Все три сотни, отъявленных головорезов, шли, как единый организм, невидимые в высокой траве. Подойдя к обработанным полям, они выслали вперёд разведчиков. Разведчики, уйдя перед рассветом, залегли вокруг города, высматривая французов, и их негритянских прислужников. Так они пролежали весь день, ни выдав себя, ни движением, ни словом, а ночью вернулись обратно.
Разведав местность, и французскую факторию, созданную в качестве опорного пункта, Момо принял решение перебраться ближе к городу, спрятавшись в прибрежной растительности реки Убанги, недалеко от города. Весь день они спали, несмотря на дикие крики, дерущихся из-за пойманной рыбы, хищных птиц, громкое плескание бегемотов, и визга антилопы, пойманной и пожираемой заживо крокодилом.
Ночь застала их на подходе к городу, в который они вошли неслышно, тихо ступая своими ороговевшими пятками по влажной земле. Фактория находилась в самом центре города, наскоро окружённая колючей невысокой изгородью. Во дворе стояли несколько туземных воинов, да французский унтер-офицер, который, шевеля длинными и роскошными усами, ругался на французском, матеря бестолкового раба-носильщика, рассыпавшего груз, и теперь испуганно сидевшего, закрыв обеими руками свою, почти лысую, голову.
Разозлившись, капрал Жан-Жак Ризо, схватил здоровую палку, и от души ударил ею неуклюжего носильщика. Удар пришелся по плечу, вызвав у того болезненный вскрик и бурные слёзы. Из одной из хижин вышел лейтенант, бывший начальником всего здешнего отряда, состоявшего из пятидесяти солдат, набранных из аборигенов разных племён, и ста носильщиков, набранных отовсюду, и работавших за еду и связку бус.
— Хватит орать, Жан, ты мешаешь мне работать. Меньше слов, Жан, больше дела, и он сильно пнул носильщика, опрокинув того в пыль. Отчего, вдвойне пострадавший негр, уткнулся своим широким и плоским носом в грязь.
Повернувшись, лейтенант зашёл обратно, ушёл и Жан. Во дворе остались лишь двое часовых, остальные попрятались по хижинам, и под открытые навесы, укладываясь спать, и торопливо доедая поздний ужин, уж какой кому достался. Через час взошла луна, и всё окончательно успокоилось. Лишь двое часовых, с опаской косясь на чёрный вход хижины, закрытый красивой циновкой, ходили взад-вперёд по двору, таская на плече французские однозарядки, системы Гра.
Тихо переговариваясь между собой, они совсем перестали обращать внимание на происходящее вокруг них, прислушиваясь лишь к громким звукам, и не обращая внимания на всё остальное. А зря! Вокруг изгороди уже давно сидели, и лежали многие воины. Здесь была первая сотня, а две захватывали остальной город. Одна — ближе к реке, а другая искала визиря Массу. Момо наблюдал за часовыми. Выждав, он дал сигнал, тихо хрюкнув, словно бородавочник.
С дерева, стоявшего неподалёку, сорвалась сначала одна, а потом и другая стрела. Обе впились в горло часовых, до последнего не подозревавших о нападении. Захрипев, они свалились на землю, силясь в предсмертных муках вытащить стрелы из горла.
Неясные тени перемахнули через изгородь, и молча бросились под навесы и хижины, с копьями наперевес. Началась резня. Работая копьями и широкими африканскими ножами, они не щадили никого. Умер солдат, а следом за ним умер и носильщик, избитый белым капралом.
— Аааааа, — наконец прорезался чей-то крик, его подхватило сразу несколько человек.
— Нападение, нападение, хрррр.
Грянул грохот одиночного выстрела, и вслед за ним раздался дикий вой атаковавших город воинов, и заученные крики — «О май гад!», «Килл», и «Фаер». Заметались люди. Выскочил в одной рубахе начальник фактории, и тут же умер, проткнутый сразу двумя копьями.
Двое воинов, по очереди попытались войти в хижину, где жил унтер-офицер. Оттуда раздался выстрел, и первый воин упал замертво. Второй получил удар штыком, и, скорчившись, схватившись руками за живот, медленно осел на землю. Выскочивший из хижины Жан-Жак Ризо, торопливо перезарядил винтовку, и, выстрелив в первого попавшегося, бросился бежать. Ему вслед просвистели две стрелы, одна из них чиркнула его по рёбрам, и он скрылся в темноте.
Ночь продолжала слушать истошные крики убиваемых людей, ставших жертвой неожиданного нападения. Ещё троим удалось скрыться под покровом ночи, прежде, чем всё было кончено. Их никто не преследовал.
Ночью, двое из них, включая Ризо, встретившись возле реки, угнали одну из лодок, до которой не успели добраться победители, и отплыли на ней. Двое туземцев, с одними ножами, долго добирались до своих, то и дело, прячась в прибрежных зарослях, пока, наконец, не прибыли на место, гораздо позже Ризо, успевшего добраться до ближайшей станции гораздо раньше.
Их рассказ дополнил общую картину. Но, на этом их приключения не закончились. Момо, поймав визиря Массу, и забрав все винтовки, и другое имущество, отправил всё захваченное, вместе с горожанами, к Мамбе, связав несчастного и покорного Массу. Подумав, он отрубил ему три пальца, которыми тот подписывал злосчастный договор, и послал их Мамбе, чтобы он смог скормить их визирю. А сам отправился со своими людьми дальше.
Аналогично, он захватил и разорил следующую станцию, заставив бежать дальше капрала Ризо, и вместе с ним, ещё десяток солдат-негров. То же повторилось и с третьей станцией, и ещё с десятком других. Их просто не успевали предупредить, а если, и успевали, то они ничего не могли сделать, так и не успев организовать достойный отпор. Нападения, в основном, происходили глубокой ночью. Потом, под утро, когда их никто не ждал, потом, и среди бела дня, когда утомившиеся за ночь, и ожидавшие нападения, воины улеглись спать.
Момо был хорошим учеником, наблюдательным охотником, и мастером неожиданных нападений и засад. Он многому не верил, но, выполняя все слова Мамбы, постоянно одерживал победы, без всякого применения огнестрельного оружия. А оно у него уже было.
Стрелы его воинов бесшумно убивали солдат врага, дальше следовал быстрый наскок, и душераздирающие крики, вселявшие ужас в сердца обороняющихся. Так было до того момента, пока обеспокоенные случившимся французы, не стянули в одну из своих крупных станций, недалеко от нынешнего Браззавиля, роту солдат, снятых с военного корабля, и две роты чёрных тиральеров, занявших оборону в небольшом форте селения, бывшего перевалочным пунктом, перед порогами Ливингстона.
С такими силами, им было не страшны ни какие дикари. Новые магазинные винтовки, вместе с пулемётом Максима, у роты белых солдат, и старые однозарядки, у двух рот обученных тиральеров, давали гарантированный отпор, даже бельгийцам, располагавшим схожими силами. Так думали они, но Момо думал по-другому.
Он, действительно, напал на них исподтишка, и ночью, убив несколько часовых. В ответ французы открыли бешеный огонь, расстреливая окрестные джунгли, а на их канонаду раздалось только несколько одиночных выстрелов. Капитан Жовье повёл в бой свою роту тиральеров, желая воевать ночью и разгромить наглых дикарей.
Выйдя за пределы форта, рота бросилась в бой. Но, никто не собирался вступать с ними врукопашную. Дикари разбежались в разные стороны, и, рассыпавшись по джунглям, начали расстреливать врагов из луков, из-за каждого куста и дерева, ориентируясь по белому цвету формы.
Понеся огромные потери, и, расстреляв в ответ все деревья, которые погибли смертью храбрых в неравном бою с пулями, заплатив разорванными стволами и посечёнными ветвями, но, всё равно, не сдавшиеся врагу, французы отступили, неся на руках раненого капитана Жовье.
Пока рота тиральеров Жовье воевала с деревьями, принявшими сторону дикарей, другая сотня Момо обошла форт сзади, и обстреляла его с обратной стороны стрелами, убив несколько солдат.
Третья сотня напала на само селение, и стала его безнаказанно грабить и разорять, пользуясь отсутствием, завязших в ночном бою, французов. Те только тревожно прислушивались к воплям убиваемых, но так и не рискнули повторно атаковать дикарей. Утром дикари ушли, оставив на память о себе послание, сделанное на пергаменте корявым почерком, на корявом французском. Письмо было обмотано змеиной шкурой, и привязано к копью, а копьё воткнуто в ворота форта.
Суть письма была такова: «Привет вам от повелителя народа банда и города Банги. Это моя территория, и я никому её не продавал. Все акты купли-продажи аннулированы мною, хозяином всех земель, лежащих вдоль реки Убанги и дальше. Все ваши фактории будут разоряться, а солдаты будут уничтожаться. На этом прощаюсь, Ваш Мамба, Чёрный Змей!»
Майор Сеьён, начальник всего гарнизона, был в ярости, и послал вслед убегающим дикарям обе роты, в том числе, и ту, которая состояла только из белых солдат, вооружённых пулемётом. Разозлённые неудачей, потерями, и ночным позором, солдаты, вместе со своими офицерами, рвались в бой, стремясь доказать чёрным дикарям, кто здесь хозяин, раз и навсегда. Но их, оказывается, уже ждали.
Дорога, по которой убегали сотни Момо, шла через мелкую речку, вдоль которой рос галерейный лес, спускаясь, постепенно, к руслу, и закрывая собой всю заболоченную низину.
Рассевшись на ветвях как обезьяны, негры первой сотни внимательно смотрели на приближающихся врагов сверху, ничем себя не выдавая, вторая сотня, как учил их Мамба, выкопала себе укрытия и спряталась там, закрывшись травой, и частично скрывшись на деревьях и под ними.
Шедшие быстрым шагом французы не заметили их, а стали преследовать третью сотню, что на мгновение показала им свои спины, и другие части тела. С радостными криками, заряжая ружья, обе сотни разбились в четыре колонны, и стали переходить вброд узкую речку. Им навстречу посыпались стрелы третьей сотни.
В ответ грянули слитные залпы. Посыпалась листва, и труха со стволов деревьев. Завизжали пули, впиваясь в стволы исполинов, и отсекая мешающие им ветки. Несколько воинов, попав под огонь, были убиты, либо ранены. Пулемётчики, заметив, что стрелы по-прежнему летят из леса, нанося потери, развернули свой пулемёт, и не целясь, открыли из него беглый огонь. Лес содрогнулся от грохота и ливня пуль.
Содрогнулись и ветки деревьев, и как горох посыпались с них воины, спрятавшейся второй сотни Момо. Перед тем, как упасть вниз, на головы врагов, каждый из них метнул дротик. Некоторые воины и дальше остались на деревьях, расстреливая французов из луков. Но таких было немного.
В неглубокой, всего лишь по колено, узкой речке, закипел рукопашный бой. Сотни Момо, имея преимущество в неожиданности, и отлично владея холодным оружием, бросились на вооружённых винтовками, тиральеров, как львы на буйволов.
Всё преимущество огнестрельного оружия было нивелировано. Работая мечами, длинными ножами, хопешами и мачете, они убивали всех подряд в жестоком бою.
Пулемётчики, засевшие на берегу, были бессильны, всё смешалось. А река окрасилась кровью, хлещущей из ран. Французы бились прикладами и штыками, но многие просто не успели их пристегнуть, да и места работать ими не было. Началась резня. Но, положение французов можно было ещё исправить, пожертвовав чернокожими солдатами, расстреляв всех их из пулемёта, вместе с нападающими, и отведя назад белую сотню.
Но, тут в дело вступила прятавшаяся до времени в засаде, третья сотня Момо. Выскочив из своих укрытий, с дикими криками и улюлюканьем, разрисованные в боевую раскраску, с искажёнными от ярости лицами, они бросились убивать врагов в спину.
Полетели дротики, впиваясь в спины солдат и офицеров. Первыми рухнули мёртвыми на землю пулемётчики. Офицеры и капралы, развернувшись назад, открыли огонь из винтовок и пистолетов, но через пару минут были смяты превосходящими силами.
Это почувствовал Момо, и бросил в рукопашную свою первую сотню, которая отступала. Бросая оружие, чёрные тиральеры бросились бежать во все стороны, глядя на них, дрогнули и белые солдаты, которых не спасли новые винтовки и дисциплина. Разгром был полный, остаток спасшихся рот вернулся в форт, бросив своих раненых, чьи мёртвые головы вскоре украсили обломанные ветви, вокруг места битвы.
Потери были ужасающими, в живых осталось меньше половины солдат. Многие были ранены, офицерский, и унтер-офицерский состав, был практически уничтожен, в живых осталось лишь пять офицеров, и семь капралов. А дикари получили богатые трофеи, и теперь стали обстреливать из винтовок форт.
Но, пулемётом они так и не смогли воспользоваться. Покрутившись возле форта ещё сутки, и похоронив своих убитых, Момо, вместе с оставшимися сотнями, и богатыми трофеями, отправился обратно. В этом бою его сотни тоже понесли серьёзные потери, в общей сложности, потеряв сорок семь человек, и больше пятидесяти ранеными. Но, Момо был доволен, были довольны и остальные, несмотря на то, что приходилось тащить на себе винтовки и пулемёт.
Они сначала хотели бросить бесполезную тяжёлую железяку, но, вспомнив злого Мамбу, и его слова, они не осмелились этого сделать, и теперь пулемёт тащили на носилках.
Временами ствол пулемёта утыкался в грязь, и собирал её в полной мере, забив весь канал ствола, но тут уж ничего не поделать. Дети природы, это дети природы.
Момо, хотел уже было вернуться, но чужие селения, и возможность пограбить других, тянули его, как магнит. Через несколько дней, они, увидев посередине реки большой остров, остановились здесь на днёвку и, связав плоты, загрузились на них, в два этапа переправившись на противоположный берег, где напали уже на принадлежавшие бельгийцам фактории, и негритянское население, всё с теми же криками «фак» и «май гад», как учил их великий Мамба.
Никто на противоположном берегу не ожидал такой подлянки, и перевалочные станции, торговые фактории, и пункты сбора каучука, были захвачены, и безжалостно разграблены. Полученных трофеев было столько, что Момо решил взять себе специально для этого рабов, под страхом смерти тащивших грузы, пока его воины нападали на следующие селения.
В отличие от бельгийцев, носильщиков не били, и кормили, как требовал этого великий Мамба, правда, иногда убивали, но это было, в основном, случайно.
Потом Момо вспомнил, как Мамба всем говорил о необходимости пополнения людьми любого народа, и, желательно, с семьями, и, пользуясь относительной близостью города Банги, начал угонять с собой всех подряд, делая упор на молодых женщин, и мужчин всех возрастов, но крепких и выносливых, не забывая и о подростках.
Под конец пути, с ним уже шла огромная толпа, в несколько раз превышая их численность, но смертельно боявшаяся своих новых хозяев, и не делая попыток сбежать или напасть, пользуясь численным перевесом. У города Банги пришлось делать переправу, и целый день на другой берег, с бельгийской территории, переправлялись захваченные рабы, трофеи и, собственно, воины Момо.
Момо чувствовал себя героем, также чувствовали себя и его воины. Мамба будет доволен, и подарит что-нибудь могучему воину народа банда, по имени Момо, и разрешит завести себе пять жён (он уже присмотрел себе четырёх, в дополнение к той, которая ждала его в Баграме). Великий Мамба щедр к своим воинам, и любит их, особенно тех, кто удачлив в бою. Главное теперь, всех довести живыми, а то великий Мамба не любит напрасных потерь, и может разозлиться.
Но, Момо и его люди — великие охотники, и смогут накормить и довести всё людское стадо. Ничего, они справятся, и Момо станет наравне с Ярым, он ведь, так этого хочет, и возвысится над остальными. И его губы расплылись в мечтательной улыбке.
Глава 13 Масса, Ашинов, и другие
У меня начали расти волосы на лице. Да, да, цвет кожи больше не менялся, а вот волосы, как в подростковом возрасте, стали постепенно расти на щеках, и над губой. За короткое время, выросла ощутимая чёрная щетина, которая сразу же стала курчавиться.
Это, наверное, от казаков передалось, ведь они все, сплошь, обросли волосом, практически, никогда не бреясь, а только коротко подстригая волосы. Прошло три месяца. Момо «потерялся в джунглях», после взятия города Банги, от него не было вестей, кроме оружия, и беспалого визиря Массы.
С этим визирем, вообще, получилась отдельная история. Связанный и доставленный ко мне, как раб… с верёвкой на шее, и колодками на ногах, он сейчас производил жалкое впечатление, в отличие от того, что было в прошлом году. Валяясь в ногах, он даже не пытался вымолить себе прощение, понимая, в какой грязной луже он оказался, и тем самым завоевал моё уважение к себе. Не хотелось бы слышать жалкие вопли, и испытывать сожаление.