А Родейка ждала. Думала: вот еще немного и бросится Стовр к ее ногам, и тогда уж она сама признается матери в их любви. Пусть-ка почувствует, как это быть обманутой, да отвергнутой. Пусть узнает, что Родейка по ее милости столько лет чувствовала. Как сжималось ее сердце, понимая, что не нужна собственной матери. Что за своими заботами не видела она ни горестей, ни обид дочери.
Но время шло, а отчим все больше нелюдимым да грубым становился. К Родейке подойти не решался и к жене всякий интерес потерял. Руда извелась совсем, да и Родейка осознавала, что должна первый шаг сделать, чтобы не было у мужчины выбора.
И однажды решилась. В ту пору вересень стоял. Все, кто способен был, на уборку хлебов нанимались и на несколько дней из дому в поля жить уходили. Руду всегда с большой охотой принимали: была она работницей спорой да умелой.
Отчим же из плотницкой деревни в город пришел. Избы да бани рубил. На работу с рассветом уходил, но ночевать всегда возвращался домой. В тот день закончил он баню ставить и по этому поводу хмельной домой заявился. А Родейка ему в ковш с брагой еще зельица щедро плеснула, а как совсем захмелел да спать увалился, и подсунулась под бок.
Наутро опомнился Стовр, а сделать с собой уже ничего не может. Совсем голову замутило проклятое зелье. Не видел вокруг ничего, словно в омут нырнул. Пока жены рядом не было, не выпускал из рук молодую любовницу.
Вернулась хозяйка домой, а там уж беда-разлучница гнездо свила. Ходит дочь счастливая, глаз бесстыжих не опускает. Дерзко смотрит, словно мстит за что. А муж совсем спиваться стал — без памяти домой идет, а как увидит Родейку, словно чумной становится.
Смолчала Руда — от людей стыд да позор спрятала. Но в скорости новая беда в дом нагрянула: оказалось, что понесла дочь от любви своей греховной. Такое бесчестье ни пережить, ни забыть невозможно.
А Родейка, понадеявшись, что теперь-то любимый от нее никуда не денется, перестала поить его зельем. Думала, что слова его ласковые да поцелуи жаркие уже от сердца идут. Что забыл он про Руду, а ее полюбил по-настоящему. Что прогонит он жену, а с ней навсегда останется.
Но как только прошло действие дурман-травы, очнулся Стовр и понял что натворил. Перед женой повинился и вознамерился из дому навсегда уйти. Но Руда по-своему решила: собрали они вещи и вместе ушли куда глаза глядят.
Осталась Родейка ни с чем, да еще и дитя, растущее под сердцем, скоро все увидят. Поплакала, поплакала, да делать нечего. В городе оставаться — от людей совсем житья не будет. Припомнят все ее злодеяния и не простят. Однажды ночью подожгла она свою избенку да и пропала невесть где.
Пять месяцев бродила Родейка от деревни к деревне, пока уж совсем в медвежий угол не забрела. Зиму в охотничьей заимке кое-как перемогла. Но и там не было ей покоя. Не хотел отпускать ее душу злодейский дух, которого подселила ей сгинувшая где-то ведьма. Совсем извел видениями. Приходил по ночам в образе Стовра или матери. Со злобными криками да обвинениями ломились к ней те, кому она гадости успела сделать. Стучали в окна и двери заимки злыдни да кикиморы, едва с ума не свели. А потом и сам бес к ней явился и предложил сделку: она ему душу еще нерожденного дитя отдаст, а он отпустит ее живой из леса.
Сварила тогда Родейка зелье из злых трав и вытравила ребенка. Девочка родилась мертвой. Родейка утопила ее посиневшее тельце в безымянном лесном озере.
А ранней весной пришла в Зяблиху и поселилась в брошенном доме, в котором когда-то старик полоумный жил.
Да только обманул ее бес: не нашла Родейка и тут покоя. Перебралась из озера в реку ее дочь-мавка. Приходит к ней по ночам, стучит в окна, в тепло просится. Вот и пристрастилась Родейка с тех пор вину свою да судьбу горькую брагой заливать. Но дел своих темных так и не бросила: злой дух не позволил. Все так же наводит она порчу, лихо да кумушниц в дома добрых людей напускает, да злые зелья варит.
В один из недобрых дней увидала она Ивко, что к Цвете пришел, и залилось ее сердце злобой лютой. Уж очень похож был парень на Стовра. И волосом медовым, и статью молодецкой, и синью глаз веселых. Задумала через него отомстить бывшему любовнику. Цвету со света сжить — пусть Ивко век мучается…
… Вынырнула Тэя из памяти Кузнечихой и захотелось ей вымыться, как будто в сточную канаву только что угодила. А из пустых глаз знахарки на нее смотрели чужие, злые глаза, полные ярой ненависти ко всему чистому и доброму.
Поняла Тэя, что не сможет оставить все как есть, но теперь не время. Нужно Цвету сначала спасти. А злыдень уверился в своей силе, подумал, что отступила перед ним молодая да неопытная девчонка и разразился в лицо ведунье громким торжествующим хохотом.
— Так где, говоришь, девушку-то запрятал? — тихо спросила Тэя.
— Вспомни, ведунья, какой день-то сегодня. Негоже красной девице такой праздник пропустить, — с усмешкой проговорила не своим, а грубым мужским голосом Кузнечиха.
И Тэя, не проронив больше ни слова, вышла из землянки. Облегченно вдохнула по-осеннему холодный, напоенный влагой воздух. Встряхнулась всем телом, словно хотела избавиться от налипшей грязи.
Грай сидел на коньке крыши, а как только увидел ведунью, устроился на ее плече.
Осеннее равноденствие, отмечаемое в народе две недели, считается одним из основных праздников. Собран урожай. В избах на почетном месте стоит праздничный сноп. Каждый день этих двух недель люди чествуют богов. Вот и нынче был особый день богини любви и домашнего благополучия — Любы. А еще и праздник всех незамужних девушек. Соберутся они на вечерних гульбищах за околицей. Станут хороводы водить, с парнями в горелки играть. А как стемнеет, разведут особый костер-краду, в котором сожгут принесенные дары: бусы из рябины да ленты из кос. Начнут играть шуточные обрядовые свадьбы. А главной на этом празднике будет нарядная березка — символ девичьей чистоты и невинности.
Вздрогнула Тэя, поняв наконец страшный бесовской замысел. Поспешила за околицу.
На поляне, перед невысоким пологим холмом, на котором высилась ограда древнего деревенского святилища с идолами-чурами богов и узорчатым расписным храмом, росло несколько берез. Тэя по очереди обошла деревья, внимательно присматриваясь к каждому. Наконец подошла к двум березкам, которые стояли немного в стороне. Еще издали ведунья заметила, как по-осеннему желтые листочки одной из них трепещут невпопад с дуновением ветра. Понурой и одинокой казалась она рядом со своей подруженькой, поникли ее веточки, как обессиленные руки. А Грай уже сидел на ее ветвях, первым заметив ее необычность.
Остановилась ведунья перед березами, собираясь читать контрзаклинание, но тут громко каркнул ворон, и Тэя резко отпрянула в сторону, оттолкнув бросившуюся на нее сзади Кузнечиху. Та с разбегу ухватилась за березу и застыла на долгое мгновение. А дерево медленно опустило почерневшие ветви, его листья скукожились и опали разом, словно их опалило невидимым пламенем.
— Окаменей, злыдень! — громко выкрикнула ведунья и ударила посохом по спине Кузнечихи.
В тот же миг возле погибшей березы встал черный валун, по очертанию похожий на скрючившуюся в судорогах женщину. А рядом с камнем лежала без сознания девушка.
С тех пор лежит у околицы Зяблихи черный камень, а люди иногда слышат, как в особо темные ночи воет кто-то внутри него леденящим кровь голосом.
А на ветвях молодого дубка, который рос в усадьбе ведуньи, появилась еще одна ленточка, которую принесли Ивко и Цвета после своей свадьбы.
Подкидыш
Небо потерялось среди черных туч. Всполохи молний, громовые раскаты, шум хлещущих струй дождя, завывание холодного ветра — все смешалось в одном жутком круговороте.
По широкому лугу в направлении леса, чернеющего на его краю, бежала женщина. Волосы выбились из-под ее платка, липли к лицу, закрывали глаза. Мокрая юбка цеплялась за ноги, путалась и мешала бежать. Но женщина не могла убрать волосы или подтянуть отяжелевший от воды подол: она обеими руками поддерживала огромный живот.
За ее спиной раздавались крики преследователей и свирепый лай псов. Еще немного, и она, не выдержав, упадет, и тогда, настигнув, псы накинутся. Вцепятся клыками в ее измученное тело, а потом подоспеют и люди … а может, и не люди вовсе. Потому что разве может быть человек так жесток?
Беглянка хрипела, выбиваясь из сил. Глаза застилала кровавая пелена. Только бы хватило сил добежать до леса, и она будет спасена. Люди не войдут в чащу в наступающих сумерках да еще в такую страшную грозу.
До первых деревьев она добралась уже ползком. Жуткая боль скрутила все тело. Мученица судорожно хватала ртом воздух, скрюченными пальцами цепляясь за мокрую траву. Еще немного, всего несколько шагов, и густой подлесок скроет ее от глаз преследователей.
Громкий злобный вой раздавался совсем рядом. Псы разочарованно метались возле самых кустов, но войти под полог леса не решались. В это время здесь не было места живым: ночью лес переходил во власть нечисти и нежити.
Несчастная тяжело поднялась на дрожащие от напряжения ноги. Боль на время отступила, и она поторопилась уйти подальше в чащу. Шла, спотыкаясь и ничего не видя перед собой. В воспаленном мозгу металась лишь одна мысль: спрятаться, забиться в какую-нибудь нору и… умереть. Она не хотела больше жить, но и боялась той смерти, которую ей приготовили люди. Пусть ее смерть будет легкой и спокойной. Она заслужила ее всей своей страшной жизнью. Заслужила.
Боль вновь пронзила измученное тело, и роженица, ослепнув от сжавших ее судорог, не устояла на ногах, споткнулась и покатилась в глубокий, поросший редким кустарником, овраг.
Через минуту шорох дождя и затихающие раскаты грома разорвал жуткий крик, потом все затихло, а еще через миг послышался слабый писк. Женщина еще нашла в себе силы прижать дочь к сердцу, но потом ее руки замерли, а младенец так и остался лежать, прижатый к мертвой груди.
… Старый матерый волк вышел из кустов и остановился, принюхиваясь. Пахло свежей мертвечиной и теплым живым духом младенца. Он еще был жив, хотя его сердце уже едва билось. Волк подошел ближе. Его пасть наполнилась сладкой слюной, вызванной предвкушением. Человеческий детеныш. Не часто удавалось побаловать себя такой редкой добычей.
Но неожиданно что-то необычное почудилось волку в запахе младенца. К его чистому человеческому аромату примешивался странный незнакомый дух.
Волк недоуменно фыркнул. Медленно приблизившись, потянулся носом и еще раз понюхал воздух. Сомнений не было: у ребенка был какой-то свой неповторимый запах.
Вцепившись зубами в шею младенца, волк осторожно потянул его к себе. Мертвые руки матери крепко сжимали почти насмерть замерзшего детеныша, но все же волку удалось его вытащить. Положив на мокрую траву, волк облизал дрожавшее и посиневшее от холода тельце. Перекусил пуповину и, мягко прихватив зубами, скрылся с ним в ночном лесу.
***
… Огонь пылко целовал крутые бока большого закопченного котла, и тот отвечал на горячие ласки довольным бульканьем.
Тэя стояла перед очагом и помешивала ведьмовское варево. Рыж тихо мурлыкал, удобно устроившись на теплой спине печи. Грай еще утром улетел куда-то по своим делам, и кот скучал. Он уже привык к шутливым пикировкам с черной птицей.
Бабье лето подошло к концу. Осенняя и, кажется, последняя в этом году гроза отгрохотала дробным набатом и умчалась дальше, воя и скрежеща ветвями деревьев. Воздух, чистый и хрусткий, как первый ледок, приятно холодил разгоряченное у печи лицо ведьмы.
Внезапно она уловила отголосок чьего-то присутствия.
Волк?!
Чуть погодя, Тэя узнала его — умного, матерого вожака большой стаи, которая промышляла в здешних краях.
Что ему понадобилось так близко от ее подворья?
Тэя быстро отставила варево и поспешила в конец огорода. Став у кромки Ручья, вгляделась в густую поросль кустов на другом берегу.
Волк вышел из-за деревьев и остановился на границе узкой поляны, сплошь заросшей густой крапивой. В его зубах повисло безжизненное тельце младенца. У Тэи от изумления остановилось дыхание. Волк сурово взглянул в лицо ведьмы и громко фыркнул. Потом бережно положил ребенка на траву и тихо растворился среди почерневших от дождя зарослей.
Тэя тут же бросилась через речку, даже не почувствовав быстрых струй ледяной воды. Подхватила ребенка и прижала к себе, прикутав полами кофты. Потом, не разбирая дороги, бросилась в избу. Уложила девочку на кровать, прикрыла мягкой накидкой из беличьего меха.
Растопила печь, применив магию для скорости. Достала с полки баночку с медвежьим жиром. Взяла ребенка на руки и вдруг принюхалась. Странная примесь к чистому человеческому запаху, удивила. Но мешкать было нельзя. Потом разберемся — решила ведунья и принялась быстро и осторожно натирать ребенка пахучим целебным снадобьем. Завернула в мягкий беличий мех и уложила на печную лежанку, поверх груды звериных шкур.
Когда пламя в печи достаточно прогрело камень, ведьма обмазала ребенка замешанным на особой воде, принесенной на рассвете из трех ключей, ржаным тестом, оставив открытыми только нос и рот. Уложила на деревянную, украшенную причудливой вязью старинных заклинаний лопату.
Рыж тем временем встал под распахнутым настежь окном.
Ведьма сунула ребенка в пасть печи, жаркую, но уже освобожденную от углей.
— Что ты, ведьма, творишь? — спросил замогильным голосом Рыж.
— Тесто пеку, хворь из дитяти в него извожу, — ответила распевным наговором Тэя.
— Пеки, пеки, да не перепеки, — отозвался кот и помчался вокруг избы.
Тэя вынула лопату и прошептала:
— Тесто-тестечко, возьми хворобу, перенеси на черную худобу. На березу кудрявую, на сухую осину, на красную рябину.
— Ведьма, ведьма, что творишь? — снова спросил через окно Рыж.
— Тесто пеку, хворь из дитяти в дым извожу! — ответила ведунья и сунула лопату в печь.
— Пёком пеки, на дым хворь изводи, — бросил Рыж и опять помчался вокруг дома.
Тэя вынула лопату и зашептала:
— Дым Дымович, ты кум огня, службу добрую сослужи, хворь у дитяти забери. Унеси ту хворь сквозь трубу туда, где птицы не летают, люди не ходят, звери ни троп, ни дорог не знают.
В третий раз засунула она лопату в жаркое чрево печи, а Рыж еще раз спросил:
— Ведьма, ведьма, что творишь?
— Тесто пеку, хворь из дитяти на воду извожу! — отозвалась Тэя
— Тесто пеки, на воду хворь изводи, — снова заунывно прокричал кот и остался у окна.
После этого ведунья вынула лопату с ребенком и брызнула ключевой водой на подсохшую корочку с наговором:
— Теки, вода-водяница, сверху донизу, уноси болезни в мать сыру землю. Сухотку, ломотку в болота топкие. Там вам до веку быть, болотных пиявок кормить, на сушу дорогу забыть.
Затем разломила подсохшее тесто и вынула ребенка. Запеленала в чистую холстинку и уложила на свою кровать, а тесто разделила на три части. Одну вынесла за ограду и закопала в лесу под осиной. Другую отнесла к речке и пустила по течению. Третью бросила на перекрестке трех тропинок и позвала заговором ворон, чтобы они склевали крошки.
Когда же вернулась домой, то так и застыла у порога: Рыж лежал возле ребенка вытянувшись во всю длину и грел его своим телом. При этом выражение глаз у кота было столь растерянным и удрученным, что ему было в пору посочувствовать. А девочка, выпростав ручонку из пеленки, крепко ухватила его за шерсть. При этом ноготочки на ее пальчиках странно изогнулись, напоминая коготки. А ушки стали очень похожи на кошачьи, только с маленькими кисточками на кончиках.
Тэя не глядя села на лавку.
Куалми! Девочка была оборотнем-рысью.
Но как она оказалась в этих краях?! Приказ правителя однозначен: оборотни — враги, и поступать с ними нужно соответственно. Без жалости и долгих раздумий. Да ни один добропорядочный гражданин Чернолесья не рискнет замолчать присутствие в своих краях подобного кошколака. Все понимали, чем это может грозить. Оборотни всех видов и сословий — чума. Раз проглядишь, потом опомниться не успеешь, как они заполонят всю страну.