— Входи уж, чего топчешься? — пригласила Тэя.
Парень повинно склонил голову, сминая в руках шапку. Переступил с ноги на ногу, но не двинулся с места, словно прирос.
— С девками-то ты храбр. А как ответ держать, так и хвост поджал? — сурово сдвинула брови ведунья.
— Не со зла я, — прошептал парень.
— Понятно, что не со зла, — усмехнулась недобро Тэя. — Все не со зла, да только горючими слезами шутки ваши выходят. Зачем другим обещался? Зачем заветными словами, как шелухой ореховой, сорил? Девичьими сердцами, как скоморох кольцами, жонглировал? Думал век молодцем гарцевать, без узды да хомута вольным жеребчиком? Да нашлась и на тебя управа. Вот теперь и изведай, что другие по твоей вине чувствуют.
— Не за себя прошу, — повалился парень на колени. — Цвету найди, всеми богами заклинаю. Если не хочет за меня идти, прячется где — так тому и быть. Словом больше не задену, взгляда в ее сторону не брошу. Лишь бы жива была.
Промолчала Тэя. В дом вернулась. Взяла с полки особую чашу. Воды ключевой полуночной налила да шепоток по краю бросила. Затуманилась вода, пошла рябью. Долго смотрела в черную глубину ведунья. Потом воду через порог в сад вылила.
Парень с колен так и не поднялся. Вышла к нему ведунья, он только голову поднял и впился в нее вопрошающим взглядом.
— Жива она, но не вольна. Теперь домой езжай. Постараюсь помочь … если успею.
Он тяжело поднялся с колен и, шатаясь, как пьяный, вышел за калитку. На коня не сел — в поводу повел. Тэя смотрела ему вслед, пока не скрылся за деревьями. Вздохнула.
— Рыж, мне, может, задержаться придется, так вы с дедками-то за домом да за хозяйством приглядите.
— Не впервой, чай. Не боись. А что узнала-то? Где Цвета?
— Сама еще не разобралась. Сердце бьется. Но мысли тихие, словно запертые в чем.
— Проклятье?
— Нет. Таких сильных знахарок я поблизости не чувствую. Скорее заклятие.
— Так поспешать надобно. Сейчас полнолуние. Твоя сила любую перебьет. А после заклятия не снять.
— Знаю.
Тэя открыла большой кованый ларь, стоявший у ее кровати. Достала черную юбку в пол. Черную рубаху без вышивки. Низко повязала черный платок, пряча под ним волосы и лоб. На плечи накинула черный плащ с глубоким капюшоном. Взяла в руки ведьмовской посох. Вышла за ограду подворья, стукнула посохом оземь и исчезла.
Деревня Зяблиха, в которой жила Цвета, стоит на крутом берегу Вялки. Нынешний день ее жителей был таким же, как и все прочие. Охотники да бортники об эту пору завсегда в лесах промышляют. Рыбаки по утренней зорьке на промысел ушли. Мужики-пахари своими хозяйственными делами занялись. Хозяйки коров да коз с овцами на пастбище выгнали. Молодухи загоношились: постирать, прибрать, детей присмотреть. Да мало ли у деревенских-то забот?
Но как только солнце оторвалось от самого высокого пика Гномьего Кряжа, привычный деревенский уклад был нарушен необычайным происшествием: с восточной стороны в деревню вошла ведьма. Черное одеяние и посох в руках — недобрый знак. Сердятся, знать, духи на жителей деревни, раз их хозяйка сама заявилась.
Навстречу незваной гостье с неистовым лаем выкатилась орава косматых разномастных псов. Заметались волкодавы у ее ног. Визжали от ярости, прыгали и выли, клацая зубами, но ведьма на них не обратила внимания. Шла посреди дороги. Хмуро смотрела прямо перед собой.
Ребятня, как водится, первой ведьму увидела и новости по всей деревне разнесла:
— Ведьмачка, ведьмачка пришла!
Начали появляться и взрослые. Но они с большой осторожностью из-за приоткрытых ворот посматривали. На улицу не выходили. Матери ловили детей да за крепкими заборами прятали: не ровен час, ведьма сглазит.
В таких глухих деревнях дома — крепости. Прячутся люди за высокими крепкими заборами не от вредности: волколаки в этих крах когда-то почти каждую ночь промышляли. Скотину резали да и людьми не гнушались. Или зверь какой, медведь-шатун, к примеру, в деревню наведается.
Да и по нынешний день нет-нет, а заведется в округе пришлый лиходей-душегуб, а то и целая шайка.
Вот и обосновалась в памяти народной примета: «Чем крепче ворота, тем меньше забота». Запоры-то да обережные знаки на высоких оградах по-особому сделаны. Древние защитные знаки, от далеких предков доставшиеся, от любого врага спасти способны.
Да и по совести сказать: государь со своими стражниками далеко, а лихого люда на окраинах любого государства и без оборотней достаточно. Осторожность она еще никому вреда не приносила.
Но иногда случается и интересные люди в деревню наведываются. По большаку (почему-то выбрав этот длинный и неудобный путь) иной раз и торговые обозы ходят. Из-за Гномьего Кряжа купцы дорогие да редкие товары везут.
Тэя прямиком в дом Цветы направилась. В прикалиток посохом стукнула для приличия. Подождала минуту, а затем широкая дверь сама пред ней распахнулась.
Во двор, мощенный деревом, ведьма вошла неспешно. Остановилась, обводя взглядом постройки, стоявшие полукругом. Дом на высоком подклете. По его верху — крытое гульбище, на которое выходят три двери и множество окон с резными наличниками. Семья у Цветы, видать, зажиточная да не малая. Рядом с домом большой сарай и конюшня, дальше — крытый дровяник и стайка, куда загоняют на ночь многочисленную скотину.
Из избы на гульбище вышел старик, с седой бородой, остриженной лопатой. Взглянул на Тэю без боязни, глаз не пряча. Но застыла в тех глазах боль неуемная. Тоска да печаль неизбывная.
С облегчением вздохнула ведунья: в своем доме у Цветы ни врагов, ни завистников нет. Поклонилась старику первой, показывая, что не принесла недобрых вестей и пришла без злого умысла.
Дед сошел по крытой лестнице, встал перед Тэей, широко расставив ноги, руки за расшитый пояс заткнул. Бывший охотник, на медведя да кабана, видать, не раз с одной рогатиной ходил. Ему ли бояться какой-то девки-ведуньи?
И Тэя не стала перед ним таиться:
— Жива внучка-то. Да поспешать надобно — силы теряет.
У старика опустились плечи, а на глазах блеснула слеза. Подошел к лавке у стены и тяжело уселся на нее, опираясь рукой. Тэя осталась стоять. Знала: и в дом не позовут, и хлеб-соль не предложат, разве что сама войдет и за стол сядет. Тогда уж хозяйка расстарается: стол честь по чести накроет, да только она не возьмет ничего. Потому как заказано ей в чужом дому что-то со стола брать, если не хочет вреда принести. И за этим строго следить будут.
— Где она?
— Пока не знаю. Но недалеко. Может, завидовал ей кто? Подруга какая?
— Красивая — Цветка-то. И хозяйка, каких мало. Как не завидовать? Женихи пороги обивать стали, как ей только четырнадцать исполнилось. Да одна она у мово старшего сына. Остальные дети — пятеро сыновей. Вот и берег да холил ее. Не хотел против воли отдавать.
— А кто в знахарках у вас?
— Дак Кузнечиха. Дальше по улице живет. Избенка под дранкой. Издалече видать.
Тэя кивнула и вышла со двора. Дед стоял у калитки и долго смотрел ей вслед.
Избу Кузнечихи Тэя и впрямь сразу приметила. Тын, плетенный из ивовой лозы, во дворе коза да куры. Сама изба лишь на три венца из-под неполотой травы видна. Окна-волоконца в землю спрятались. Дранковая крыша землю царапает. Такие избы-полуземлянки в далекую старину строили. И топились они по-черному.
Тонкий дымок выдал хозяйкино присутствие.
«Бобылка, — с ходу определила Тэя. — Плохо».
Во двор ведунья вошла не спросясь. Лохматая собака голову подняла, вместо лая хвостом вильнула и в будку убралась, от греха подальше.
Вход в полуземлянку обозначился тремя крутыми ступенями, вырезанными в дерне и обложенными камнем. Дверь открыта — знать, Кузнечиха избу после топки проветривает.
— Есть кто дома? — звонким девичьим голоском спросила Тэя.
— Входи! Порог-то не застаивай!
Тэя, низко наклонившись, нырнула в темноту. Постояла минуту, приспосабливаясь к полумраку. Небольшая, со скромным убранством коморка. Курная печь в углу. Под потолком пучки трав. На столе у печи котел, из которого валит пар. Кузнечика, некрасивая, сухая, как жердь, сорокалетняя баба стояла над ним и, тихо нашептывая, бросала по щепотке в зелье какой-то порошок.
Тэя не мешала, догадалась по запаху и желтоватому пару, что знахарка готовит сильное приворотное зелье.
Бросив последнюю щепоть, Кузнечиха отряхнула руки и подняла голову. Увидев Тэю сильно смутилась, но глаз не опустила и выдержала ее прямой взгляд.
А Тэя потянула за нить, окунулась в темноту чужого зрачка и полетела в прошлое Кузнечихи, как в омут упала:
… Город, в котором когда-то жила Кузнечиха с матерью, звался Кордонным. И стоял он на границе с гномьими территориями. Рядом с городом находилась сторожевая крепость, в котором разместилась одна из больших застав стражей-пограничников.
… Тощая неуклюжая девчонка с острыми, как у кузнечика, коленками и локтями, выглянула из-за забора. Огляделась воровато и, не увидев никого из своих врагов, осторожно выступила из своего укрытия.
— Родейка, Родейка — голова, как бадейка! К кузнецу ходила, нос укоротила!
Тут же раздалось со всех сторон!
— Кузнец нос укоротил, да хвост Родейке приварил! У Родейки плечики, что ножки у кузнечика!
Вокруг девчонки собрались соседские мальчишки и принялись хватать ее за полы платья и рукава.
— Кузнечиха — молотиха, прыг да скок — знай свой шесток!
Девчонка бросилась на обидчиков с кулаками. А они и рады: повалили на пыльную дорогу и принялись швырять в нее гнилыми яблоками, крича обидные дразнилки.
Родейка лежала, сжавшись во вздрагивающий от ударов комочек, и шепотом проклинала своих обидчиков.
Вдруг задиры смолкли и бросились врассыпную. Родейка отняла от лица замызганные в гнилье руки и увидала мелькавшие по дороге пятки ребятни. Потом подняла глаза на своего избавителя и обомлела. Перед ней, опираясь на клюку, стояла ведьма и смотрела на нее жуткими черными глазами.
— Пойдем-ка со мной, — прошамкала старуха, а заметив ужас на лице девочки, добавила, — да не боись, научу, как обидчикам отпор дать.
Родейка подумала, подумала и согласилась. Пусть лучше старая ведьма в котле сварит, чем жить так, как она живет. С тех пор как погиб ее отец и матери пришлось идти в работницы к богатому купцу, Родейка была предоставлена сама себе. Поначалу все было хорошо: и ребята в игры зазывали, и девчонки с ней дружили. Но проснулась у Родейки тайная страсть, с которой не могла она бороться, как ни старалась. Где бы она ни была, с кем бы ни играла — не могла устоять перед кражей мелких и никому, по сути, ненужных вещиц. То старую заколку у подружки стянет, то кость игральную, уже треснутую, у мальчишки тиснет. И как бы ни обещала себе, как ни божилась, что больше никогда и ни у кого ничего не украдет, а не могла избавиться от пагубной привычки. Вот и стали ее сторониться да дразнить.
Старая ведьма привела девчонку к себе в избу, чаем с пряниками напоила, расспросила о том, где и с кем живет, а потом научила нехитрым шепоткам-наговорам.
Сначала не поверила Родейка, что простые слова могут кому-то за обиду отомстить, но проклятушки выучила.
Ведьма, провожая ее со двора, пригласила приходить, не стесняться. И про урок не забыть, а набраться храбрости и проверить, как работают ее шутки-заговоры.
Наутро Родейка вышла из дому и уселась у ворот на лавочке.
— Эй ты, Кузнечиха — воровиха, по траве скакала — у муравья дохлого жука украла! — из-за забора прокричал дразнилку соседский мальчишка Бранн.
Но Родейка даже головы не повернула. Сидела и спокойно лузгала семечки, выковыривая их из огромной шляпы подсолнуха.
Обычно Родейка после дразнилок сразу во двор убегала и не выходила на улицу, пока не убедится, что поблизости никого нет. Но не сегодня. Странное поведение соседки удивило Бранна, и он выскочил на улицу, чтобы еще сильней задеть девчонку.
— Воровка, воровка, хороша твоя сноровка. По городу шла — у быка хвост увела!
Родейка еще ночью решила, что проверит ведьмовские заклинания, и теперь только ждала удобного момента. Как только мальчишка подбежал поближе, она посмотрела на него в упор и негромко проговорила:
— Шип тебе на язык! Чтобы три дня ни слова, ни полслова сказать не мог!
И Бранн словно подавился следующей обзывалкой. Замотал головой, как молодой бычок. Рот открыл, а голоса-то и нет. И язык у него внезапно опух, посинел, как будто и впрямь занозу вогнал.
Родейка от удивления сама рот открыла да так и сидела, пока Бранн домой не убежал.
Этот день был самым радостным в ее жизни. Все, кто хотел ее обидеть, наказаны были. У кого ноги отнимались, кого тошнить начинало, кто из уборной целый день выйти не мог, а кто икотой до вечера давился.
Через несколько дней бывшие обидчики стороной Родейку обходить стали, безошибочно сопоставив свои внезапные хвори с нападками на нее.
И зажила с тех пор Родейка — лучше не бывает. К ведьме каждый день бегать стала. Та охотно учила ее своей науке. Но не было в них добра и света. Умело разжигала старуха в сердце девочки ненависть и злобу на людей. Пользовалась ее одиночеством и обидами.
К четырнадцати годам заневестилась Родейка. Да только парни на гульбищах городских стороной ее обходили: недобрая слава — хуже отравы. А Родейка к тому времени уже многое умела. И порчу, и болезни навести, сглаз на ребенка кинуть, ссоры с ненавистью в семью какую подпустить. Лихо да Кумушница стали ее лучшими подругами. Злыдни и Сухотка — постоянными спутниками. Все больше замыкалось сердце девушки, все больше темнела ее душа. Уже не могла она прожить без недобрых дел: завладели ее душой и телом темные бесовские силы.
Однажды черная ведьма призналась, что давно ее приметила и в ученицы взяла намеренно. Что немного осталось ждать Родейке: скоро она передаст ей все свое умение.
Но этого не случилось. Пришла однажды Родейка к своей наставнице, а ее дома не оказалось. И в доме пусто, как будто и не жила здесь никогда старая лиходейка. Соседи сплетничали: ночью из дома ведьмы громы слышались и молнии полыхали такие, что страшно было на улицу выглянуть. Видать, ковен-то ведьмовской терпение от ее черных дел потерял и уничтожил чародейку за все ее злодеяния.
Осталась Родейка одна, постепенно стали ослабевать чары старой ведьмы. Добро, глубоко запрятанное в сердце девушки, начало понемногу вытеснять черные мысли. Перестала Родейка смотреть на окружающих с прежней ненавистью и завистью.
Мать у Родейки молодая еще была, лет-то всего тридцать с небольшим. С дочерью у нее в последние годы совсем отношения разладились. А тут словно отошла девочка, душой помягчела. Обрадовалась женщина, что дочь больше не чурается ее, не грубит и не перечит на каждое слово. Злыми несправедливыми напраслинами не бросается, вот и решила открыться дочери, что любит одного мужчину и что хотят они пожениться.
Через неделю и свадьбу справили. Скромную, без лишних гостей. Да только не принесла она счастья в Родейкину семью.
Как увидала пятнадцатилетняя девушка материного избранника, да так и обомлела. Красавцем оказался ее отчим необыкновенным. И силен, и статен. Медовые кудри ремешком по челу перехвачены. Рубаха от силушки богатырской на груди трещит. Глаза, что омуты синие, а в них смешинки бесенятами скачут.
Как в воду опущенная ходила Родейка по дому. От тайной любви все больше замыкаясь в себе и снова от матери отстраняясь. А Руда счастливых глаз с молодого мужа не сводит, ничего вокруг себя не замечая. Каждое его слово на лету ловит. И он отвечает ей взаимностью. На падчерицу и глазом не поведет, словом лишним не окликнет.
Совсем измаялась Родейка. Похудела да почернела от зависти к материнскому счастью. И в конце концов, не выдержала. Подсунула отчиму приворотное зелье, варить которое ее еще старая ведьмачка научила.
Стал задумываться отчим, хмуриться да от жены сторониться. Сам не поймет, что его гложет. На падчерицу глаз поднять боится. Борьбу с внезапно вспыхнувшей страстью постоянно ведет. Но совесть и понимание, что не может так поступить с девушкой, словно путы скрутили, вздохнуть не дают, голову туманят. Как во сне ходил мужчина, из дому стал подолгу пропадать, с женой ссориться, да к хмельной браге прикладываться.