— Огненный Лис, — обреченно шепнул Виктор во тьму. — Опять ты… За что? Почему? Зачем ты меня преследуешь?
Накатило: выстрелы, следствие, суд…
Вернее — не суд, а заседание военного трибунала далекого Белогорского гарнизона.
… Это было жалкое и убогое, ни на что не похожее сборище, неуклюже пытавшееся соблюсти видимость общепринятых процессуальных норм.
На скамье подсудимых Виктор не сидел.
Он находился в зале — прямо перед председательствующим, в окружении нескольких свидетелей, военного дознавателя и старших офицеров своей войсковой части.
Слева, как и положено, затаился в бумагах обвинитель — зам гарнизонного прокурора.
Справа — адвокат с пикантной фамилией Буравчик. Из всех проживавших в Белогорске коллег по ремеслу он единственный мог по праву называться настоящим мужчиной: потому что остальные трое были по-просту женщинами.
Очевидно, именно это условие обеспечивало Буравчику неимоверный успех и популярность среди нуждающихся в защите — откровенно говоря, других достоинств у него не наблюдалось.
Адвокат Буравчик работал не за страх и не за совесть. Он работал за деньги… У его нынешнего подзащитного Виктора Рогова денег не было, поэтому предугадать исход дела не составляло труда.
— Прошу всех встать!
Виктор не пошевелился.
И дело вовсе оказалось не в неуважении к суду, нет. Просто ежедневное, многочасовое и по сути бессмысленное разбирательство вымотало его настолько, что у Рогова не осталось уже ни моральных, ни физических сил.
— Подсудимый, встаньте!
Вчера заместитель прокурора запросил для него шесть лет лишения свободы. Защитник промямлил что-то невразумительное… Но это было вчера.
А сегодня?
Сегодня уже звучали казенные, равнодушные слова приговора:
— …К пяти годам… в колонии усиленного режима… может быть обжалован…
Первым желанием, появившимся тогда у Виктора, было: просто подняться и уйти.
Его ведь, по существу, никто не держал — конвоя в зале не было, не удосужились вызвать заранее. Поэтому пришлось ещё минут сорок в одиночестве, сидя на лавочке во дворе, дожидаться наряда и спецмашины.
Наконец, теперь уже осужденного Рогова отвезли в местное отделение милиции, в КПЗ.
Следственный изолятор находился в четырехстах километрах, в славном городе Благовещенске — столице Приамурской Ратании.
Ратания… Так когда-то, давным-давно прозвали эту область переселенцы: строители БАМа, геологи, лесорубы, золотодобытчики.
Наверное, в честь средних размеров рыбки ратан, исконной обитательницы здешних озер и речек. Удивительная, надо сказать, тварь! Огромная голова с широченной пастью — а дальше сразу хвост. И живучестью обладала феноменальной. Зимой, в холода сорокоградусные вмерзала в лед, но летом вновь оживала.
И если уж заглотит крючок — то навсегда…
— За что тебя, парень? — С нескрываемым сочувствием спросил милицейский старшина, глядя на Рогова. К сопроводительным документам, лежащим на столе, он даже не притронулся.
Виктор назвал статью и срок.
— Авторитетно, — констатировал старшина, и тут же заспорил с подошедшим сержантом, «прокатит» ли названная статья под обещанную Горбачевым амнистию.
Получалось, что нет.
Старшина опять обернулся к Рогову:
— Ты бы это… Из карманов все выложи. И регалии свои сними, не положено в камеру.
— Да и не к чему, — поддержал его напарник.
— Как это снять? — Не понял Виктор.
— Ну, погоны, петлицы… Рви!
Рогов как пришел на суд прямо со службы, так и не переоделся: рубашка, галстук, китель.
— Жалко форму-то. В ателье перед выпуском на заказ шили.
— Она уж тебе вряд ли опять понадобится, — успокоил сержант. — И вообще… Переодеться бы ему во что-нибудь попроще, верно, Петрович? Не на парад ведь, к зэкам идет.
— Да, пожалуй. Родственники знают?
— Нет, — покачал головой Виктор. — Далеко они. В Ленинграде.
Милиционеры разом присвистнули.
Наступила неловкая пауза, потом старшина сдвинул на затылок фуражку и почесал лоб:
— Деньги твои возьму. Тут у тебя немного, но…
— Да, конечно! Возьмите! — Скороговоркой произнес Рогов. — Мне они уже ни к чему, а вам пригодятся.
— Но, но! — Встрепенулся милиционер. — Смотри мне…