— Лера, наверх! Быстро!
Возможно, весь сыр-бор разгорелся именно из-за нее, хотя далеко и не факт. Вполне допускаю, что они заявились сюда по мою душу. Например, тот громила, которому я наступил на ногу, все-таки меня признал. Но присутствие девушки за спиной станет лишним в любом случае. Вдруг мне придется кинуться вверх по лестнице, и девушка окажется помехой. Или они начнут стрелять, я отпрыгну в сторону, и на линии огня окажется она.
— Дядя, охолони! — вытянул вперед раскрытые ладони тот, который стоял рядом с усатым.
В клетчатой рубашке, джинсах и узконосых туфлях, ему только ковбойской шляпы не хватало. Вместо нее на голове у него козырьком назад сидела бейсболка.
Третий, с ног до головы весь в «цифре» — даже кепи такое же, шагнул в сторону, прячась за его спиной. Вряд ли из трусости — из трезвого расчета. Так он сможет незаметно для меня достать оружие, чтобы неожиданно им воспользоваться. Недаром же он только правое плечо и руку прикрыл.
Быстрый топот ног за спиной сказал о том, что девушка мой приказ выполнила.
«Бедняжка! — подумал я. — Ей и так сегодня досталось, а в довершение всего еще и убить могут».
— Ствол опусти! Нам поговорить просто.
— Ну так говорите, — предложил я, одновременно делая шаг вбок, под защиту стойки, которая теперь прикрывала меня почти по грудь.
Девушки-портье за ней уже не было: едва только все началось, она шустро юркнула в расположенную сразу за ее спиной дверь.
— Э нет, так у нас с тобой разговора не получится!
Усатый молчал по-прежнему, разговор вел все тот же крепыш в клетчатой рубахе, а третий наверняка уже приготовил пистолет. Именно пистолет, потому что приклад карабина Симонова торчал у него из-за плеча, а сразу два длинноствола, тем более в поселке, носят с собой только персонажи компьютерных игр.
— По-человечески тебя прошу: опусти ружье и давай пообщаемся. Слово, все будет тихо-мирно, — продолжал настаивать тот.
«Ситуация!» — лихорадочно размышлял я, совершенно не представляя, как поступить дальше. Доверять этим людям причин не было никаких. Кого бы это ни касалось — самого меня или Валерии. Но и прослыть параноиком совсем не хотелось. Не хватало еще, чтобы в Станице стали указывать пальцем: вон он идет, психопат! На каждое слово ствол вскидывает!
— Я подумаю над вашим предложением, а пока говорите чего хотели. — Поразмыслив, я все же пришел к выводу: ничего менять в сложившейся ситуации не стоит — слишком требовательным был их окрик, когда они вошли.
— Так, что за шум, а драки нет? — раздался веселый голос. Из двери, за которой исчезла портье, показался не кто иной, как тот самый продавец, который и приобрел у меня жадр.
— Яков, уйми своего постояльца! — обратился к нему крепыш. — Нервный он какой-то, того и гляди пальнет. Поговорить с ним хотели, а он сразу за волыну и едва палить не начал.
Яков посмотрел на меня:
— Точно пальнешь?
— Полностью магазин выпущу, все восемь патронов, — кивнул я. — Чтобы уж наверняка. Но мозги со стен отмыть помогу, слово!
Судя по тону Якова, он шутил, чтобы разрядить обстановку. Мои слова прозвучали примерно так же.
— Ну, если поможешь, тогда совсем другое дело! — И заговорил уже серьезным тоном: — Так, я не знаю, что между вами произошло, и, должен заметить, знать не хочу. Но одно обещаю: пальбу здесь устроите, пострадают все, выживших не будет.
После его слов мне только и оставалось, что опустить оружие.
— Вот и ладушки, — тут же отреагировал Яков. — Теперь вот еще что: до утра ваш разговор потерпит?
— Да хоть до Нового года, — пожал плечами я.
— Бобруйск? — Он обратился к тому, который все время со мной разговаривал.
— Можно и до утра, — неохотно сказал тот.
— Тогда разбежались. — Слова Якова прозвучали как приказ. — Да, Бобруйск, вот еще что… Если дело касается той девицы, знай: тут я полностью на его стороне. — Он указал на меня пальцем.
Человек по кличке Бобруйск покривился, но промолчал. Когда он и оба его спутника покинули ночлежку, Яков спросил:
— И что, ты бы и впрямь начал стрелять?
— Даже не задумываясь, — твердо ответил я. — Малейшего повода хватило бы.
Сколько их — тех, кто, валяясь с развороченным животом в луже собственной крови, проклинал себя за нерешительность, которую проявил в нужный момент? Не желаю их участи. На Земле говорят: пусть лучше двенадцать судят, чем четверо несут. Ну а здесь, где нет никаких законов, и подавно.
— Это из-за меня все? — встретила меня вопросом Валерия.
— Не уверен, — ответил я, ворочая ключом в замке. Тот поддавался с трудом, с каким-то натужным скрипом.
Явно замок сделан на месте, руками только набирающего опыт кузнеца. Из металла, который на Земле мог быть чем угодно и попавшего сюда таким же неведомым путем, как и все остальное.
Комната действительно оказалась мала. Две кровати — тоже работы местного плотника, между ними тумбочка без дверец, длинная полка на стене — вот и все ее убранство. Окошко было застеклено. Кусочками, скрепленными между собой, вероятно, смолой. Но матрацы на удивление были новыми. Простыни тоже не подкачали — без всяких отметин штопок и признаков ветхости. И серо-синие с красными полосками байковые одеяла. Словом, вполне прилично для местных реалий. Можно отдохнуть в относительной безопасности. Не станут же эти люди ради меня брать ночлежку штурмом? Особенно после слов Якова, который, несомненно, обладает в Станице достаточным авторитетом.
— Приляг пока, отдохни.
— А ты куда?
— Схожу что-нибудь поесть куплю. Выпить хочешь?
— Нет! — энергично замотала головой Валерия.
— Ну и зря. Жадр тебе подержать бы, но нет у меня заполненных. Только выпивка и остается.
— Обойдусь.
— Как знаешь. Я тебя снаружи запру.
— Чтобы не сбежала?
— Чтобы не украли. Заснешь ведь, пока ходить буду. А двери такие, что только тараном.
Я оказался прав: вернувшись, застал девушку спящей. Посмотрел на нее, хмурившую брови даже во сне, вяло пожевал ломтик жареного мяса, завернутый в тонкую лепешку из местного злака, похожего вкусом то ли на просо, то ли на ячмень, и завалился спать сам.
— Дима, тебе кошмары снились?
Да. Все та же промоина. Но зачем ей об этом знать?
— С чего взяла?
— Ты метался в постели. И еще стонал.
Пришлось признаться:
— Снились. Ты сказала: «Дима, спасибо тебе за все и до свидания, дальше я уж как-нибудь сама». И ушла вдаль в обнимку с тем самым усатым.
Лера рассмеялась:
— Так уж сразу и в обнимку?
— Ага. Еще и целовались все время.
Валерия улыбнулась еще разок, затем посерьезнела:
— Что будем делать? Наверное, он со своими дружками не отстанет.
— Разберемся как-нибудь. — Ясно, что в ночлежке под защитой Якова не отсидеться. Вчера, когда ходил за продуктами, видел в харчевне и усатого, и Бобруйска. Они сделали вид, что меня не замечают. Ну и мне оставалось сделать то же самое. — Давай лучше позавтракаем.
— Давай, — на мой взгляд, с излишним энтузиазмом откликнулась она. Наверное, чтобы хоть немного абстрагироваться от всего того, что на нее свалилось.
Некоторое время мы ели молча. Затем Лера спросила:
— Дима, если уж угораздило сюда попасть, расскажи мне об этом мире.
Всё, Валерия прошла все пять фаз принятия неизбежного. Первые три из них — отрицание, гнев и торг, мне увидеть не довелось. Когда мы встретились, она находилась в фазе депрессии. Сейчас наступила пора пятой — и заключительной — принятия. Лера смирилась с тем, что ей придется здесь существовать, и теперь ей нужно решить, как именно.
— Расскажу, Валерия, обязательно расскажу. — Кто бы мне обо всем поведал на второй мой день пребывания здесь! Скольких ошибок удалось бы избежать! — Если что-то будет непонятно, сразу задавай вопросы. И пусть любой из них не покажется тебе глупым. Поверь мне, это очень важно. Иначе когда-нибудь любая мелочь может стать роковой. Готова? Ну тогда слушай.
То количество вопросов, которое обрушила на меня Лера, в любой другой ситуации могло бы ввергнуть меня в какую-нибудь из первых четырех перечисленных фаз. Но не сейчас, когда ее близость волновала настолько, что зачастую заставляла сбиваться с мысли. Ладно бы я изголодался по женской ласке во время своего вынужденного одиночества. Так нет же, если вспомнить недавнюю ночь с Жанной, которая вела себя так, как будто последняя встреча с мужчиной случилась у нее несколько лет назад.
— Дима, и последний вопрос…
Последних вопросов набралось уже больше десятка, но я кивнул: задавай. Старательно отводя взгляд от ворота ее халатика, который распахнулся довольно сильно, но она пока этого не замечала.
— Вот ты говоришь, что жадры могу заполнить только эмоционалы.
Я кивнул: говорю.
— А эмоционалом может стать любой?
— Нет. Стать можно музыкантом, спортсменом и так далее. Если есть талант, то великим. В случае с эмоционалами что-то другое. Как сказал единственный мне известный, Федор Отшельник, — это либо есть, либо никогда уже не будет. Да, Валерия, вот еще что. Никогда и ни при каких обстоятельствах, не говори, из-за чего сюда попала.
— Почему?
— Здесь не принято. Такое, знаешь ли, правило, о котором мне сказали еще в самом начале моего пребывания здесь.
— А другие правила есть?
— Несомненно. Например, жить сегодняшним днем, потому что следующего может и не быть. Ну и всякие там никому не верь и никого не бойся. Что-то у нас разговор затянулся, пошли пообедаем? А по дороге еще в лавку завернем, кое-что купить нужно. Переодевайся, я за дверью подожду.
Из вежливости и еще из-за того, что вдвоем здесь не протолкнуться, настолько комнатенка невелика.
За прилавком на этот раз стоял не Яков, а другой продавец. Мелкий и невзрачный, он чем-то походил на Гришу Сноудена. Или на болезненно похудевшего Гудрона. Только этот был белобрысый, а у тех волосы темные. Вернее, продавцов оказалось два, и второй была женщина. К ней-то я Валерию и направил, вложив в ладонь несколько пикселей. Подозревал, что у Леры под халатом белья нет вообще. По крайней мере, верхняя его часть отсутствовала точно. Выдернула девушку какая-то неведомая сила прямо из дома. Может, она как раз своего парня ждала. Или даже он успел прийти. Эта мысль почему-то вызвала у меня ревность. Наверное, она на лице отразилась, потому что продавец с сочувствием спросил:
— Зубы болят?
В очередной раз убедился, что артист из меня бесталанный: никак не удается держать лицо невозмутимым.
— Нет.
И улыбнулся. Нет, не продавцу. Вспомнив Славу Профа. Вернее, его слова о том, что наш мозг обрабатывает цены теми же своими участками, что и болезненные ощущения, а сейчас предстояли немалые траты. Продавец улыбнулся в ответ, и я поспешно придал лицу деловитое выражение.
— Патронов бы мне.
Тот вздохнул:
— В последнее время с ними не очень. Привозят мало, запрашивают дорого. Ну и нам, в свою очередь, свой интерес нужно иметь. Так что выбор небогат, и цены соответствующие.
«Сейчас моему мозгу точно будет больно». — Но улыбаться я благоразумно не стал.
Меж тем словоохотливый продавец разговорился не на шутку:
— Слышал я, на Вокзале производство дымного пороха наладили и лепят патроны уже из него. Правда, пока только ружейные — винтовочные или другие кустарным способом изготавливать, сам понимаешь, те еще проблемы. Но обещают со временем и их. А пока есть только то, что имеется. С оружием куда проще — практически на выбор.
— На наган найдется хотя бы десяток? — без всякой надежды поинтересовался я.
— Примерно столько и есть.
— Все заберу.
Как любил говаривать Гриша Сноуден, наган для меня — оружие последнего шанса. А для него много и не требуется. С теми пятью, что уже есть, на два полных барабана.
— Еще бы ружейных, двенадцатого калибра. Нормальные найдутся?
Пока есть возможность, не хотелось бы собой мушкетера с его мушкетом и облаком дыма изображать.
— Сколько надо?
— Хотя бы с полсотни.
— Отыщем, — не задумываясь кивнул мой собеседник. — Есть и больше, если что.
— Пока и этого хватит.
Мне бы только до Вокзала добраться. А там, глядишь, они и вовсе станут без надобности. Если внутри его периметра занятие себе найду. Плотником, например, уж больно мне с деревом дело иметь понравилось. Дерево здесь — основной материал для чего угодно, так что без работы не останусь.
— Что-то еще?
— Нож, флягу, рюкзак, чашку, миску, ложку, по возможности плащ-палатку. На этом все.
На прилавке передо мной по очереди появилось практически все требуемое. За исключением ножа.
— Ни за что не поверю, что их нет.
— Есть. И много. Какой именно нужен? Клинок длинный? Марку стали? Серейтор?
— Клинок — с ладонь. Главное требование — чтобы мой вес выдержал, если, например, в качестве ступеньки его использую. Все остальное — без разницы.
Мне хорошо запомнилась история одного охотника, как он, обходя на тропе капканы, провалился в ручей. По грудь, зимой.
— Прибегаю к зимовью, — рассказывал он, — ручку дерг!.. А она отламывается. Дверь приморозило по всему периметру: когда уходил, внутри было жарко, снаружи мороз, льдом и схватило. Окна в зимовьях всегда маленькие — чтобы зверь не пролез. И давай я дверь ножом открывать. Поломался бы он у меня — возле порога бы и остался.
Здесь морозов нет, но если нож сломается в самый неподходящий момент, — грош ему цена. Продавец, мгновение подумав, добавил ко всему лежавшему на прилавке довольно неказистый с виду нож с обшарпанной деревянной ручкой на двух клепках. Но, судя по толщине обуха, он должен быть крепким, а большего мне и не требуется.
— Сколько?
— Давай считать вместе. Только предупреждаю сразу. Как говорил Киса Воробьянинов, торг здесь неуместен: не базар, цены фиксированные.
Не сказать, чтобы общая сумма меня устроила, но особой боли все же не почувствовал. Оставалось только навести справки.
— На Вокзал часто отсюда люди ходят?
Хотелось бы отправиться вместе с толпой, желательно помногочисленней.
— Дня через три отправятся. Туда надумал?
— Не без того.
Ждать всего три дня — это замечательно. Не у костра в шалаше их прожить придется, к тому же в приятной компании. Глядишь, и Валерию уговорю. Вокзал — он и есть Вокзал, можно сказать, областной центр. По сравнению с районным, что представляет собой Станица. И действительно, что ей здесь делать?
«А там, глядишь, и стану ей близким другом, чтобы с полным правом Лерой называть», — в очередной раз улыбнулся я. В мыслях, чтобы продавец снова не принял на свой счет.
— А что, Яков сегодня не работает? — поинтересовался я с таким видом, как будто был с ним давно и хорошо знаком.
— А когда это он за прилавком стоял?! — не на шутку удивился продавец. — Он наверху, у себя в кабинете. К нему с побережья прибыли: весь товар оттуда только через него.
— В последний раз — вчера вечером.
— Хм, удивил ты меня. Я пораньше вчера отпросился — ребенок приболел. Думал, он лавку закроет.
— А кто он вообще, Яков?
— В этих местах, пожалуй, самый значимый человек.
Положим, и без твоих слов догадаться легко. Валерия все еще о чем-то шушукалась с продавщицей, и потому я поинтересовался тем, о чем только что услышал:
— Ты говорил, с побережья товар приходит. Что за побережье и что за товар?
— Ты точно не местный или недавно сюда попал, — резюмировал он. — Побережье морское. А товар самый разнообразный.
— Порт, что ли, там расположен?
— При чем здесь порт? Откуда они здесь возьмутся? Островов там чертова уйма, на них и находят. Случается, и на само побережье волной всякую шнягу выносит, хотя изредка попадаются и достойные вещи.
Мне сразу вспомнились утонувшие в болоте многоэтажные дома, от которых едва торчали крыши, когда мы его пересекали. И сожаление Гриши Сноудена о том, что сколько же в них добра пропало.