Чрезвычайно сосредоточенный, Черкасов навис над доской Го. Видимо, продумывал следующий ход. Вспомнив об условии не попадаться на глаза хозяину, я собралась было уйти, но... засмотрелась. Полагая, что он один в комнате, Валерий не позаботился ни об одной из масок, и передо мной было его настоящее лицо: умное, красивое, внимательное - такое, на которое хочется смотреть. И я смотрела, поражаясь, насколько щедро его одарила природа: точеными чертами, упрямым подбородком, бархатными ресницами, чуть изогнутыми полосками густых бровей... Он поморщил высокий лоб, обрамленный смоляными кудрями, и коснулся подбородка аристократически длинными пальцами.
Дверь скрипнула.
Валерий поднял глаза. Пена воспоминаний накатила волной, снесла раздражение, и сумятица чувств вспыхнула с новой силой: я и ювелир, Валерий и та девушка, все перемешались и слились во что-то одно так, что не разобрать, кто из нас кто и где мы находимся... Слабость разлилась по ногам, и я привалилась ко дверному косяку. Корешки тысяч книг на полках закружились, показалось, что томики вот-вот сорвутся и, размахивая страницами, запорхают над доской Го. Кольнув неожиданной виной, мое сердце отозвалось на взгляд Валерия теплом и волнением. Хотелось сказать ему что-то хорошее, но я только улыбнулась растерянно.
Однако изумление Черкасова было мимолетным. Из черных, блестящих, как драгоценный камень, глаз тотчас выплеснулась злость.
- Я, что, похож на телевизор?! Стул, попкорн? Или лучше сплясать для вас?! - грубо сказал он, отрезвляя меня. - Я, кажется, предупреждал...
Покраснев, я закусила губу и без слов заторопилась прочь. Смущение, обида и стыд перемешались в одну большую, непередаваемую боль. Я не заслужила ее... или заслужила? Боже...
* * *
Я нашла Сергея в столовой. При виде меня он отложил планшет и, потянувшись, доброжелательно улыбнулся.
- Да уж, не твой размерчик...
- Что?
- Халат.
- Пустяки, - я махнула рукой. - Давайте составим список. Мне действительно нужны вещи.
- А ты не долго ломалась, - хмыкнул он.
- Я не ломалась. - Мой голос выдавал волнение и звучал неестественно. - Ручку дадите?
- Да ты не волнуйся так! - Он понизил тон и доверительно произнес, прикрывая рот ладонью: - На самом деле, покупая носки, ты не совершаешь преступление против совести. - Блондин мотнул головой, указывая на место рядом с собой на красном диване. - Падай.
Я послушалась, готовая расцеловать его хотя бы за то, что от охранника веяло нормальностью. Только это и нужно было сейчас. Сергей протянул планшет:
- Интернет-магазин в помощь.
- Разве мне не запрещено?
- Ну, я же рядом. - Он закинул на спинку дивана руку, вот-вот готовую сползти мне на плечо.
Я сделала вид, что не замечаю, и сосредоточилась на экране. Пусть! Я готова простить некоторую дружескую фривольность, лишь бы всё снова стало обычным. Словно старушка перед смартфоном, я застыла, не зная, что вбить в поисковую строку.
- Медитируешь? - спросил блондин. - Или никак не решишь: Майбах или нижнее белье в бриллиантах?
- Нижнее белье пригодится, а вот бриллианты на нем - никому не нужная роскошь. К тому же неудобная. Что такое Майбах?
- Машина. Дорогая, аж жуть. Не хочешь?
- У меня прав нет.
- На площадке перед домом круги нарезать можно и без прав. - Смеялся он.
Радуясь подсказке, я набрала «купить нижнее белье» и открыла первый попавшийся сайт. Сергей ткнул пальцем в кружевной бюстгальтер ценой в пол моей зарплаты.
- Мне нравится, заказывай.
Я покраснела и отодвинулась.
- Позвольте, я сама...
- Не выйдет. Контроль - наше всё. Считай, что я врач, и кончай стесняться.
Посмотрев на наглую белозубую улыбку, я поняла, что сопротивляться бесполезно. В конце концов, не всё ли равно? По сравнению с моим сумасшествием выбор белья при постороннем мужчине - ерундовая проблема.
Впрочем, неожиданно шопинг оказался занятием веселым и помог отвлечься. Сергей шутил напропалую, спустя несколько минут даже я начала улыбаться и понемногу отшучиваться.
- Хватит выбирать спортивное, ты ж не на Олимпиаду собралась! Закажешь это платье, - тыкал он пальцем в кораллового цвета наряд, - и к нему эти туфли, и за это я покатаю тебя на Майбахе.
- Зачем вам платье? Оно вам не пойдет.
- Да ладно, тебе отдам. А если вот это черное с открытой спиной купишь, я еще и водить научу. Только при условии, что ты его наденешь на уроки вождения.
- Договорились, если вы будете в коралловом, я буду в черном.
- Облом, моего размера нет, - заливался хохотом Сергей.
В корзине интернет-магазина набралась сумма, на которую я боялась смотреть, но Сергей подначивал меня и отмечал галочкой то, что подороже. И мне надоело подсчитывать, какую часть квартирных счетов составила бы та покупка или эта. Внезапно в боковой колонке, где обычно выскакивает реклама, я увидела фото юноши с длинной челкой - того самого, из ночного клуба, а рядом жирный заголовок «Сына депутата убила девушка?!»
Не спрашивая разрешения, я нажала пальцем на блок.
- Что ты творишь?! - подскочил блондин.
Холодея, я быстро прочитала:
«В громком убийстве Ивана Денисова наметился прогресс!
Следственный комитет сообщает, что в деле появилась главная подозревамая - жительница Ростова-на-Дону, некая Варвара Н., переводчица, двадцати пяти лет. Согласно записям с камер слежения, сын депутата Госдумы и девушка разговаривали незадолго до происшествия, и между молодыми людьми возникла ссора. Предположительно В.Н. застрелила Ивана на почве ревности. Однако, по информации от СК РФ, допросить подозреваемую не удалось, так как она скрылась и в настоящее время находится в розыске. Представитель СК просит всех, кто увидит Варвару, незамедлительно сообщить о ее местонахождении в органы полиции».
Моя фотография, взятая с аккаунта в соцсети, прилагалась.
- Вы знали, да? Этого не может быть... - бормотала я, видя, что охранник не удивился, - просто не может быть...
Сергей поджал губы:
- Уже есть. Ну и что? Им же надо на кого-то повесить мертвяка.
- Но ведь я же не... Он, убитый, предложил мне наркотики... там... в клубе. Мы перекинулись парой слов... Он не... Нет, я... Что теперь делать? - мои глаза наполнились слезами.
- Сидеть на попе ровно, - сказал блондин. - И ждать, пока мы будем готовы сделать ответный шаг.
- А ваш Черкасов? Разве ему нужно, чтобы на него навесили уголовное дело? - сглатывая слезы, проговорила я. - Ведь укрывательство преступника - это уголовное дело.
- Твоя вина не доказана, так что успокойся. Нам никто ничего не предъявит. И это вообще липа, чтобы народ бдительно тебя в толпе высматривал. А вот мы, надеюсь, сможем призвать Шиманского к ответу.
- Правда? - я держалась из последних сил.
- Правда. - Большая ладонь сжала мои плечи. - Не бойся. Здесь ты в безопасности. А Шиманскому надо создать иллюзию активности и любыми способами убрать единственного свидетеля. Только для этого сначала придется тебя найти...
- А он найдет?
- Без вариантов, - ободряюще улыбнулся Сергей. - Не реви. Лучше давай мы тебе еще каких-нибудь ничтяков закажем. Духи от Диор. И конфет. Чего еще?
Я вся как-то незаметно оказалась у него под мышкой, и пусть я бы никогда не позволила постороннему мужчине вести себя так со мной, сейчас у меня просто не было сил возвращать бесцеремонно сдвинутые границы. Мне даже хорошо было от ощущения живого тепла, передающего уверенность и приземленность. Резкий окрик прервал охранника:
- Ларин! Ты что себе позволяешь?!
В арке на входе стоял Валерий. Его лицо побледнело, а глаза горели гневом.
- Выйдем. Надо поговорить! - распорядился он и, резко развернувшись, вышел вон.
Сергей убрал руки и пробормотал:
- С цепи, что ли, сорвался? Вообще не узнаю шефа... Походу, кетчупа переел.
* * *
Из холла долетали хлестские слова выговора, постоянно перемежающиеся местоимениями «она», «её», «к ней». Неприязнь олигарха выражалась явственно. Полагаю, он и сам не догадывался, отчего одно мое присутствие раздражает его, возможно, Валерий и термина «реинкарнация» не слышал. Но если в моих видениях была хоть толика правды, Черкасову было за что меня не любить...
Опять пойманная в сети стыда, я поспешила ретироваться. Неслышно проскользнула на лестницу, украдкой взбежала по ступеням. Оглянулась, как вор. Странно было испытывать эту вину, странно было думать так, словно в моем мозгу поселились два человека: я прежняя и индус, который, подлец, и не собирался исчезать, напоминая о милой родинке на бедре у Ва... да нет же! Нет! - обрывала себя я. - Родинка была у Соны. Это было так давно, что не сосчитать лет, жизней, эпох! Валерий - совсем другой человек! Это всё вообще может быть галлюцинацией после сотрясения мозга. Но от мыслей и образов было не избавиться. Они накатывали волнами, закручивая шторм в моей голове.
Я остановилась на площадке между вторым и третьим этажами. Сердце выскакивало из груди. Непрошеные, в памяти вставали жаркие ночи, изгибы голого тела маленькой индианки, вынужденной любить Матхураву, то есть... «меня». Насилие отвратительное и сладостное одновременно. Ограненный рубин, каплей застывший на золотой цепочке замысловатого плетения. Он полз вслед за «моей» рукой по самому интимному бугорку Соны... А ладони потели у меня. Ожерелье из бриллиантов и сапфиров, не прикрывающее юные груди. Намотанные на кулак каштановые волосы. Страдание в ее глазах и покорность. И «моё» упоение властью. День ото дня, ночь за ночью...
Нет, я не могла... Это не я! - пытался спастись разум, но стыд, самый настоящий, драл сердце на тысячу кровавых кусочков. Больно! Я перегнулась через холодные перила и посмотрела в просвет на светлые плиты пола: не разбить ли голову о мрамор, чтобы не взрывалась?
Горькая усмешка коснулась моих губ: и это я считала себя хорошей...? Я?!
Я заставила себя идти дальше, мучаясь от того, что память о ренкарнации всё сильнее врывалась в моё настоящее. Зачем я хотела вспомнить, кем была?! Отдала бы всё за неведение! Люди мечтают знать о прошлых жизнях, чтобы узреть былую славу, утраченную роскошь, великих любовников, а вместо этого получают при случае пухлую, исписанную гусиным пером историю болезни в масляных пятнах и с дурным запахом.
Если то, что я вижу, правда, Сергей ошибался - я не имела права ничего просить у Валерия. Нас столкнула судьба, чтобы я могла ответить за содеянное. Возможно, выступив в роли свидетеля и отведя удар от него, мой счет станет на пару рупий меньше. Что еще я могу сделать? Просить прощения за то, что он не помнит, глупо. Простить «себя»-Матхураву - невозможно. Коль скоро пришло время отдавать долг, значит, наступил мой черед покоряться, терпеть и принимать все, что приходит, даже если... - мурашки поползли у меня по коже, и я поморщилась от дурных мыслей. Сейчас он просто просил не показываться на глаза. И я не покажусь. Каждое его слово будет для меня законом.
Возмущение богатством Черкасова и его поведением сменилось раскаянием: мы поменялись местами! Когда-то «он» был нищ и бесправен перед богачом, стоящим выше по касте, и теперь мне-«бывшему ювелиру» отвратительно было признавать собственную бедность. Разве не была в этом высшая справедливость? Та самая карма?
Наполненная стыдом и решимостью, я вернулась в выделенную мне комнату. Подумаешь, тут тихо и одиноко! Меня хотя бы не запирают в четырех стенах с единственным решетчатым окошком под потолком, не лишают солнечного света и свежего воздуха, не наказывают голодом и грубостью неизвестно за что, не будят посреди ночи ради удовлетворения чужой похоти. Но как же мне самой хотелось себя наказать! Лишь бы душа саднила меньше...
Я легла на кровать, как велел доктор, и уставилась на дорожку муравьев, ползущих по потолку. На свете ничто не совершенно, даже этот дворец.
Люди часто кричат: «Господи, за что?!», а жизнь выдается согласно купленным билетам, честно заработанным каждым поступком. Меня хотели убить, меня обвиняли в убийстве, у меня была разбита голова. Но больше всего меня заботило то, как Матхурава обошелся с Соной, и чем закончилась их история. Я должна была знать. Я должна была вспомнить.
* * *
Легче было решить, чем сделать. Я ложилась, потом вставала и устраивалась в кресло. Закрывала глаза, произносила известные мне мантры и слушала завывания ветра, звуки автомобилей где-то вдалеке, а потом тишину. Проклятую тишину: белую, синеватую, сиреневую в сумерках и, наконец, черную. Моя нормальная жизнь осталась за пропастью этой тишины. Тело терзал голод, но я боялась выйти за дверь и только жадно пила воду из-под крана. Я вспомнила множество деталей «той» жизни - как, к примеру, ювелир разжигал кегли, в каком сундуке хранил инструменты для огранки, как поутру открывал глаза и умывался - так же, как я. Как вздрагивал от холодных брызг на лицо, как очищал язык серебряной лопаточкой и заворачивал на голове белый тюрбан. Я вспомнила дом-наследство отца, каждую комнату в нем и квадратный двор с колодцем посередине, где вечерами собиралась семья, пока Матхурава не разогнал всех. Я восстановила в памяти улицы Паталипутры, ведущие к площади перед царским дворцом, деревянные стены храма, статуи Вишну и Шивы, украшенные гирляндами цветов, лица брахманов с белыми полосками на выбритом лбу и седыми косами, спускающимися с темени лысого черепа. Вспомнила семейный праздник и даже любимое «свое» лакомство - желтые, пахнущие мускатом и корицей шарики ладу с орехом в серединке.
При мыслях о Соне в теле вспыхивало желание, и я погружалась в темные глубины страстей, неприемлемых для меня нынешней. Но я продолжала мучить себя, так как не имела права отвернуться и сказать, что этого не было. Чем больше я прилагала усилий, чтобы вспомнить всю историю до конца, тем больше смешивался в голове образ Соны-Валерия. Посреди ночи они слились в одно существо, глядящее на меня в воображении прозрачными черными глазами. В головокружительном делирии оно менялось, надевая то женское тело, как костюм, то мужское. А мне, по сути, уже было не важно: представлялись ли мужские сильные руки или изящные ладошки девочки, смотрел ли он с высоты своего роста или она - снизу вверх. Неистовые чувства Матхуравы сплелись с моими, и в груди родилось нечто новое, лихорадочное и волнующее к человеку, который находился со мной под одной крышей. Всё сильнее хотелось увидеть Валерия-Сону во плоти, ведь я знала о нем больше тайн, чем он сам. Но у меня не было никакого права, как не было его и у Матхуравы. Никто не вправе лишать свободы другого, в моем случае - свободы жить в незнании и спокойствии. Я должна была оставаться здесь, будто неприкасаемая.
Вечером горячую лаву воспоминаний прервал ненадолго добрейший Георгий Петрович. Я заверила его, что всё хорошо, и мне ничего не нужно. Он недоверчиво поджал губы и некоторое время спустя принес на подносе фрукты, йогурты, печенье и бутылку Боржоми. Впихнуть в себя мне ничего не удалось, заснуть тоже.
Доктор вернулся утром, застав меня на подоконнике, дрожащую и прижавшуюся лбом к стеклу. Георгий Петрович ужаснулся и бросился мерить давление и температуру.
- Варенька, дружочек, чего же вы меня не зовете?
- Всё в порядке.
- Не надо обманывать. Сердце болит, голова?
- Нет, просто слабость.
- Не удивительно, на градуснике едва до 35 дотянуло! Давление, как у едва живой...
Измотанная эмоциями и совестью, я выдавила нехотя:
- Просто бессонница. Не стоит беспокойства.
- Что за глупости, Варенька! Я смотрю, вы и не ели ничего.
- Не хочется.
- Позвольте, я помогу вам прилечь, - суетился Георгий Петрович.
- Не могу больше лежать. Тут хотя бы сосны... И сегодня солнце, - слабо улыбнулась я.
За раскрытыми дверьми мелькнула чья-то фигура. Доктор метнулся в коридор, и я услышала:
- Валера, вы тут главный. Надо что-то делать! Я вынужден настаивать на стационаре. Требуется полное, тщательное обследование. Ибо тут может быть и вегето-сосудистая дистония, и нервное истощение, и внутреннее кровоизлияние после травмы...
- Погодите, - перебил его баритон, от которого я вздрогнула.
В комнату вошел Валерий в обычном спортивном костюме, на плечах белое полотенце, волосы влажные - видимо, после бассейна. Мое уставшее сердце заколотилось, как заведенный с третьей попытки мотор. Язык прилип к нёбу.