Что все то страшное и мерзкое внутри меня, смыло холодными освежающими волнами, мне сначала казалось, что я просто захлебнусь в них и погибну, но теперь плыла легко и радостно, зная, что синяя вода удержит на плаву, не даст сгинуть в пучине, и укроет от всего того, что может причинить зло.
Постепенно я приходила в себя, словно спала долго и мучительно, всю ночь видя кошмары, но проснувшись, не смогла вспомнить больше ни одного.
Я ощущала дыхание колдуна на своем лице, замечая, что он словно забирает мое в себя, чуть приоткрыв тонкие губы, но не касаясь и не причиняя боли, ни одним своим движением.
Ощущала, что его руки стали почти ледяными, но теперь постепенно возвращали свое тепло, которое разносилось по моему телу, когда я снова поспешно прикрыла грудь, скрещивая на ней руки и смутившись, даже если сначала казалось, что он не обращает внимания ни на что вокруг, словно сам еще оставался в том омуте, в который затянул меня.
Затаив дыхание я ждала, когда он моргнет или пошевелится, но вздрогнула, когда неожиданно увидела, как на его грудь, которую было отчетливо видно через низкий ворот рубашки, попадает кровь.
Она капала алыми каплями, стекая вниз по его стройному мощному телу и черным рисункам, часть которых было видно, порождая в моей душе волну страха. За него.
— Вы в порядке?
Пришлось снова прикрываться лишь одной рукой, когда я несмело потянулась к нему ладонью, не сразу решившись прикоснуться к лицу, и вздрагивая от собственной смелости и того, что прикасаться к нему было приятно, хоть и боязно.
Его аккуратная борода была мягкой и не колючей, я положила ладонь на его щеку, почувствовав, как по большому телу подо мной прошла дрожь, но он повиновался и приподнял лицо вслед за жестом моей руки, когда я увидела, что кровь идет из его носа, стекая тончайшей струйкой.
— Вам больно?
Дыхание сбилось, когда я поняла, что это все происходит из-за того, что он помог мне!
А что, если вся эта странная процедура была для него тяжелой и болезненной?
В горле тут же стало нечем дышать, и я заметалась, не сразу понимая, что же теперь делать и выдыхая испуганно:
— Ну зачем вы! Не нужно было этого делать! Если бы я только знала, что вам будет плохо, то…
— То, что? — выдохнул он хрипло, чуть откидываясь назад и только сейчас убирая большие теплые ладони с моего лица, но не отводя гипнотизирующих глаз.
- Отказалась бы?
— Конечно!
— Почему?
— Чтобы вам не было сейчас больно!
Он не ожидал услышать ничего подобного.
Я видела это в том, как полыхнул в глубоких бесконечно синих глазах его зрачок и он вдруг перестал дышать, замерев, и словно пытаясь продлить этот момент, когда забыв о стыде и стараясь помочь ему, я оторвала от края кофты кусок материала, осторожно приложила его к его носу и аккуратно вытирая кровь, под пристальным, и как мне казалось слегка недоуменным взглядом.
Он притих и замер, только смотрел не моргая, и не отводя взгляд ни на секунду, словно ждал того момента, когда я пойму, что делаю, и убегу с криками от него, испугавшись.
Но я не собиралась делать ничего подобного и хотела помочь ему от всей души, отблагодарив хоть в какой-то мере за то, что он сделал для меня сегодня, появившись так неожиданно, но принеся с собой только доброе, несмотря на то, кем был.
…а еще мне нравилось прикасаться к нему, ощущая, как сила и мощь этого тела струится по мне кусающими разрядами, словно оживляя кровь. Нравилось, даже несмотря на то, что символы на его коже пугали.
В полном молчании, ощущая его взгляд на себе и видя, как меняется его дыхание, я безрассудно смело прижимала тряпочку к кончику его носа до тех пор, пока кровь не перестала идти, опустив взгляд на грудь и потянувшись теперь к ней, чтобы вытереть засыхающие капли, но видя, как от моего прикосновения по телу колдуна прошла дрожь, настолько явная, что его кожа покрылась мурашками, я растерялась и застыла.
Он заурчал.
Не как человек. А как большой черный кот, потянувшись ко мне и прижимая мою ладонь к собственной груди, что я сделать не решилась, выдыхая хрипло, чувственно, так, словно сам не мог поверить в то, что происходит:
— Глууууууупая. Ты боишься касаться того, о ком ничего не знаешь, но все равно делаешь это.
Странно, но его слова звучали скорее как поощрение и чувственная ласка, а не как предупреждение или угроза о том, что не стоит этого делать, пока его руки снова стали не просто теплыми, а жаркими.
— Вы пострадали из-за меня, — проговорила я тихо, чуть подавшись вперед и не поднимая глаз, осторожно стерла кровь с груди, даже за пеленой ресниц ощущая, как он смотрит на меня, пытаясь справится с собственным дыханием и не убирая рук от меня.
— Это не страдание. Всего лишь маленькая доля расплаты за то, что я сделал.
— Вам не больно?
— Нет. И если ты будешь так же касаться меня, то готов поднять из могил и оживить всю вашу деревню с сотворения мира.
Его усмешка получилась кривой, а голос оставался хриплый и манящий, поэтому я смутилась, застыв и снова пытаясь прикрыться руками, а еще лучше натянуть наконец на себя лямки и тонкую нижнюю кофту, висящую на руках, но он не позволил, снова обхватив горячими ладонями за запястья, прижимая их к моим бедрам.
Его ресницы дрогнули и опустились вниз вслед за взглядом, мужчина смотрел на мою обнаженную грудь, а я сгорала от стыда, но почему-то не пыталась вырваться из его рук, прошептав, чтобы продолжить хотя бы видимость странной запутанной беседы и попытаться отвлечь его от созерцания меня.
— Говорят, что вы — Чернокнижник…
Колдун чуть усмехнулся, не отводя глаз от меня, и глядя настолько любовно, что казалось, будто я могу ощутить его прикосновения к собственной коже, даже если он не касался меня:
— Сейчас так называют любых отступников от нового единого бога. Тех, кто не принимает новую веру и остается верным старым богам, включая даже бабок-повитух в каждой деревне и поселении.
— Вы — колдун?
— И некромант. Страшно звучит?
— Да.
— Тогда почему ты не боишься? — прошептал он низко, подавшись вперед и не позволяя мне отодвинуться, держа своими руками крепко, но осторожно, когда его губы коснулись моей шеи так нежно, словно он проверял мою реакцию и ждал моих слез и омерзения.
Но ничего этого я не чувствовала.
Затаившись и задержав дыхание, я слышала, как начинает колотиться мое сердце от его прикосновений, когда горячие губы мужчины осмелели и опустились ниже, покрывая поцелуями легкими и чувственными, от которых становилось жарко.
Он завораживал меня.
Вызывал в душе и теле трепет такой силы, что скорее пугало это, чем его черная душа и все те рассказы, которые я слышала о нем.
Мне нравилось его горячее дыхание на моей коже и ощущение этих жарких губ, которые скользили умело и смело.
Мне нравились его сильные руки, которые сжимали меня в какой-то необъяснимой отчаянной нужде.
Мне нравилось его урчание, переходящее в низкий стон, когда мужчина втянул в рот мою грудь, водя языком вокруг соска, играя с ним, и посылая в мое дрожащее тело сотни огненных стрел, которые жалили и плавились в крови с шипением, погружая в негу, куда я ступала несмело, но отчаянно, дрожа и прогибаясь в его руках.
Мне нравилось, как он играл со мной, пробуждая в теле трепет и чувственность, заставляя позабыть о смущении и всем огромном мире, который словно сгинул за пределами этого старого, давно покосившегося стойла.
Я уже не боялась этих пронзительных глаз, в которых всегда была эта одержимая жажда проникнуть в меня и поработить всеми возможными способами, когда я оказалась лежащей на спине под большим горячим телом колдуна, касаясь ладонями его лица и копны черных волос, что рассыпались надо мной подобно каскаду.
Было что-то трогательное и искреннее в том, как он подставлял лицо под мои ладони, собирая мою ласку, чтобы только я касалась его снова и снова, водя кончиками пальцев по каждой тонкой острой черте, отчего весь его облик казался таким холодным и хищным.
Было что-то неведомое и трепетное в том, как он позволял трогать его, словно впервые познал ласку, и теперь не мог отпустить, наслаждаясь и утопая в этом.
Он не пытался больше укусить, даже когда целовал со всей своей жаждой и жаром, вдавливая в себя и иногда содрогаясь всем телом, словно что-то рвалось изнутри, замирая каждый раз, как только я касалась его ладонями, гладя, и сама наслаждаясь этими прикосновениями к большому стройному телу.
До самого рассвета мы целовались, утопая друг в друге, спрятанные от чужих глаз и сплетен, очнувшись лишь когда где-то надрывно закричал петух, и колдун поморщился.
— Ты не можешь ходить при свете дня?
Он тихо рассмеялся, поворачиваясь так, что теперь я оказалась лежащей на нем, и снова обнимая крепко-крепко, словно пришло время отпустить меня и уйти, а он никак не мог этого сделать:
— Я не вурдалак, девочка.
— И не нечисть?
— Не напрямую, — чуть пожал он плечами, все равно оставляя сотни вопросов в голове, когда я вдруг подумала, что уже не боюсь его, кем бы он не был, обласканная и укутанная в его силу настолько, что не могла перестать улыбаться.
За всю мою короткую серую жизнь меня любила только бабушка.
Только она дарила мне свою безграничную любовь и тепло, и в ее руках я пряталась от всего на свете, что пугало или причиняло боль, зная, что она защитит и всегда поможет. Но с ее смертью я словно осталась одна перед разрушительным миром, который ломал, каждый день проверяя меня на прочность.
Не было больше никого, в чьих руках я могла бы найти покой и утешение, чтобы просто почувствовать, что я не одна.
…до него.
— Я даже имени твоего не знаю, — проговорила я, когда колдун нехотя поднялся с пола, тряхнув копной своих варварски прекрасных волос, стряхивая сено и сухую траву с них и одежды, когда пришло время уходить, а я смотрела на него и боялась спросить вернется ли он еще…потому что не хотела, чтобы он уходил.
Накидывая на плечи тяжелый плащ, обшитый черным мехом, он обернулся, прикасаясь длинными сильными пальцами к моему лицу и чуть улыбаясь:
— У меня нет имени.
— И родителей никогда не было?
Мужчина чуть пожал плечами, словно теперь это уже ничего не значило, отозвавшись:
— Когда-то были, но это уже не важно.
— Выходит ты был рожден человеком, а потом стал …таким?
— Я стал таким, когда родители продали мою душу магу, отдав в его руки, когда я еще не умел ходить.
Задохнувшись, в ужасе от услышанных слов, я всматривалась в его непроницаемые глаза, не видя в них ни боли, ни ярости, ни сожаления, словно в тот момент его душа стала такой же непроглядно черной, как зрачки его глаз, в которых отражалась только полная луна. И я.
Больше он ничего не сказал, склоняясь и щекоча мехом, когда поцеловал на прощание, словно отрывал себя от меня насильно, остановившись уже у открытой двери, чтобы улыбнуться странной загадочной улыбкой:
— Люди называют меня Черным.
6 глава
Сосновой смолой пахнет дом на исходе дня.
Погасишь в нём свет — превратится в дремучий лес.
Он старше лесов, по которым ползёт змея,
Библейский туман, этот маленький жгучий бес.
Почти что ручной, если ты не придумал злей,
Древнее и больше, чтоб равен он был тебе.
Не бойся его, в полнолунье ножом не бей,
А просто смотри в подступающей тишине.
Нет зверя умней, потому что ты с ним одно:
По тёмному лесу два волка бегут шаг в шаг.
Умоешься утром — увидишь своё лицо,
Когда не осилит тебя на тропе чужак
Рождественской ночью… И пусть эта ночь звенит,
И пляшут архангелы в белом свечном дыму.
Вот сотый родился. Его ты услышал крик.
Откроешь окно — и увидишь его звезду
Серебряной ночью… Твой лес — серебро и соль.
/На них так отчётливо виден чернильный след…/
Смотри на звезду — звёзды часто играют роль
Серьёзных богов, пока свет не сойдёт на нет.
Сосновой смолой пахнет мир на исходе дня,
Границы всё тоньше, нарушишь — и жди гостей.
/Лишь только к утру унесут их потом ветра;
Проводишь поспешно, коснувшись рукой дверей./
И старше не станешь, и младше не сможешь быть…
Вдохнешь новый день — и погасишь одну звезду.
Архангелы спят, предпочтя эту ночь забыть.
И только Мария стоит босиком в снегу.
— Я хочу разорвать помолвку и расстаться с Дэном.
Кажется, если бы в этот момент в Лондоне взорвалась ядерная бомба, эффект был бы и то меньше.
На кухне повисла такая тишина, что было слышно, как урчит тихонько холодильник, и пиликают часы в прихожей. Только я продолжала уверенно и, надеюсь, что довольно спокойно смотреть в глаза родителям, всем свои видом показывая, что я уверена в каждом своем слове, как и в сделанном выборе.
И я была действительно уверена.
Только немного нервничала и переживала насчет предстоящего разговора, который запланировала на сегодня, потому что не хотела больше жить в этой лжи и заставлять себя быть рядом с человеком, который никогда не сможет заменить или стать хотя бы капельку ближе мистера Блэкстоуна, что ворвался в мою жизнь подобно урагану.
— Вот! Я же говорил, что…
— Пей чай, милый! — нервно и отрывисто бросила мама, отчего отец поджал губы, но на удивление послушно припал к кружке, только смотрел на меня радостно и одобряюще, чего я не могла сказать о маме.
Нет, она не была против.
Просто эта новость очень сильно взволновала ее, отчего теперь мама сжала ладони, переплетая пальцы между собой, но глядя на меня сосредоточенно и проникновенно, словно пытаясь прочитать, подобно Черному, что творилось в моей душе.
Но мне нечего было скрывать. И я хотела быть честной и открытой со всеми.
Лучше решить все сразу и пережить этот период, чем бесконечно долго терзать пустыми надеждами Дэна и медленно умирать внутри от собственной трусости!
— Дочь, я не понимаю… — начала мама как всегда издалека и максимально мягко. — Ты столько вытерпела ради того, чтобы мы согласились на этот брак. И вот теперь, когда все пошло именно так, как ты хотела, сама отказываешься? Разве это логично?..
— Пусть не логично, но правдиво, — только и смогла кивнуть я, понимая, что не смогу вот так взять и рассказать, что буквально за каких-то пару дней до полного безумия полюбила одного очень странного мужчину с нереальными способностями.
Мама замолчала несколько раз переплетая пальцы и явно размышляя о чем-то, быстро и судорожно, в конце концов перекинувшись взглядом с папой и снова заговорив:
— Ты боишься его?..
Сердце пропустило пару ударов.
— Кого?
— Дэна.
Но теперь брови поползли вверх от искреннего удивления.
Как можно бояться Дэна, который всегда улыбался и был одним из самых милых и очаровательных людей, с которыми мне только доводилось общаться?
Видя мою реакцию, которую даже не было смысла скрывать, мама быстро продолжила:
— Нет вероятности того, что это именно Дэн заставил ранее принять тебя именно такое решение? Не пойми нас неправильно, дочка, но мы разговаривали с папой, и он поделился со мной, что еще до того, как было объявлено о помолвке ты сказала ему, что тебя преследуют…и я слышу, как плохо ты спишь ночами и подскакиваешь ранним утром бледная, чтобы как можно скорее убежать куда-то.
Я опустила глаза, чтобы родители случайно не заметили в моих глазах тот блеск от внутреннего огня, который меня охватывал при одном только воспоминании о том, что я вижу ночами и кого мечтаю встретить днями напролет, зная, что на данном этапе не смогу объяснить им, кто такой мистер Блэкстоун и как он появился в моей жизни, ворвавшись в нее и все перевернув.
— Нет, мам, дело не в этом. Просто…экзамены. Я волнуюсь, поэтому плохо сплю.