Хорошо еще, что мы никого не убили…
Потом поехал посмотреть, что в лагере военнопленных, «отказников» стало втрое больше, поскольку все морские офицеры и унтера отказались работать на дороге. Матросы уехали, а офицеры сидят и волком смотрят. Еще бы, теперь на лепешке-инджире и просяной каше сильно не разгуляешься. Сказал, что сегодня был на строительстве дороги, люди там сыты, мясные консервы, рис, сушеные овощи и паста у них не переводятся, а на днях пастухи пригонят стадо овец и десяток мясных быков, поскольку все на дороге работают хорошо и должны хорошо питаться. Так что, если кто надумал, то пусть обращается к охране — отправим на строительство или на работу по специальности, если таковая есть. Молчание… Ну и сидите дальше.
Вернулся домой уже вечером. Завтра с утра надо ехать встречать консула, а там и «Чесма» придет. Решил, пусть пока Шерстобитов со своими палатку за воротами ставят — как передовой дозор, столуются у нас, но службу несут по внешнему периметру, все же не знаю я их, посмотрим что за люди, стоит ли их приближать. Попросил кухарку приготовить сегодня на всех праздничный ужин по случаю прибытия и завтрашнего убытия хозяина дома и его окрестностей верст на пятьсот. Хорошо было бы объехать свои владения, с людьми познакомиться, посмотреть, как и чем они живут — а тут «исполняй службу царскую» — опять в дипломаты, но уже от Менелика. Хотя, если разобраться, кого еще посылать — языками европейскими только Ильг и я владеем. А переговоры будут непростыми, небось, итальянцы захотят сразу «нагнуть» дикарей и за связку бус и зеркальце все обратно получить, да еще и деньжат с Негуса слупить. Кстати, о деньжатах. Я ведь только приблизительно знаю, сколько их в чемодане. Сначала посчитал банковские пачки: получилось почти полтора миллиона лир. Если монетка в 20 лир равна русской золотой пятерке, то это 370 тысяч рублей на ассигнации (если 1 рубль равен 4 лирам), потом более 50 тысяч франков, 12 тысяч фунтов, 11 тысяч германских марок марок в ассигнациях и в золоте 20 тысяч франков, 10 тысяч фунтов и около 10 тысяч марок. Так я миллионер! Но это могут быть вклады, и, если люди будут моими подданными и располагают весомыми свидетельствами о том, что они за минуту до бегства кассира еще не забрали свои деньги (то есть чеки, выписки со счетов, заверенные тем же кассиром), тогда — пожалуйста, деньги вернем. Поэтому я не миллионер, а кассир. Хотя что-то мне останется. Во-первых я уже полтора месяца сам кормлю рабочих. Во-вторых, кто-то уехал, а деньги остались и уедут еще, чего ради мне возвращать им деньги, не имея четких доказательств, что за минуту до бегства кассира они еще имели свои вклады неснятыми — пусть банк в самой Италии и платит. Кстати, где же директор банка, надо узнать у мэра. Закрыл чемодан и опечатал его.
Посмотрел свой кабинет и спальню — хорошо жил генерал, мебель итальянская, ценные породы дерева, чуть ли не палисандр. Как говорил Артамонов, вроде из дома ничего не пропало — вот только сейф в кабинете и другой, поменьше в спальне, заперты, ключей нет и специалиста взламывать их пока не нашли. Ладно, это не горит. На всякий случай опечатал сейфы своей печатью. Большая карта провинции в кабинете, посмотрел — карта рисованная, копия с меньшей, зато здоровенная — во всю стену. Итальянский флаг уберем за шкаф, нечего ему здесь отсвечивать. Повешу портрет президента, нет, конечно же, дорогого негуса, поставлю за собой развернутый эфиопский триколор и личный флаг раса в пурпуре — и чем не штаб-квартира.
Пришла некрасивая пожилая горничная и на неплохом французском сказала, что все собрались в столовой, но не в парадной, а во флигеле. Закрыл дверь, еще раз опечатал ее и пошел к своим.
За столом собрались все, кроме шерстобитовцев и дежурного караульного отделения. Всего-то за столом десяток казаков, Артамонов, коллежский асессор Титов, поручик Петров, подъесаул Стрельцов.
Сказал, что всем одобрены представления на награды, что я сделал, еще будучи послом, после этого награждает уже не русский царь, а эфиопский — медали вы все получили. Из сидящих за столом Станислава 3 степени получит коллежский асессор Титов, а подъесаул Стрельцов награжден орденом Святой Анны 3 степени с мечами, за боевые заслуги. Кавалером знака военного ордена Святого Георгия становится унтер-офицер Артамонов — за то, что вторым номером во время боя с кочевниками отразил основную фронтальную атаку врага. Все знаки вы получите уже по возвращении на Родину от ваших непосредственных начальников. Сегодня я получил трофейные деньги и завтра поездом я, подъесаул Стрельцов и четверо человек охраны отправимся в порт, так как делить деньги должно общество. Все крикнули «Ура атаману!» и горничная с поваром стали наливать нам кьянти из большой оплетенной бутыли. Чуть не десяток таких бутылей было в подвале, как и полка с более изысканными винами, включая пару дюжин шампанского в покрытых пылью бутылках. Кьянти отлично пошло к баранине с рисом и специями. Когда все насытились, я сказал, что на днях уезжаю в Александрию для ведения мирных переговоров. За это тоже выпили и пожелали мне удачи. Сообщил, что из Александрии к негусу выехали консул и военный агент и, если рас Мэконнын уедет, то пусть они живут в гостевых комнатах — там как раз две спальни, общая гостиная и ванная комната. Но, скорее всего, они поедут с Негусом в Мэкеле, а, может быть, Негус проведет с ними переговоры и мы уедем вместе в Александрию, пока я не в курсе. В любом случае, быть с ними предельно вежливыми, отдавать честь, обращаться по чину и в то же время, лишнего не болтать. После этого попросил Стрельцова выйти со мной подышать на воздух.
— Иван Парфенович, не хотели бы вы остаться на службе у Негуса. Менелик, кроме княжеского и младшего дворянского звания баляге, ввел с сегодняшнего дня промежуточные дворянские титулы барона и графа, по типу европейских. Я бы мог похлопотать для вас о баронском титуле, стали бы абиссинским бароном, а то, если повезет и графское достоинство выбить можно. Будете графом абиссинским, а уж генеральский чин для вас не за горами. Деньги тут водятся… Выделю вам поместье, хоть здесь, в Асмэре, соседями будем, или еще где понравится, тут говорят апельсиновые рощи недалеко. Как, Иван Парфенович, решитесь?
— Александр Павлович, спасибо, вижу, что вы искренне это говорите, но я бы хотел поступить в Николаевскую Академию, стать офицером Главного Штаба.
— Понимаю, из вас дельный штабист получится, карту вы читаете и нанести кроки можете, то есть, топографии сами кого поучите, в бою храбрости не занимать, но у вас храбрость умная, а это дорогого стоит. Грамотные офицеры России нужны, вот откуда потом глупые генералы берутся? Даже графом не хотите, а, ваше эфиопское сиятельство!
— Нет уж, увольте от эфиопских сиятельств, тут тоже глупых генералов хватает и, как бы не больше их, чем в России.
— Ну, как знаете, подумайте, вместе с вами мы здесь такого наворотим, даже, по большому счету штабисту Букину это не снилось, что то я его в бою не видел, как вас, кабинетный он офицер, а вот уже эфиопский генерал-майор и от Негуса графский титул точно получит. Да, вот что, отвезите завтра на продукты Нечипоренко триста золотых лобанчиков, да тысячу талеров, скажите я велел, а то их кормить забывают. Распишетесь в получении, а потом пусть есаул при вас распишется в приходе и передаст бумагу Титову для отчета.
Потом я пошел к себе, сказав Стрельцову, чтобы пригласил ко мне Артамонова. И тут мы услышали выстрелы в саду, сначала один, потом и второй. Выскочили казаки с оружием, побежали, разделившись на две команды, в сад, огибая главное здание справа и слева. Мы присоединились к той команде, где было на одного казака меньше. В саду метрах в пятидесяти от дома лежал человек в потрепанной итальянской офицерской форме, точно между лопаток у него было пулевое отверстие. Перевернули, — еще молодой совсем человек с аристократическим лицом, даже в плену следил за собой: чисто выбрит, мундир заштопан и относительно чистый, сапоги начищены, хотя подметка отвалилась.
Рядом нашли морской кортик — откуда он у пехотного капитана, неужто у морячков-«отказников» одолжил? А ведь я после бунта в Мэкеле велел офицерам сдать оставленное им холодное оружие, но многие сказали, что впопыхах, спасаясь, его не взяли и сдавать им нечего. В кармане кителя документы на капитана Орельяно, в нагрудном — портмоне с какими-то деньгами и фотографией девушки, а также ключи. Но не ключи от дома, постой, а не ключи ли это от сейфов генерала!? Рисунок бородки ключа знакомый, только что я такую щель в дверке видел… Взял попробовать, подобрать. Велел убрать труп, а утром отвезем капитана в лагерь на опознание. Тут же, в сбежавшейся толпе, с фонарем стоял мой денщик Артамонов, он и помог найти кортик.
— Отойдем в сторону Иван Ефремович, — я взял старика под локоть, — прежде всего, поздравляю вас с «Егорием».
— Спасибо, Александр Палыч, только вроде не заслужил я, всего-то раз в бою за эту экспедицию был.
— Ладно, дорогой мой, зато много где был, да награда обошла. Что ты думаешь делать после того, как все закончится — в Россию вернешься или при мне останешься и служить дворецким станешь. Да, собственно, ты им и служишь, но после подписания мира можешь уйти со службы негуса и уехать домой.
— Да я уже говорил вам, ваше превосходительство, что дома меня никто не ждет, кроме старости на съемной квартире и маленького пенсиона. Я бы с вами остался.
— Спасибо, Иван Ефремович! — настоящий верный друг ты мне. — Получишь грамоту на эфиопское дворянство, могу даже землю тебе дать и денег на собственный дом. А то женись, вон как я, на абиссинке, правда, хорошеньких принцесс больше нет, остались страшненькие.
— Да ладно вам шутить, Александр Палыч, буду с вами до смерти и служить буду не за страх, а за совесть, да и дворянство мне это ни к чему, я политесов дворянских не знаю.
— Ефремыч, какие политесы, ты тут на фоне эфиопов как профессор какой, у них даже генералы на пальцах считают. Да, кстати, по поводу счета, что там у меня денег осталось? Мне в дорогу надо будет взять золотишка.
— Александр Палыч, я только местным слугам по малому золотому заплатил за месяц, а продукты, фураж, те Титов закупает, из отрядных сумм. Но он за каждый талер с местными собачится, экономит, но питаемся мы хорошо, просто поначалу с нас купцы лишку собирались брать, ну так Титов ихних купцов хитрее и торгуется лучше, мол, не хочешь, я у твоего соседа возьму — вон у него бараны какие, не твоим ровня, а продает дешевле. Потом нам от Мэконнына часто всякую живность и бананы с финиками привозят. Тут вон рас приехал, тесть ваш, так сразу телегу «пельцынов»[1] сладких привезли, да винограду разного.
Попросил Артамонова мне приготовить местный наряд, не парадный, но чистый, а тот, что на мне и почистить и постирать. Парадный же сложить в чемодан, поедем вместе в Александрию. В порту придется быть в моей форме и на воротничок себе три кубика из синего сукна приделай — нарисовал как.
— А мне на форму — такую же, как у тебя, Ефремыч, песочную, с карманами, три синих ромба — вот так надо будет сделать. Знаешь где синее сукно у Титова? Я ему скажу, чтобы выдал, хорошо бы их на золотой галун положить — может, где отрезать с изнанки с дипломатической формы, хоть с парадной, а то вовсе бы сделать их золотыми — вот это будет даже лучше. Солиднее, по-нашему, по-генеральски. Завтра мне нужно, за два часа до полудня. Только не мельчи с ромбами, по размеру они должны быть как три твоих, сложенных в длину.
— Все сделаю, не волнуйтесь, Александр Палыч, с утра и покажу, если удастся галун с изнанки добыть.
Пошел пробовать ключи. Сначала в кабинете — подошел с первый попытки. Открыл дверцу — в основном бумаги, приказы, карты, в общем, архив для музея. Наградной пистолет. Ордена и медали генерала — надо бы передать все в семью. Десятка два коробочек с вензелем Умберто I с орденами Короны Италии и ордена Святых Маврикия и Лазаря: рыцарские пятые степени — награждать отличившихся офицеров. Еще ларчик — те же серо-зеленые итальянские банкноты по 20 лир с портретом королевы. Две тысячи лир в пачке — пятьдесят пачек, то есть сто тысяч лир, 25 тысяч рублей — фонд главкома, не густо… Переложил шкатулку с банкнотами в чемодан и сунул его поверх бумаг.
Маленький сейф в спальне — письма, фотографии, коробочки с драгоценностями, надо тоже вернуть в семью. Закрыл и опечатал сейфы.
Утром пошел к Титову, выбрал себе комплект неношенной песочной формы, вместо ботинок возьму эфиопские козловые сапожки, понравились они мне и на лошади ездить в них хорошо. Кобуры под «Наган» у нас нет, возьму со Смит-Вессон под ремень подойдет и финский нож в чехле, благо несколько штук еще осталось. На голову — панама, жаль, кокарды эфиопской еще нет, а может тоже ромбы приделать — как звезды на каску в американской армии? Потом спросил, что у нас с отрядными деньгами. Титов принес книгу и стал объяснять траты, показывая расписки, кто и на что брал. В основном, на закупку продуктов. Посмотрел остаток — почти две с половиной тысячи талеров и все золото. Сказал, что Стрельцов заберет для Нечипоренко под расписку тысячу талеров и триста лобанчиков на продукты, а то наших приморцев забывают снабжать едой. Местные сомали и суданцы их с восторгом будут брать за рыбу и мясо.
Потом пошел к Артамонову, он подпорол шитьё снизу и выкроил шесть кусочков золотого галуна, так, что если пришить подкладку обратно, вообще ничего не видно, показал ему, как приделать их на воротник. Потом подумал, их же видно не будет — отрезал прямоугольник синего сукна, как петлицы довоенной РККА и расположил ромбы — вот то, что надо.
Завтрак был простой, но сытный — яичница и то ли творог то ли мягкий сыр с зеленью на свежевыпеченные лепешки — казаки и здесь соорудили тандыр и научили повара печь лепешки из пшеничной муки, вроде узбекских. Соскучился я по молочному и спросил горничную, поскольку повар понимал только на тигринья или по-итальянски, откуда сыр? Сказала, что это местные коровы зебу, породы боран, они меньше молока дают, чем европейские, зато молоко жирнее и вкуснее, а с местными ароматными травами получается очень вкусный мягкий домашний сыр — всем нравится, за редким исключением. Это явно итальянское влияние, которое в Асмэре вообще очень заметно, несмотря на то, что итальянцы полными хозяевами были только два года, правда до этого полвека было торговое и деловое присутствие, вот оно и наложило отпечаток на кухню и быт. Да и архитектура чем-то напоминает южноевропейские городки — все аккуратненько, зелень, цветы, садики за решетчатыми заборами, увитыми зеленью — это вам не шумный мусульманский Харар. Даже губернаторский дом построили быстро и со вкусом, у него вид, как будто он стоит здесь уже два десятилетия, но, конечно, за домом следят, но он здесь — свой и надолго. Потом пил кофе, пришел Стрельцов, сказал, что все получил, но сначала надо съездить в лагерь пленных.
Погрузили в бричку завернутое в холстину тело. Я распорядился поставить на бричку пулемет и взять пяток лент для острастки, поскольку намеревался предложить непопулярные меры — хватит миндальничать с офицерьем, раз трудится не хотят, а Гаагская конвенция[2], между прочим, еще не написана, я их и в рабство мог запросто продать и в шахтах заставить работать, не регламентированы еще права военнопленных. Вот Петербургская конвенция 1868 г принята и по ней запрещено использовать оружие, причиняющее излишние страдания и первой строкой — разрывное оружие массой до 400 г, а гранаты у меня весят чуть больше (хотя, формально, шрапнельные снаряды малого калибра тоже разрывные). Поехали вчетвером: я, Стрельцов и двое рядовых казаков.
Оказывается, капитан Орельяно сбежал, заколов часового. Велел абиссинскому начальнику построить заключенных, а его стрелкам взять оружие наизготовку, Мы тоже развернули бричку пулеметом на офицеров. Стрельцов спешился как и я, но остался у пулемета, готовый стрелять по моему сигналу.
Сказал, что ночью капитан Орельяно сбежал, убив часового, но был встречен в городе патрулем, пытался бежать, но был убит (пусть будут уверены, что город по ночам патрулируют не негры с дубинками, а вооруженные винтовками стрелки). Подтвердили, что да — это он, адъютант генерала Баратьери капитан Орельяно, а кортик он выкрал у одного из флотских сегодняшней же ночью, а потом совершил побег.