И она обвила руками его шею и плечо, в душе ненавидя себя за эту слабость. Ведь это по его вине она попала сюда, по его вине ее обкалывали вефриумом, и чуть не изуродовали сейчас! Но он был сильный, живой, настоящий и только его любовь могла сейчас растопить тот ледяной ужас, что сковал Джину в этой жуткой комнате с белыми кафельными стенами.
— Ненавистный, — прошептала Джин, прижимаясь к нему еще крепче. — Ненавистный…
— Знаю, — Вацлав криво усмехнулся. — Но другого тебе не будет дано.
ГЛАВА 16.2
— Чем ты слушала пестунью Ганну, неумеха? Стол сервирован просто безобразно! Скатерть выбрала отвратительную, тарелки наставлены чуть ли не друг на друга, салфетки скомканы! Даже цветы в вазу запихнула кое-как, того и гляди упадут! Как будто для свиньи, прости господи, накрывала, а не для господина мужчины и его гостей! Да от тебя даже на заводах толку не будет, придурковатая ты клушка!
Ругали не Джину, а чернавку по имени Паулина, которая проходила экзамен по сервировке за два стола от нее. Джина, наоборот, даже удостоилась похвалы пестуньи Ганны, которая обучала чернавок всему, что касалось стряпни. Задание было довольно сложным — сервировка стола на десять персон для торжественного ужина в доме хозяина. И хотя Джин при его выполнении не могла воспользоваться своим даром украшения, врожденный вкус ее не подвел — Ганна осталась довольна и даже привела ее стол в пример остальным. Похвала пестуньи даже вызвала в Джине что-то вроде гордости. И это, наверное, было самым жутким, потому что значило, что она почти смирилась с ролью безропотной чернавки при властном господине мужчине.
А вот Паулине, которую Ганна назвала «придурковатой клушкой», добиться одобрения пестуньи не повезло. К тому же, не понимая, чем это чревато, глупая женщина, худая, в больших очках, еще и усугубила свое положение:
— Знаете, ваши оскорбления меня совершенно не задевают! Да, я не умею готовить и эстетично раскладывать на столе приборы, но зато у меня высшее образование. Я профессор, доктор филологических наук Грацаяльского литературного института! По крайней мере, была им до того, как меня депортировали в эту республику и сделали обычной служанкой. А вот вы, лично вы, пестунья Ганна, знаете этимологию слова «сервировать»? Можете рассказать всем нам, откуда оно пошло?
Судя по тому, как сильно покраснела и тяжело задышала невысокая полноватая пестунья (откровенно говоря, выглядящая рядом с очкастой как деревенская баба рядом с библиотекаршей), вряд ли она была в курсе. До кондиции Ганна дошла очень быстро:
— Высшее образование? Высшее образование, говоришь? — и электрошокер с яростной силой впечатался худенькой женщине прямо в живот. — На химических заводах им сверкать теперь будешь, юбка! Там тебе будет с кем поговорить про эти… этимологию!
Паулину со страшной силой затрясло и она упала на бок, случайно задев скатерть, которая потащила за собой расставленную на столе посуду. Со страшным грохотом тарелки и бокалы полетели вниз, но, не обращая на это внимания, красная, как рак, пестунья Ганна продолжала вдавливать шокер в живот несчастной, скорчившейся на полу Паулины.
Ощутив приступ дурноты, Джин, прижав ко рту ладонь, под шумок быстрым шагом вышла из класса прочь. Изнутри кабинки туалета, конечно же, не закрывались, ну и пусть! Пусть Джин найдут, сидящей на крышке унитаза, бессильно привалившись к кирпичной стенке, пусть, как и бедную Паулину, ударят электрошокером и погонят на следующее занятие. Чему уж там оно будет посвящено? Кажется, видам моющих средств и правилам их использования…
Пусть. Пусть ее найдут и насильно погонят, потому что у нее больше нет сил находится в этом аду. Просто нет…
Дверь соседней кабинки хлопнула, а затем из-за перегородки донесся шепот: — Джина! Джин, ты здесь?
— Ирена! — она сразу узнала этот голос. — Святые небеса, Ирена, ты!
Последний раз она видела подругу в Сортировочном центре за пару недель до своего побега и боялась даже думать о том, что с ней могло произойти.
— А это ты, Джина Моранте — живая легенда среди юбок Догмы! — судя по голосу, усмехнулась Ирена. — Если бы ты знала, как девчонки за тебя болели! Когда узнали, что тебя схватили на границе, мы плакали, Джина…
— Я была глупа, — негромко проговорила Джин. — Это бесполезно — выбраться из
Догмы невозможно. И не дай бог кому-то повторить то, что сделала я…
— Да что ты такое говоришь? — возмущенно воскликнула Ирена, и это действительно прозвучало слишком громко. — У тебя ведь почти получилось сбежать из этой поганой страны!
— В том-то все и дело, что почти, — выдохнула она, а перед глазами, как наяву, встала страшная комната с белыми кафельными стенами и гинекологическим креслом посредине. — И тебе лучше не знать, что они хотели со мной сделать за побег. Меня спасло чудо.
— Слышала про Лилейную Угрозу? — после недолгого молчания спросила подруга вдруг.
— Да.
— Юбкам об этом не рассказывают, но их снайпер стрелял в Пия в тот вечер, когда ты сбежала. Как было бы здорово, если он всадил пулю ему голову! Но старый паук прикрылся своей мессалиной, потому и выжил. Теперь он залег на дно, прячется где-то, хотя раньше постоянно выступал перед толпой…
— Ну и что? К чему ты мне это говоришь? — Джин закусила губу. — Убьют его — на его место придет такой же паук и возьмет в свои лапы сеть, а женщины так и останутся юбками. Если гидре отрубить голову, у нее отрастет две новых…
— Нет! Он индуктор! Он распространил вокруг себя психологическую эпидемию, — Ирена говорила так тихо, что Джин пришлось сесть на корточки, в три погибели склонившись к проему под перегородкой. — Это он со своими бредовыми идеями о неравенстве мужчин и женщин стал вдохновителем революции в Асцаине. Вся эта дикая система с чернавками, мессалинами и утробами — это его личный рай. Говорят, что у него дома целый гарем из женщин, которых он, как собак, держит на поводках… Слушай, твой комиссар Кнедл — главный по безопасности в Догме и его племянник! И если кто-то и знает, где затаилась гадюка, то это он. Он дядюшку и спрятал, скорее всего. Выведай у Кнедла, узнай, где сейчас верховный комиссар и тогда Лилейная Угроза уже не промахнется!
— Ирена, ты что… — хрипло начала Джина. — Состоишь в Лилейной Угрозе?
— Я ничего про них не знаю, Джин, клянусь, ничего! Знаю только, что им сейчас нужно. Что всем нам нужно… Агнешка попала мессалиной к тому самому уроду с петушиными наростами на лице? Он настолько страшен, что не помогло даже промывание мозгов, которое ей тут устроили пестуньи. Бедная дурочка! Она рассказывала, что когда страшилище ее трахает, эти наросты так противно трясутся… А я, я постоянно думаю, как же мне повезло, когда старый комиссар Квецень раз за разом кончает в меня, рассчитывая оплодотворить, как свиноматку. От него так противно пахнет, чем-то кислым, старческим… Мне кажется, он больше не сможет иметь детей, но он елозит и елозит на мне, а я думаю — как же повезло, что я попала к нему, а не к господину Агнешки… Лилейная Угроза должна добраться до старого паука! Джина, ради всех нас. Это наш единственный шанс…
ГЛАВА 17.
5 лет назад
Все плыло, как в тумане, в ушах стоял ее переливчатый смех, а перед глазами улыбка, которая предназначалась не ему.
Такие, как Джина Моранте не для него.
Практически у выхода из залы Вацлав наскочил на корзину апельсинов, отчего она опрокинулась, и оранжевые мячики задорно запрыгали по полу, путаясь под ногами у гостей. Болезненно поморщившись, под неодобрительными взглядами он водрузил корзину на место и, присев на корточки, принялся собирать то, что рассыпал. Один из апельсинов откатился прямо к мыскам изящных кружевных туфель Джины, но она этого даже не заметила. С улыбкой девушка слушала профессора Горанова, который что-то говорил, склонившись к самому ее уху.
Вацлав отвернулся и вышел из зала. Об рассыпанные апельсины уже кто-то споткнулся, кто-то выругался, но он не слышал. Ему было все равно. Медленно, как заторможенный, медленно он спустился по лестнице, спокойно посторонился, пропуская в Охотничий домик новую порцию демонов, спокойно вышел из дому.
В легкие тут же хлынул студеный воздух глубокой ночи поздней осени. Заморозки уже сковали своим тонким льдом землю, и палые листья были все в колючей изморози, которая хрустела под ботинками, как тающий сахар. Он обогнул дом по кругу и остановился на дорожке под окнами, в которых то и дело вспыхивал люминесцентно-синий свет. Там, в этой комнате Джина сейчас смеялась и флиртовала с Торстоном Горановым. Позволяла ему придвигаться к себе неприлично близко, притрагиваться к себе… Возможно, даже целовать…
Разве можно вот так открыто, на глазах у всех преподавателю со студенткой? Впрочем, это вампиры, а у них более распущенные нравы, чем в бывшем Асцаинском княжестве, не говоря уже о республике Догма, которую дядя Пий провозгласил там теперь.
Вацлаву и в страшном сне не могло присниться, что Джина и Горанов… что между ними что-то будет? Может, он ошибся, не так понял? Но взгляды, которыми обменивались Джина и преподаватель, кусочек их разговора, который он услышал, нельзя было растолковать как-то по-иному.
Он усмехнулся и покачал головой, не веря себе.
Неужели она не видит, что лощеный литературный профессор лишь корчит из себя интеллектуала, неприступного хладнокровного красавца? Неужели не видит, как он наслаждается тем, что по нему сохнут многие студиозки в академии? Неужели не обращала внимания, какие оценивающие взгляды Горанов кидал на учениц? Что ж, Горанов не прогадал, остановившись на самой красивой девушке в этой Академии Вампиров, будь она трижды проклята, эта академия!
Самой красивой… Самой желанной… Самой недоступной…
Переведя дыхание, Вацлав отвернулся от окон второго этажа и быстрым шагом двинулся подальше отсюда. Дышать вроде стало полегче, и ледяная рука, которая до хруста сжала сердце, медленно разогнула свои длинные ломкие пальцы.
Такие блестящие, уверенные в себе девушки, как Джина Моранте, не для него, не для Вацлава. Нужно с этим смириться. И даже хорошо, что так получилось с этой ошибочно пришедшей смс — это помогло ему взглянуть на вещи трезво. Завтра же он позвонит дяде Пию и ближайшим поездом выедет в Догму.
В Догме эта болезнь пройдет. Надменная вампирша с золотисто-карими омутами глаз исчезнет из его мыслей и из его снов.
Путь к корпусу пролегал мимо наземной парковки и глаза Вацлава волей-неволей выхватили ее машину — серебристый Ламборджини, похожий стремительную, яростную стальную бабочку.
Несмотря на то, что дядя Пий раз в месяц высылал ему небольшую сумму из наследства, которое Вацлаву оставили родители, с прошлого года он стал подрабатывать в обычном человеческом супермаркете охранником, не в ущерб учебе, конечно. Он просто пришел туда, просто прошел собеседование и его просто взяли. Заработанный в магазине мизер он аккуратно откладывал. Но не потому, что хотел на что-то накопить, а просто потому, что не мог придумать, куда эти деньги потратить. Увидев, на какой машине ездит Джина, Вацлав поначалу загорелся потратить свои накопления на автомобиль не хуже этого, но энтузиазм прошел, стоило ему забить в Интернете стоимость Ламборджини. Чтобы заработать на такой или подобный автомобиль Вацлаву надо было, не покладая рук, трудиться в своем супермаркете лет пятнадцать. Так что эту наивную мечту он сразу отмел.
Парковка была хорошо освещена, особенно то место, где стояла машина Джины. А потом Вацлав увидел ее саму, и все вокруг перестало существовать — она была такая красивая и такая чужая, что захватило дух. Мгновением позже он заметил рядом с ней мужскую фигуру и понял, что это Торстон Горанов.
Он догадался, что произойдет дальше, знал — нельзя смотреть, но ноги точно приросли к земле, а отвернуться Вацлав не смог. Просто стоял и смотрел, чувствуя, как внутри открывается клокочущая, ревущая, черная бездна, а та самая ледяная рука врезается в грудь и сдавливает сердце так, что кровь брызжет во все стороны.
Горанов, улыбаясь, что-то интимно проговорил Джине на ухо, а затем, невесомо положив руки ей на талию, притянул к себе и поцеловал, а она ответила, положив руки на его плечи. Кажется, этот поцелуй длился долго, слишком долго, затем Горанов сел за руль ее Ламборджини, а Джина — на пассажирское сиденье и машина укатила в город, полный порочных неоновых огней, в объятия и одуряющий запах ее духов, в поцелуи, в ее волшебные карие глаза.
Вацлав остался в холодной осенней Ночи Веселых Демонов и чудовища по имени Боль, Разочарование, Ревность, Ярость, Отчаянье, Зависть и Ненужность обступили его со всех сторон.
Не обращая на них внимания, он пошел дальше, как будто ничего не произошло, как будто этот поцелуй Джины с другим мужчиной не вывернул его наизнанку, как будто мысль о том, чем они сейчас будут заниматься, не стучала в виски тупой, ноющей болью. Как ни в чем не бывало, Вацлав свернул к своему корпусу, но, проходя мимо стенки, остановился и, не раздумывая, ударил шершавую кирпичную кладку. Дикая боль в руке принесла облегчение, потому что практически полностью заглушила собой боль душевную. Он еще несколько раз с наслаждением впечатал кулак в стену, пока кожа на костяшках не превратилась в кровавое месиво и только тогда смог дышать полной грудью, а не какой-то самой маленькой частичкой легких.
Вернувшись в темную пустую комнату, Вацлав первым делом закрыл распахнутое окно — за недолгое время его отсутствия воздух успел выстудиться, и теперь здесь было, как в морозилке. Затем он, не перечитывая, удалил с телефона смс и только потом взялся обрабатывать руку. Аккуратно промыв рану, обработал ее перекисью, приложил раздробленный лед, завязанный в носовой платок, как вдруг в дверь постучали.
Наверное, показалось… Не может быть, что…
Стук повторился.
ГЛАВА 17.2
На мгновение его пронзила сумасшедшая мысль, что Джина вернулась, что послала ко всем чертям пустого профессора, что эта смс была правдой, что сейчас, как во сне, войдет в его комнату, его идеальная девушка, и он узнает, что никакие его мечты не смогли сравниться с реальностью, которую она подарит ему. Которую он подарит ей…
Но на пороге стояла вовсе не она, а ее светловолосая кузина, с которой Джина почти всегда ходила вместе. Даже память не потребовалось напрягать, чтобы вспомнить имя — Надин Делиль. Похоже, она, так же как и Вацлав, не праздновала Ночь Веселых Демонов, так как была без демонического костюма — в обычных черных брюках и синей кожаной куртке, под которой виднелась белая блузка. Три верхние пуговки были расстегнуты, открывая молочно-белую шею.
— Приветик, Вацлав! — пропела блондинка, будто они были близко знакомы.
Он сразу решил, что кузина хочет сказать что-то о Джине, о ее отношении к нему, поэтому молча посторонился, пропуская девушку в комнату. Окровавленную руку, на которую он еще не успел наложить повязку, Вацлав поспешно спрятал за спину. Но Надин о своей сестре разговор заводить почему-то не спешила.
— Почему не на вечеринке? — как ни в чем не бывало поинтересовалась Делиль. — Ночь Веселых Демонов довольно веселое мероприятие. Некоторые особо умные студиозки уже упились до полумертвого состояния — трахай не хочу!
— Меня это не интересует, — ровным тоном ответил Вацлав.
— Это всех интересует, — насмешливо перебила Надин, не отрывая от него странного взгляда своих васильковых глаз.
Он оставил ее слова без ответа, пытаясь понять цель ее визита, но не мог — даже отдаленно, и это ему не нравилось. Надин Делиль, так же, как и Джина Моранте, относилась к вампирской золотой молодежи, элите академии. Все, чего он удостоился от этой хрупкой блондинки за три года, пока она здесь училась — пара презрительных взглядов. Зачем она явилась? Если это не связано с ее сестрой, то с чем?