И вечером пошел в парикмахерскую. А парикмахер в поселке у нас работу уже кончил и дверь изнутри запирает. Я и кричу ему:
- Пусти, побрей, голубчик!
- Нет, - говорит, - завтра приходи.
- Да как же, - говорю, - завтра! Завтра-то мне к десяти часам надо уже в Смольном быть у товарища Кирова. Когда же я успею? Ведь до Смольного-то, до Ленинграда доехать еще надо.
Он вдруг приоткрыл дверь, посмотрел на меня.
- Ну, ладно, - говорит, - иди, садись в кресло.
Пропустил меня и дверь на ключ запер.
Сел я в кресло, он мне салфеточку на грудь навесил, концы за воротник заткнул, бритву точит, а я рассказываю ему, по какому делу вызывает меня Сергей Миронович. Разговорились мы, оба расхваливаем Сергея Мироновича и за то, что он зиновьевцев разгромил, и город на пустоши в Хибинах построил, и за то, что о людях у него такая забота.
Парикмахер мне щеки намылил, наклонился ко мне, уперся двумя пальцами в щеку и бритву занес - брить собирается. Вдруг радио - тут на стене висело - зашипело, затрещало и голос:
- Сегодня, в 4 часа 30 минут дня, в Смольном злодейски убит Сергей Миронович Киров.
У парикмахера рука так и повисла. Сел он на стул, как истукан какой, в руке бритва дрожит. Он молчит, и я молчу. И ничего не понимаю. Потом чувствую, что-то щеки мне стягивает, повел рукой, а это мыло подсыхает. Думаю:
«Зачем же это мыло-то на щеках?»
Стащил с груди салфетку, вытер щеки и встал. Смотрю: у парикмахера слезы на щеках. Меня это, как ножом в сердце. Аж дух захватило! Я и очнулся, все понял и тоже заплакал и домой пошел.
А наутро из газет узнал, что Сергея-то Мироновича я, оказывается, с детства знал, всю жизнь меня судьба с ним сводила. Ведь это он был и Сережей Костриковым и журналистом Мироновым. Разные у него были фамилии, а дело-то он делал одно - самое нужное.
Пять лет назад, 1 декабря 1934 года, советский народ постигло большое несчастье: один из лучших большевиков - Сергей' Миронович Киров был смертельно ранен подлым злодеем-убийцей. Его пулю направляли враги народа - троцкистско-бухаринская банда, продавшаяся империалистическим разведкам, собиравшаяся восстановить капиталистическое рабство в нашей стране. Верного друга и соратника товарища Сталина - Сергея Мироновича Кирова, павшего на боевом посту, вечно будут помнить трудящиеся Советского Союза.
В Ленинграде, на берегу Невы, стоит красивый двухэтажный дом. Мраморная доска на его стене рассказывает о том, что здесь в 1917 году помещался штаб большевистской партии. Сюда, вернувшись из-за границы, прямо с вокзала приехал Ленин и с балкона часто выступал с речами. Здесь бывал Сталин. Теперь в этом историческом доме Музей Кирова. Зал за залом рассказывают о том, как из уржумского мальчика Сережи Кострикова, воспитывавшегося в сиротском приюте, вырос замечательный большевик Сергей Миронович Киров.
Человек величайшего трудолюбия, громадной культуры (в его личной библиотеке осталось 30 тысяч книг), кристальной честности и железной стойкости, отважный боец революции, всю свою жизнь отдавший делу рабочего класса, - таким показывают Кирова экспонаты музея. О нескольких экспонатах мы вам расскажем.
Это мрачное здание - Томская тюрьма. 31 июля 1906 года к ней подъехала тюремная карета. Из нее жандармы с шашками наголо вывели невысокого плотного юношу. В тюремной канцелярии отметили о принятии в тюрьму «Сергея Миронова Кострикова», арестованного в третий раз.
На этот раз Сергея Мироновича арестовали за организацию подпольной большевистской типографии. Что такая типография была, полиция узнала из доноса. В заброшенном домике на окраине Томска, где жил Киров, полиция и саперы взломали все полы, перекопали землю во дворе, разрыли погреб, но типографии не нашли. Полицейские точно знали, что тут есть типография, а найти ее никак не могли. Тогда арестовали всех живших в доме и поселили в нем полицейских.
Типография же была устроена по проекту Кирова под домом. Киров, техник по специальности, провел в нее даже электрический звонок. Он был соединен с вешалкой в прихожей. Стоило только повесить на вешалку пальто или кепку - в типографии сейчас же звонил звонок.
В тюрьме Кирова посадили сначала в общую камеру. Тюремное начальство свирепо обращалось с политическими заключенными. Заключенные взбунтовались. В камере, где сидел Киров, заключенные разобрали печь и кирпичами из нее ломали двери. Тюремщики вызвали солдат. Солдаты стреляли в окна тюрьмы и убили двух заключенных.
Так как полиция не нашла типографии, то она не могла доказать, что Киров ее организовал. Но царский суд не хотел выпустить Кирова на свободу. Суд приговорил его к суровому заключению в тюрьме за распространение революционной литературы.
Кирова из общей камеры перевели в одиночку. В этой узкой страшной комнате высоко в стене было пробито маленькое окошко, забранное решоткой и досками. Одиночка эта помещалась в том здании, которое видно на рисунке. Странное сооружение впереди него - клетки для прогулок арестованных. Каждого заключенного запирали в такую клетку, чтобы он не мог видеть своих соседей. Сверху, в будочке, стоял часовой. Он зорко следил, чтобы заключенные не переговаривались и не перестукивались друг с другом.
Почти полтора года Киров не видел людей, кроме тюремщиков (а их трудно было считать за людей). Но для Кирова одиночка была своеобразным университетом. В ней он готовился к будущей революционной работе. Киров изучал немецкий язык, чтобы читать книгу великого Маркса «Капитал» на том языке, на котором она была написана. Киров много читал и работал, делал конспекты и выписки.
Суровое заключение в одиночке не сломило воли Кирова. Киров вышел из тюрьмы еще более закаленным борцом.
Подпольная типография сама обнаружила себя через три года. Подпочвенные воды проникли в типографию, и дом, к ужасу жившего в нем полицейского, неожиданно осел. Полиция стала копаться в развалинах и нашла остатки типографии.
На этой фотографии вы видите Дарьяльское ущелье. Справа в широкополой войлочной шляпе стоит Сергей Миронович Киров. Он в те годы руководил подпольной большевистской организацией во Владикавказе (теперь город Орджоникидзе) и работал в редакции газеты «Терек».
В свободное время Киров любил бродить по горам. В августе 1910 года с группой товарищей он совершил восхождение на Казбек - одну из высочайших гор Европы. В то время на Казбек мало кто взбирался, дорога на его вершину была плохо известна. Таких смельчаков можно было пересчитать по пальцам.
Киров написал в газете большой очерк о восхождении. Приводим из него отрывки:
«Дорога, нужно отдать ей справедливость, прескверная, местами чуть не ползком приходится пробираться по острым скалам, по ту и другую сторону которых почти отвесные обрывы, не внушающие особой смелости…
Мы начинаем восхождение на конус. Идем очень медленно. После каждых 10 - 15 шагов останавливаемся, чтобы отдохнуть…
На половине конуса начался ветерок, который, постепенно усиливаясь, достиг того, что мы едва не отказались от выполнения своей задачи. Положение усугублялось еще тем, что приходилось рубить ступени, так как верхняя часть конуса оказалась совершенно свободной от снега, представляя собой гладкую ледяную поверхность. Ветер рвал с такой силой, что, казалось, вот-вот сбросит нас…
Но вот приближаемся к самой вершине; остаются минуты - и мы там. Терпению настает конец, и я решаюсь идти без помощи ступенек, на одних кошках1… [1 Кошки - металлические шипы, прикрепляемые к подошвам ботинок.]
В 1 час 20 минут мы стояли на вершине. Нет никакой возможности описать то величие, которое открывается отсюда…
Какой простор… Какая очаровательная красота во всех этих снежных гигантах, мощно возвышающихся к небу! Какое разнообразие цветов и тонов в этих скалистых утесах бесконечной цепи гор, теряющейся где-то далеко, далеко…
А там безбрежная равнина, убегающая далеко на север, по которой ползают самые причудливые реки облаков, не смеющих подняться выше тебя. По равнине вьются извилистые речки и дороги, кое-где видны селения, а там ясно виден и город. Он настолько мал, что напоминает карту…
К глубокому сожалению, мы могли пробыть на вершине только 45 минут, которые показались одним мгновением…»
В 1919 году товарищ Киров зашишал Астрахань от белогвардейцев и английских интервентов.
Киров твердо обещал Ленину:
- Пока в Астраханском крае есть хоть один коммунист, устье реки Волги было, есть и будет советским…
Слово Кирова было словом большевика, самым верным словом. Ленин поручил Кирову Астрахань «защищать до конца». И Киров выполнил этот наказ Ленина, хотя предатель Троцкий несколько раз пытался сдать Астрахань белым, посылал об этом распоряжение Кирову.
Темной ночью происходила погрузка десантного отряда на боевые суда астраханской флотилии. К невысокому плотному человеку в кожаной тужурке подошел командир:
- Товарищ Киров, посадка окончена! - доложил он.
Киров отдал распоряжение отплывать.