Она мне душу на изнанку вывернула, а я должен её простить?
Она не удосужилась мне даже в глаза посмотреть, и это я должен ей тоже простить?
Она даже мне не позвонила, и снова я должен простить?
Никогда! Тогда я дал слово, что никогда не прощу. Не прощу.
Я кричал эти слова ночью в пьяном угаре под окнами её палаты. Меня раздирала моя любовь к ней на части, смешанная с новым чувством — ненавистью.
Я пил из горла водку, сидя на земле, а когда она закончилась, разбил бутылку об асфальт. Держа в руках осколки, я долго смотрел на свои вены, потом на окно палаты, где она спала спокойным сном убийцы, затем снова на острые края стекла и свои руки. Мне хотелось прекратить свою агонию, но я не смог, отбросив стекло в сторону, я скулил, сидя в клумбе шафранов.
Естественно, мое ночное рандеву на территории больницы не осталось незамеченным, и меня задержали. Трое сотрудников полиции очень быстро усадили меня в служебный автомобиль. Двое суток я просидел в изоляторе, без права позвонить, а я и не рвался, так, как звонить мне уже было некому.
Глава 23
— Олег, проснись!!! — слышу тихий голос где — то вдалеке и чувствую то, как слегка касаются моего плеча. Нехотя открываю глаза, передо мной стоит Ольга. Перевожу взгляд — за окном темно, неужели я проспал целый день? Затем смотрю на соседнюю кровать, Настя снова спит. Мирно, как маленькая девочка.
— Она хоть ела? — интересуюсь я.
— Да, ужинала. Будить тебя не стала, сказала, что ты устал после ночной смены.
— Понятно — проспал самый важный разговор с ней. Ну, я красавец, блин.
— Олег тебя Ваня срочно в реанимацию зовет — обеспокоенно произносит Ольга, изредка поглядывая на Настю.
— Что там? — привычный вопрос в моей профессии. Если вызывают хирурга, значить быть операции.
— Мужчину привезли из аэропорта. Сердечный приступ.
— Ну, и зачем я Ване?
— Это… это Мартынов Илья Алексеевич — шепотом произносит Ольга, чтобы Настя ни в коем случае этого не услышала.
Черт, это дедушка Насти. Я мгновенно срываюсь с кровати и поднимаюсь этажом выше.
— Рассказывай, Ваня — захожу в кабинет кардиолога, на ходу надевая медицинский халат.
— Инфаркт миакарда, его сняли с самолета, летел на конференцию в Новосибирск — Иван рассматривает результаты первых анализов пациента.
Мартынова знали все, для меня он был не только дедушкой моей жены, но и любимым преподавателем в медицинской академии, так же, я и мои коллеги пересекались с ним на различных конференциях, а ещё он был несменным Председателем комиссии по подтверждению или повышению врачебной категории. Поэтому, сейчас в отделении толпа коллег, все переживают, перешептываются.
— Добрый вечер, коллеги — в кабинет входит обеспокоенный главный врач, на нем пальто, в руках кейс, значит, вернулся обратно, не успев доехать до дома — Какие действия предприняли и что планируете Иван Валерьевич? — строго и лаконично произносит главврач.
— Внутривенно капельно вводим аликсин (опять выдуманное автором лекарство), сделали кардиограмму, анализ крови, в общем, мой вердикт, надо ставить кардиостимулятор.
— В чем проблема? — Коршунов поворачивается в мою сторону: — Олег сможешь подстраховать Ивана на операции?
— Конечно — естественно, моего учителя оперировать буду только я, никого не подпущу к нему.
— Вот тут проблема, коллеги — говорит Иван — Он против операции.
— Как это? — обескуражено произносит начальник — Он врач, должен понимать всю клиническую картину сам.
— Вот поэтому и отказывается.
— Дурдом какой — то — нервно произносит начальник — Я к нему, Олег за мной.
Мы с Коршуновым зашли в реанимационную палату, под пристальными взглядами сочувствующих.
Палата на одного. Тишина, которую нарушает только монотонный писк приборов, оглушает нас. Очень трудно смотреть на всегда подтянутого и пышащего жизненной энергией мужчину, в беспомощном состоянии, на больничной койке. А когда этот человек, еще и близок тебе, совсем не выносимо. Очень трудно дышать.
— Привет, Илья — Коршунов подходит к кровати, я встаю в нескольких шагах от него.
Пациент лишь шевелит пальцами в знак приветствия, на лице у него кислородная маска.
— Ну, какого ёжика ты упираешься? — спрашивает Коршунов, сверля друга глазами.
Я не вдавался в подробности их взаимоотношений, но знаю, что дружат они со студенчества. В одно время даже дружили семьями, а потом разъехались по разным городам, но связь не оборвали. Я смотрю на них, обоим сейчас нелегко. Я вижу, как Коршунов сам тяжело дышит, ослабевая галстук, расстегивает верхнюю пуговицу рубашки. А Мартынов лишь отрицательно качает головой.
— Илья, ты же понимаешь, что без стимулятора ты долго не протянешь — еще одна попытка.
Но мимо.
— Тебе жить надоело? — не выдерживает Коршунов, слегка повышает голос.
Я хочу его тормознуть, пациенту волноваться нельзя, но останавливаю себя, вдруг эта пламенная речь возымеет действие.
- Или смысл жизни потерял? А как же Оля? Ты о жене подумал, как она без тебя? Ладно, дети, у них свои семьи, а она? Она же всю жизнь с тобой…
Мартынов закрывает глаза и отрицательно качает головой.
— А Настя? — уже более спокойным голосом продолжает его друг — Я же ей после этого в глаза посмотреть не смогу.
— Не хочу быть обузой — шепчет Илья Алексеевич, снимая кислородную маску.
— Какая обуза? Очнись, Илья. Люди по двадцать лет живут с кардиостимуляторами, марафоны с ними бегают, тебе ли этого не знать? Ты профессор медицинских наук, а я тебе сейчас элементарные вещи поясняю, как трактористу из деревни «Комарово».
— Ваня, готовь операционную — командует Коршунов, понимая, что время терять уже нельзя.
— Я не подпишу — упрямится второй.
— А я найду, кто подпишет. Внучка твоя, например. Она как раз этажом ниже в палате лежит.
— Что с ней?
— А что ты заволновался? Не надо. Ты же решил добровольно из жизни уйти, значит, жизнь твоих родственников тебя мало заботит.
— Виталя?
— Одень маску, Илюша. Беременна твоя внучка. Правнук у тебя скоро будет, а ты помирать собрался.
Мартынов старший переводит свой взгляд на меня и улыбается, едва шевеля губами, произносит:
— Поздравляю.
Я лишь киваю в ответ. Странно, как он догадался, что Настя беременна именно от меня?
— Поздравишь, когда из роддома забирать будете — снова вставляет реплику Коршунов.
— Олег…. Наедине… Пару слов…
— Если только пару — обеспокоенно говорит начальник — Я пошел, жду тебя в операционной. И не закатывай свои глаза, я буду там. Хочу лично подарить тебе вторую жизнь, осёл упёртый.
Коршунов уходит, и я занимаю его место.
— Слушаю, Илья Алексеевич.
— Изменил…. Тогда… Изменил? — так сразу, без анестезии….
— Нет — честно отвечаю я.
— Я знал — расслабляется — Ты её..
— Не разговаривайте больше. Слушайте — сам надеваю на него кислородную маску — Я люблю Настю. Очень. В том, что распалась наша семья, виноват только я, и я проклинаю себя за это. Я сегодня утром узнал, что тогда случилось на самом деле с нашим ребенком. Я баран, можете ударить меня за это, потом, когда поправитесь. Я не достоин её, но меня словно магнитом… снова… к ней. Ничего с собой поделать не могу… пытался. Но она сидит у меня вот здесь — показываю на свою грудь — с самого первого дня нашего знакомства по сей день. Мы снова вместе, она дала мне второй шанс, и я никогда больше не обижу её, тем более не брошу. Я обещаю вам, что сделаю всё, чтобы она и наш ребенок были счастливы.
— Я верю… — он снова упрямо снимает маску.
— Но для полного счастья моей девочки ей нужны вы, она безгранично любит вас. Не сдавайтесь.
— Я не сдаюсь, я чувствую, что всё…
— Олег, пора в операционную — в палату входит Ольга — Все уже там.
— Я пошел, увидимся…
*****
Операция не состоялась. Илья Алексеевич провел в операционной лишь несколько минут, а потом …. после ввода наркоза… остановка сердца. Многочисленные попытки запустить его вновь не увенчались успехом.
В операционной кроме анестезиолога и операционной медсестры, нас было трое, Коршунов, я и Ваня.
Молчание. Монотонный звук, и одна прямая линия на экране кардиомонитора, это то, куда мы трое смотрело безотрывно.
- Ваня, свободен — монотонно и отчужденно произносит начальник — Олег иди к Насте. Ольге я сообщу сам.
Я выхожу из операционной, обессилено снимаю перчатки и шапочку. Поднимаю глаза и вижу Настю. Она бежит прямо на меня. Черт, да какая сволочь ей сказала — то?
Я перехватываю её, прижимаю к себе. Не пущу.
— Пусти — шипит она.
— Нет — обхватываю её сильнее.
— Отпусти — она отчаянно вырывается, бьет меня по груди, оседая на пол и я вместе с ней.
— Я всё понимаю, родная. Не надо тебе туда.
— Олег — она умоляюще смотрит на меня, а в глазах слезы, от вида которых у меня разрывается сердце.
— Настенька, любимая, знаю, что больно — я обхватываю ее голову и смотрю прямо в глаза — Но подумай о ребенке, он внутри тебя. Пожалей.
— Я хочу его видеть — настаивает она, а я снова прижимаю ее к себе со всей силы, упрямо не позволяя вырваться.
— Он простит, если ты этого не сделаешь — на ушко шепчу я — Мы ему сказали о твоей беременности, он уходил, улыбаясь. Сохрани нашего малыша ради него, умоляю тебя.
Я целовал её волосы, висок, щеки, губы, стирал своими губами её слезы. Я нашептывал слова утешения ей на ушко и не отпускал, ни на секунду. Мы сидели посреди коридора на коленях, и мне было плевать на это.
Понимающие пройдут мимо,
любопытные — пусть смотрят.
Глава 24
Суматошный день похорон, наконец, закончился. Женщины отправились спать, а мы с бывшим тестем остались тет — а — тет. Он желает поговорить, и я хочу по — быстрее прояснить ситуацию нашего воссоединения с его дочерью.
— Значит, вместе работаете? — он разливает по двум рюмкам водку, пить не хочется, но придется — А Настя нам ничего не говорила. Хотя, дед точно знал — он печально смотрит на портрет отца с черной лентой — Уверен. У Насти только от него секретов не было никогда. — снова переводит свой пристальный взгляд на меня — Как дальше жить собираетесь? Насколько тебя в этот раз хватит?
— Думаю, на всю жизнь — откровенно отвечаю я, опрокидывая стопку водки.
— Ты мне тогда на свадьбе тоже самое говорил — как и я выпивает и громко ставит рюмку на стол — А потом изменил ей.
— Я Насте не изменял — тесть криво улыбается после моего заявления, знаю, не верит — Сделал всё, чтобы все вокруг думали именно так. Поверьте, в тот момент мне было не до баб. Мне было очень хреново. Я ребенка оплакивал.
— Видел, как ты его оплакивал с блондиночкой той — снова разлили.
— Вы про фотографии? — опять выпили.
— Именно, про них. Настя столько слез над ними пролила. Жене пришлось телефон у нее украсть и выбросить, чтобы прекратить это самоистязание.
— Да, поцеловал другую — сам разливаю спиртное по стопкам, и одним глотком выпиваю свою рюмку — Виновен. Знал, что фотку сразу Насте отправят, поэтому и поцеловал. Больно хотелось сделать.
— Олег, я не в восторге, что вы снова вместе. Не верю я тебе, хотя могу и ошибаться. Но это жизнь моей дочери и только ей решать, как и с кем жить. Решили попробовать еще раз, что ж ваше право. Но у меня два условия лично к тебе: первое — обидишь еще раз, лучше на глаза мне не появляйся. Второе — мой внук не должен родиться вне брака. Ты меня понял?
— Я вас услышал. Я и сам собирался.
— Доченька, а ты что встала? — я разворачиваюсь и вижу, что за моей спиной в дверном проеме стоит Настя. На ней смешная фланелевая пижама с медвежатами, волосы заплетены в косу, она словно девочка пятнадцатилетняя.
— Пить хочу — тихо отвечает она, смотря на наш скромный стол и почти выпитую бутылку водки — Олег, пошли спать — выпивает стакан воды и ждет меня у дверей.
— Идем, конечно.
— Спокойной ночи, дети — провожает нас отец, выпивая еще одну стопку.
— Папа — обеспокоенно смотрит на него Настя.
— Всё, всё, дочь — целует её в щеку — Я тоже спать.
Мы провожаем взглядом, как отец дойдет до своей спальни, и затем сами заходим в комнату, отведенную для нас.
— Я думаю, пришло нам время поговорить — шепчет Настя, укладываясь в кровать.
— Здесь? В доме твоего деда? — мне было бы комфортнее поговорить у нас дома, наедине.
— Именно здесь — настаивает она — Ты уважал моего дедушку и в его доме не сможешь соврать.
— Я и так не собирался тебе лгать — я снимаю с себя рубашку и брюки. Ложусь рядом с Настей. Обнимаю её за плечи, и она позволяет мне это.
— Слушаю — торопит она.
— Сложно начать — честно отвечаю я.
— Ты сказал папе, что не изменил. Это правда?
— Правда. А ты подслушивала? — играючи потрепал её за нос.
— Не специально — признается она — Я, правда, захотела пить.
— Я тебе не изменил. Но сделал, всё, чтобы ты так думала.
— Зачем?
— Затем, чтобы тебе было очень больно — чувствую, как тело её сжимается в моих руках, но это неизбежно, нам придется сейчас пережить те дни заново — Прости, но я думал, что ты предала меня, избавилась от моего ребенка, как только узнала о беременности. Я был раздавлен и по моей версии, тобой. Почему ты мне не сказала, что беременна?
— Хотела сделать сюрприз — она нервно рисует на моей груди круги пальцами — В тот день была годовщина нашего первого свидания, и я хотела накрыть ужин при свечах и подарить тебе фотографию с УЗИ.
— Скрытная ты моя девочка — беру её ладошку в свою руку и нежно целую, немного расслабляя нас — Ты хотела сделать сюрприз мне, а кто — то его сделал нам обоим — нервно сглатываю слюну и продолжаю: — Мне позвонили тогда, я сорвался в больницу, но меня не пустили. Марьяна сестра Уримцева, дежурила тогда, вот она и принесла мне от тебя записку — Настя смотрит на меня раскрытыми от шока глазами, но я целую ее в висок и слегка растираю плечи — Я уже понял, что ты мне её не писала. Но, к сожалению, понял я это лишь сейчас. Прочитав эту записку, я повел себя не совсем адекватно. Рассказывать не буду, скажу лишь, что после этого я двое суток провел в полиции. У меня забрали телефон, и я не мог тебе позвонить. Зато накрутил я себя в эти дни знатно. Целый план мести придумал. Когда меня выпустили, опять позвонил Марьяне, узнать не выписали ли тебя. Она сказала, что выписка после четырех вечера. Я сорвался домой, собрал свои вещи, и увез их к матери. А вечером пошел на вечеринку к Ромке. Вот там я и начал воплощать свой план, подцепил ту блондиночку, фотографии с которой тебе отправили. Она целый вечер не отлипала от меня, и в комнату за мной увязалась. Я не возразил, видел, как парни с девчонками провожали нас взглядами. Тебе точно расскажут, решил я тогда, и привел ее в свою спальню. А там накачал её спиртным, и она вырубилась в течение пятнадцати минут. А я всю ночь просидел у кровати и думал о том, за что ты со мной так?
— Я тогда тоже не спала всю ночь — по ее щеке покатилась слеза, и я трепетно стер влагу своими пальцами — Вопрос к тебе был тот же.
— Насть, прости, я должен был повести себя по — мужски, тогда. Но видимо мозгов у меня было значительно меньше, чем амбиций. Я с себя вины не снимаю, не важно, изменил или нет. Я предал тебя, усомнившись в тебе изначально.
— Больше так не делай — прижимаясь ко мне ближе, шепчет Настя.
— Никогда — целую её макушку, вдыхая в себя аромат любимой женщины.
— Обещаешь?
— Клянусь — она закрывает глаза и устраивается на моей груди — Насть, твоя мама с бабушкой просили меня поговорить с тобой.
— О чем? — не открывая глаз, засыпая спрашивает она.
— Они хотят, чтобы мы завтра уехали, и ты снова легла в стационар.
— Но…
— Я тебя тоже об этом прошу. Мы боимся за тебя. Все заметили сегодня, как медленно и осторожно ты ходишь. Живот тянет? Можешь не отвечать, ответ я знаю. Давай не будем рисковать малышом. Я обещал твоему деду правнука.
— Хорошо. Я согласна.