Не знаю, сколько мы простояли с воинами. Очнулась я, только когда почувствовала, что Миролюб тянет меня прочь. Мы завернули за угол дома Радимира и оказались в едва освещенном закутке. Мое сердце нехорошо подскочило и, как выяснилось, правильно сделало, потому что едва мы скрылись от взглядов воинов, как Миролюб притянул меня к себе и поцеловал. От неожиданности я позволила ему это сделать. Он целовал меня по-настоящему, отнюдь не целомудренно. И в его поцелуе было обещание чего-то большего. А в моей голове лихорадочно билась мысль: это первый поцелуй Всемилы с ним или же она позволяла ему раньше такие вольности? Это нормально? И что мне делать?! Я положила руки ему на плечи, собираясь оттолкнуть, но в этот миг Миролюб прервал поцелуй и прошептал:
— Ну что? Все еще думаешь, что раз однорук, так и обнять не смогу? — он спросил это так, будто продолжал старый разговор. Неужели у Всемилы хватило ума сказать ему подобное?!
Я растерянно помотала головой, не зная, что ответить, и посмотрела на него снизу вверх. Неяркого света хватило на то, чтобы увидеть справа у Миролюба несколько абсолютно седых прядей. За столом я не могла этого заметить, потому что сидела от него слева. Не задумываясь, что делаю, я провела рукой по седине и спросила:
— Это у кваров? Да?
Он медленно кивнул.
— Я мальцом совсем был. Да ты, верно, и так знаешь. Не собирались они меня отцу возвращать. Я соврал, что не помню. Это — помню. И как к обряду готовили. Только руку сперва… чтобы отцу послать. Когда Всеслав с воинами своими на них напал, я уж не верил, что жив. Видел уже, как за покойным дедом по реке плыву. А он меня сперва рукой манил, а потом, когда я подплыл, сказал: «Рано тебе помирать, малец! Не сегодня». А потом оказалось, что вовсе не дед это говорил, а отец твой.
Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. На миг представила себе испуганного замученного ребенка, потом мысли переметнулись на Альгидраса. «Последний в роду». Да что ж эти проклятые квары от них хотят? Что им нужно?
«Говорят, что Каменная Дева знает, когда ее дети нуждаются в ней. Только нет у нее сил помочь, потому что опутали путы высокую грудь да стынут ноги в сырой земле. И только обряды дают ей силу услышать своих детей. И плачет Дева не о погибших в тех обрядах, а о том, что с каждым днем голоса ее детей все тише».
Странные строчки всплыли в мозгу. Я потрясла головой, возвращаясь в реальность. Каменная Дева? Дети? Я попыталась ухватиться за это ощущение смешения реальностей. Тогда, на берегу, я увидела, что Радима ранят. Вот только ранение Радима было… знакомым. Я не знала, как это объяснить. Я не могла с уверенностью сказать, что видела отрывок из своей книги, но я каким-то образом знала, что Радима ранят. Здесь же… от странных слов веяло холодом, и они были чужими. Инородными, страшными. Я чувствовала, что не смогла бы написать так. Я поежилась, почувствовав озноб.
— Застыла? — спросил Миролюб, и я рассеянно кивнула.
Он провел мозолистыми пальцами по моей щеке. Я собиралась было спросить, что он делает, но поняла, что он вытирает мои слезы. Замечательно! Я умудрилась расплакаться.
— Ш-ш-ш. Позади все. Ты отца не бойся. И никого больше не бойся.
С этими словами Миролюб снова меня поцеловал. И это был совершенно собственнический поцелуй. Наверное, я должна была возмутиться, оттолкнуть, но я снова подумала об изувеченном ребенке и ответила на поцелуй. Кто знает, может быть, все же я виновата в том, что с ним случилось? Может быть, это мои строки? Исправить я уже ничего не смогу, но смогу хоть так искупить. Осуждать себя я буду потом. В конце концов, никто не заставит меня переходить к более серьезным вещам. Да Миролюб и не собирался. Просто целовал меня так, будто узнавал, изучал, забирал себе без остатка. Будто… вправду любил взбалмошную Всемилу.
За моей спиной раздался шорох и негромкий стук, словно кто-то спрыгнул откуда-то сверху.
Я вздрогнула и отстранилась, но обернуться не успела — Миролюб прижал мою голову к своему плечу, и мне ничего не оставалось, как уткнуться в вышивку на его рубахе.
— Хваны всегда выходят в окно? — с ноткой веселья спросил Миролюб, и мое сердце ухнуло в пятки.
Оставалось надеяться, что Альгидрас просто решил смыться из дома Радимира этим путем и не видел, что тут у нас происходило.
— Я решил путь сократить, — раздался до боли знакомый голос.
— А правы свирцы. Совсем без головы. Тут же хоть глаз коли. Или ты, как кошка, в темноте видишь?
— Воевода сестру искал, — отозвался Альгидрас, — а света здесь хватает.
Хватает для чего? Чтобы увидеть, что мы здесь целовались?
— Хорошо, Олег, — произнес Миролюб, словно пробуя имя на вкус. — Передай воеводе — придем сейчас.
— Он прямо сейчас хотел, — упрямо произнес Альгидрас.
Я почувствовала, как грудь Миролюба поднялась от резкого вдоха. Только ссоры тут не хватало.
— Я уже иду, — пробормотала я, высвобождаясь из объятий.
Миролюб, честь ему и хвала, сразу же меня отпустил. Я проскользнула мимо Альгидраса, не поднимая головы, с единственной надеждой на то, что света все-таки достаточно не до такой степени, чтобы он увидел, как горит мое лицо.
За моей спиной раздался веселый голос Миролюба:
— Назад ты тоже через окно? Может, подсадить, а то оно ж тебе по плечо?
— Спасибо, княжич. Назад я через дверь.
— Вот мои люди подивятся. Скажут, точно чудесник. Который раз в дом входит, и все ни разу не выходил. И не соврешь про заднюю дверь — там тоже стража.
Что ответил Альгидрас, я не слышала, но беседовали они вполне мирно, так что можно было с чистой совестью оставить их одних. Я взбежала по крыльцу, едва не сбив с ног кого-то из воинов князя.
Добронега успела вернуться, и, кажется, от нее не ускользнуло, что я красная как рак. Ни князя, ни Златы за столом не было, и я вздохнула с облегчением. Радим разговаривал с матерью. Когда в их беседе возникла пауза, я спросила Радима, что он хотел, но брат Всемилы поднял на меня недоуменный взгляд и пожал плечами, тем самым окончательно растоптав надежду на то, что Альгидрас не видел моих объятий с женихом Всемилы. Мне оставалось только ломать голову над тем, зачем он соврал.
Вскоре вернулся Миролюб, и был он весел и оживлен. Они с Радимом принялись обсуждать какого-то коня, и я вдруг поняла, что они если не друзья, то относятся друг к другу с большой симпатией. А еще я заметила, что Миролюб очень любит сестру. Когда вернувшаяся Злата, пользуясь отсутствием князя, вспорхнула брату на колени, тот прижал ее к себе с таким счастливым видом, что я поняла его благодарность за спасение Радима. Радим — мир его любимой сестры. И этим было все сказано.
А я смотрела на эту идиллию и изо всех сил старалась не думать, почему Альгидрас нас прервал. Чтобы Всемила не позорила воеводу? Или причина была в чем-то другом?
Я не могла дождаться окончания этих посиделок. То ли от бессонных ночей, то ли от нервного напряжения, то ли от травяного чая меня клонило в сон, и чтобы не уснуть прямо здесь, я прокручивала в мозгу строчки про Каменную Деву. Но ничего в голову не приходило. Хорошо бы с кем-нибудь посоветоваться. Интересно, будет уместно упомянуть об этой Деве при Добронеге или Улебе, например? Или же при Златке. Вдруг это какая-то местная легенда, и все объясняется вполне невинно? Может, я уже слышала ее от кого-то. От того же Улеба, пока была в беспамятстве. Он много былин мне тогда рассказывал.
Стоило мне успокоиться на этой версии, как неугомонный Миролюб стал проявлять активность: то за локоть тронет, то плечом прижмется. Я терпела этот натиск минут пять, а потом извинилась и сбежала из-за стола. Один раз еще куда ни шло, но заходить далеко я не собиралась. Это, может, ему привычно, а я-то его в первый раз вижу.
Едва я выбралась из дома, как услышала голос Альгидраса. Судя по всему, он что-то рассказывал, и, вероятно, уже давно. Все, кто был во дворе, собрались вокруг него и слушали, раскрыв рты, точно дети малые. Сам Альгидрас сидел на перилах лестницы и вертел в руках шлем. Кажется, когда он застал нас с Миролюбом, ни шлема, ни плаща у него не было. Значит, он успел вернуться в дом за вещами и, видимо, пытался уйти, но его поймали воины. Я заметила, что здесь преимущественно были люди князя. Воинов Радима я насчитала всего шесть.
— А откуда они появляются, эти Прядущие? — с детским любопытством спросил тот самый курносый воин, который жаловался, что успел увидеть Альгидраса только мельком.
— Приходят, — коротко ответил тот.
— Да откуда же приходят? А то у тебя получается, что вот они пришли и давай судьбу менять да человеком повелевать…
— Они не меняют судьбу, когда им вздумается, и человеком не повелевают. Они… просто закручивают нить, когда та оборваться готова.
— От беды уберегают, что ли? — откликнулся один из свирских воинов.
— От смерти.
Негромкий ответ Альгидраса прозвучал очень четко. Казалось, будто разом все смолкло, и в этой тишине раздались два слова. Мое сердце неожиданно заколотилось, как сумасшедшее. Знакомое чувство смешения реальностей снова подступило. Я с ноткой паники ожидала того, что могу увидеть.
— Так все ж, приходят откуда? — спросил все тот же курносый воин, глядя на Альгидраса почти с благоговением, и мгновение разрушилось, а в голове у меня прояснилось. Только остался озноб вдоль позвоночника. Захотелось увидеть Радима, потому что мне вдруг стало страшно в этом освещенном факелами дворе.
— Всегда по-разному. Они просто чужие, они… ниоткуда, — Альгидрас сделал неопределенный жест, подбирая слова.
— Не с людьми? — подсказал кто-то, и Альгидрас повернулся к говорившему.
— Иногда да, — медленно ответил он воину.
— Так если не с людьми, они же наоборот… смерть… — воин стушевался и осекся, нервно оглянувшись на товарищей.
— Они прядут только для одного человека. Другие неважны, — ответил Альгидрас и сделал попытку встать.
— А они всегда только женщины? — спросил кто-то, и Альгидрас снова уселся на перила, а я вновь почувствовала шум в голове и схватилась за дверной косяк, чтобы не упасть. Меня опять посетило смутное узнавание. Прядущие? Я потрясла головой.
— Нет. Мужчины тоже бывают. И дети. Только прядут все по-разному. Так, женщина может сделать на один поворот колеса меньше.
Раздались неуверенные смешки, а кто-то откровенно расхохотался и сказал:
— Да куда уж девкам против мужчин? Даже у этих Прядущих.
— Просто каждая женщина однажды скручивает нить и дает ей начало, когда дитя рожает, ‒ пояснил Альгидрас. ‒ Потому Боги так и поделили.
— И ты в это веришь, хванец? — раздалось у меня над ухом, и я подскочила, потому что даже не заметила, что Миролюб стоит за моей спиной. Альгидрас резко развернулся всем корпусом, скользнул взглядом по мне и посмотрел на Миролюба.
— Неважно, верим мы с тобой, княжич, или нет. Они просто есть.
— Старая хванская легенда? — усмехнулся Миролюб.
— Старая, но не хванская. Она есть во многих народах.
— Что-то у нас я такого не слыхал, — не унимался Миролюб.
— Потому у нас Прядущих и нет, — откликнулся кто-то из воинов.
— Почем знаешь, что нет? — тут же отозвался второй. — Сказано же, не узнаешь ты их. Вот так тебя щитом в битве заслонили, а это не просто так. Верно, Олег?
— Может, и щитом в битве, — негромко откликнулся Альгидрас.
— Скажешь тоже. Коль щитом, так сразу Прядущие, — неуверенно пробормотал первый и оглядел воинов.
— Раздор ты своими сказками сеешь, Олег, — шутливо сказал Миролюб, обнимая меня за плечи.
— Прости, Миролюб. Не со зла, — Альгидрас неожиданно улыбнулся Миролюбу и спрыгнул с перил на верхнюю ступеньку, намереваясь уйти.
А я вдруг поняла, что не могу его отпустить. Во всяком случае, не раньше, чем он расскажет мне о Прядущих. В голове у меня шумело, пульс в ушах отдавался равномерными щелчками. Как будто рядом кто-то вправду вертел колесо прялки. Я уже с трудом понимала, где нахожусь.
Прядущие… Прядущие… Приходят ниоткуда… Скручивают нить, когда та оборваться готова.
И тут же в голове вновь возникли строчки о Каменной Деве.
Вот кого я обо всем расспрошу! Он точно должен знать, что это за легенда.
Альгидрас попрощался с Миролюбом и воинами, отдельно пожелал доброй ночи мне, и выглядело это, на мой взгляд, приторно вежливо. Едва он развернулся, чтобы уйти, как я, извинившись перед Миролюбом, ухватила его за край взметнувшегося плаща. Кто-то из воинов рассмеялся, когда Альгидрас удивленно обернулся, перехватывая плащ.
— Мне спросить у тебя кое-что нужно. Это быстро, — скороговоркой произнесла я, с мольбой глядя в серые глаза.
Он преувеличенно бодро кивнул, хотя, судя по его лицу, желал мне свалиться с лестницы. Но прямо сейчас мне не было дела до его злости. Я открыла было рот, чтобы предложить отойти в сторонку, но потом сообразила, что единственная «сторонка», которая приходила на ум, — тот закуток, где мы уединялись с Миролюбом. Может, в дом?
Мои размышления были прерваны появлением молодого воина, подошедшего к крыльцу.
— Да неужели? Мы уж думали, ты там на пару с конем и себе подковы меняешь, — пошутил кто-то из людей князя, и во дворе раздался смех.
Воин отмахнулся, а кто-то крикнул:
— Миролюб, вон твой Ярослав, а ты тревожился!
Миролюб обратился к пришедшему, а я обрадовалась, что всеобщее внимание переключилось с меня и Альгидраса на кого-то другого, и можно незаметно улизнуть. Я шагнула ближе к Альгидрасу, все еще сжимая в кулаке край его плаща, и только собиралась попросить его вернуться в дом, как он развернулся и поприветствовал вновь пришедшего воина. Я тоже решила поздороваться и как можно скорее утянуть Альгидраса, потому что сейчас бурная радость по поводу появления опоздавшего сойдет на нет и снова все внимание будет приковано к нам.
С этими мыслями я открыла было рот, да так и застыла, когда поняла, кто стоит на нижней ступени лестницы. В этот раз не было головокружения, не было звона в ушах и ощущения смешения реальностей. В здравом уме и твердой памяти я смотрела на молодого воина, одетого в синюю форму. Почему-то в тот миг, растянувшийся в бесконечность, меня волновал один-единственный вопрос: как Всемила могла считать его красивым? Кудрявый, смазливый и невероятно отталкивающий. Он смотрел на Миролюба и улыбался в ответ на его слова. И улыбка эта была натянутой, а от него самого так и веяло напряжением.
Альгидрас тронул меня за руку, напоминая о себе. Ярослав повернулся, заметив его движение, и встретился со мной взглядом. На его лице появилось выражение неподдельного ужаса. Я же смотрела на него и понимала, что пути назад нет. В эту самую минуту горели все мосты и разбивались вдребезги все иллюзии. Всемила мертва. И никто и ничто не в силах вернуть ее в этот мир.
Если до этого я еще могла надеяться на то, что совпадения не будут настолько детальными, что случится какое-то чудо и в этой истории будет другой финал, то реакция Ярослава разбила все надежды. На миг он просто застыл, нелепо открыв рот, точно еще до конца не поверил своим глазам. А потом его рука взметнулась в защитном жесте, словно я бросила в него кинжал. Он резко дернулся назад, путаясь в полах своего плаща, и даже не попытался ухватиться за перила. Через миг он уже сидел на земле под дружный хохот товарищей. Я смотрела на него, сидевшего у крыльца и беззвучно открывавшего и закрывавшего рот, и понятия не имела, чем объясняют этот внезапный испуг его товарищи.
— Пьян ты, что ли? — услышала я смеющийся голос Миролюба и попыталась улыбнуться вместе со всеми, но губы не слушались.
Я почувствовала, как кто-то сжимает мое запястье, и не сразу поняла, что это Альгидрас, который каким-то образом оказался рядом со мной. Я изо всех сил старалась услышать, что именно он говорит, но у меня ничего не получалось — так громко грохотала кровь в ушах. На миг я испугалась, что потеряю сознание прямо сейчас, и помотала головой, пытаясь отогнать наваждение. Мир вокруг слегка прояснился.
— Все хорошо… Слышишь? Все хорошо! — лихорадочно шептал мне на ухо Альгидрас.
Миролюб что-то спрашивал у Ярослава, а тот бессвязно бормотал в ответ. Я резко повернулась к Альгидрасу и с усилием разжала кулак, выпуская его плащ.
— Да, все хорошо. Ты иди, я потом спрошу, что хотела, — выпалила я, желая только одного — убежать отсюда подальше.