в реальность.