Шум водопада еще сильнее размывал мир вокруг.
Он вскочил в седло, ловко ухватил Алю за руку и втянул ее к себе так быстро, что она не успела испугаться или возмутиться.
— Да, сам вернусь.
— Только держи крепче, а то я боюсь. — Она откинула голову ему на грудь и подумала, что на ручки ее все-таки взяли.
— Я-то удержу.
Его ладонь легла ей на живот, согревая и растапливая холодный комок ужаса, поселившийся там с момента выстрела. Другой рукой он подхватил поводья, прижался к ее спине и, чуть пригнувшись к шее лошади, пустил ее резвой рысью.
Долгий путь по разморенным жарой тропкам обратно они проделали совсем быстро, Аля только и успевала отмечать приметные места по дороге. Но гораздо сильнее, чем окрестности, ее занимала близость Сантьяго. То, что она ощущала, когда он входил в комнату или лежал рядом с ней обнаженный в постели, — было цветочками. Вот прижатое к ней твердое горячее мужское тело вызывало совершенно невероятные ощущения. Они вытесняли даже муть, плескавшуюся у нее в голове и делавшую ее заторможенной и вялой. Чувства прояснялись и обострялись с каждой минутой, проведенной так близко к нему, с каждым движением его руки, которой он крепко перехватывал ее живот, с каждым горячим выдохом у ее шеи.
Она ощущала себя амазонкой, всю жизнь прожившей в краю, где были только женщины, и впервые встретившей мужчину. Гормоны взвихрились в победном танце: вот чего мы ждали всю жизнь! Рецепторы протерли свои окошки и принялись передавать все происходящее с таким восторженным чувством новизны, словно Аля только вчера появилась не свет и не успела запылиться и устать.
Это было как-то ненормально, но совершенно охренительно. Почему такая концентрация мужественности встретилась ей только в этой стране? Где все мужчины были раньше? Почему она не встречала таких в России?
Не хотелось отлипать от его тела, хотелось вжиматься, хотелось, чтобы он сам прижимал ее к себе изо всех сил, врывался…
«Так, стоп, Аля».
Одно наваждение как-то незаметно перетекло в другое, проскочив без остановки станцию ясного разума, и она изо всех сил пыталась туда вернуться. Какое прижимать, какое врываться? Она в плену в чужой стране, ее только что чуть не убили, а она думает о том, как бы трахнуться с этим мачо.
«Ну и шлюха же ты…»
Но уже во дворе, когда она стояла и смотрела, как он пускает лошадь в галоп и скрывается за поворотом, у нее не оставалось моральных сил даже волноваться за него. Потому что все мысли были только о сильных смуглых руках на ее теле, о темных обветренных губах на нежной коже, о его широкой груди, по которой она бы могла вести пальцами, спотыкаясь о шрамы, о том, как бы это могло бы быть…
Аля резко выдохнула и отправилась в ванную. После поездки по жаре и стресса она чувствовала себя усталой и грязной, а без горячей воды можно было как раз проверить теорию, помогает ли холодный душ от лишних мыслей.
К сожалению, выяснилось, что не помогает. Обострившаяся чувствительность никуда не делась, и тугие прохладные струи, скатывающиеся с разгоряченного тела, только дразнили ее, ничуть не успокаивая.
Мазаться кремом в таких условиях было совершенно невыносимо. Никогда в жизни ей так не хотелось, чтобы вместо ее рук тела касались другие — грубые, жесткие, мужские.
Льняное платье почти царапало влажную кожу, и Аля маялась, то убегая в спальню, то вновь выходя на залитый вечерним солнцем двор. Она ждала, ждала, ждала, ругала себя и продолжала ждать возвращения Сантьяго.
Его снова не было до самой ночи.
Отчаявшись высмотреть в темноте силуэт всадника, Аля вернулась в дом, помогла Пилар с ужином и рано ушла спать.
Она держала в руках длинную тонкую ночнушку и думала. Думала долго, но никак не могла себя убедить, что ее посетила дурная идея.
Нет…
Она выключила свет и легла на свежие, смененные еще утром простыни совершенно голая. Как он и хотел с самого начала. Это было неожиданно приятно — нежиться среди их хрустящей чистоты, перекатываться и тереться как кошка, чувствовать, как ласкает тело то мягкая ткань, то крахмальные заломы.
Она почти заснула, когда он пришел. Дверь отворилась — она бы всегда узнала его по запаху, по мужской тяжелой ауре.
Он шумно дышал, закрывая дверь и запирая ее на задвижку,
Щелкнул выключателем… и Аля сразу поняла, когда он заметил ее голую спину и простыню, слегка прикрывающую все остальное. Его резкое и шумное дыхание мгновенно замерло.
Сантьяго сделал несколько шагов к кровати.
Ей казалось, он сейчас услышит, как бьется ее сердце, и поймет… что? Что это провокация? А то ему и так неясно…
За ее спиной тяжело прогнулась кровать, словно он оперся на нее коленом.
Пауза…
Тишина.
Три удара сердца.
И он развернулся и ушел. Хлопнула дверь ванной.
Полчаса Аля слушала шум воды, не зная, к чему готовиться, проклиная его чистоплотность, сомневаясь в себе, извиваясь под спеленавшей ее, как смирительная рубашка, простыней, вспыхивая от стыда за свои желания и желая еще сильнее.
Наконец он вышел. Выключил свет.
Лег на свою половину, завернувшись в простыню. И почти моментально уснул, будто выключился.
17
Проснувшись, Аля не стала открывать глаза. Вчерашнее возбуждение свернулось клубком натянутых мышц внизу живота и тянуло там, как после фитнеса. В голове снова плескалась муть и настроение было препаршивое. Она даже не заметила, что в спальне была не одна, пока горячая рука Сантьяго не легла ей на лоб.
— Ты заболела? От стресса это бывает. — Он сидел на своей половине кровати, полностью одетый, и листал какую-то книгу. — Останься в постели сегодня. Что тебе приготовить? Я попрошу Пилар. Жаль, что сюрприз пропадет, конечно.
— Хочу сюрприз! — подскочила Аля и тут же смутилась, поддергивая обратно предательницу-простыню, открывшую ее грудь.
Но Сантьяго как будто и не заметил этого.
— Тогда одевайся и выходи во двор. — Он отложил книгу и вышел.
По пути в душ Аля не удержалась и кинула взгляд: это был «Ацтек» Джэннингса, которого она сама скачала, но поленилась читать перед поездкой. Увы, на испанском. Надо же, он еще и умный…
Во дворе он сразу поманил Алю за собой и провел мимо хозяйственных пристроек по тропинке дальше, куда она не любила ходить. Там держали двух коров, а чуть дальше была маленькая конюшня, в которой обычно стояла парочка лошадей. Но сейчас на лугу за ней паслось еще несколько, а у ограды стояла темноволосая девушка в лихих ковбойских сапогах и шляпе и гладила по морде коня изумительного абрикосового оттенка. Завидев Сантьяго, она сначала радостно улыбнулась, а потом нахмурилась, поняв, что он не один.
— Это Надиа, — представил ее он. — Она тоже русская. А это Алия. Надеюсь, вы подружитесь.
И ушел обратно, оставив их вдвоем.
Аля изумленно посмотрела на девушку. Та неловко покосилась на нее, вздохнула, похлопала коня по шее и первая начала разговор:
— Неловкий момент, да? Как в детстве, когда родители приходят к друзьям в гости, а тебя впихивают в комнату к незнакомому ребенку и говорят: «Ну вы поиграйте вместе». И вы такие смотрите друг на друга и думаете: «Ну охуеть теперь». Ну, в смысле, в других выражениях думаете, но в целом так.
В принципе Аля уже готова была с ней подружиться. Но ход мыслей Сантьяго ей тоже показался несколько странным. У двух русских всегда есть о чем поговорить?
— Ты откуда? — спросила она девушку.
— Из Мехико, — отозвалась та и тут же поморщилась: — Ой, прости, не поняла сразу. Из Верхоянска. А ты?
— Из Москвы, — вздохнула Аля, слабо представляя, где этот Верхоянск.
— Ладно, выступлю в роли ребенка, в комнату которого впихнули нежданного гостя и покажу своих Барби и альбомы с наклейками, — хмыкнула Надя. Она похлопала коня по лоснящемуся боку и спросила Алю:
— Любишь лошадей?
— Наверное, — пожала она плечами. — Я редко их вижу.
— А я обожаю. — Надя с нежностью провела ладонью по роскошной блондинистой гриве коня. — Это Уицилопочтли. Змеюка зовет его Хорхе, но он столько моей крови выпил и плоти выгрыз, пока я его усмирила, что я согласна называть его только именем самого кровожадного из богов. Он реально бешеный со всеми, кроме меня. Я его с жеребячьего возраста вырастила, а теперь приезжаю так часто, как могу, и он считается вроде как моим. Заработаю когда-нибудь на свое ранчо и заберу его.
Видно было, что Надя очень любит этого своего кровожадного Хорхе. Она все оглаживала его по бокам и явно с большим удовольствием провела бы время с ним, а не в обществе Али.
— Ты жила тут? — спросила Аля со странным чувством. Ревности? Сантьяго ловит русских девушек, запирает их на ранчо и дарит лошадей. Коллекция у него такая экзотическая, а она лишь новый экспонат.
Надя без труда поняла подоплеку ее вопроса:
— Ревнуешь? Не надо, пожалуйста. Я никогда не влезала третьей и не собираюсь начинать. Мы давно просто друзья.
— Но ты была с ним? — решила напрямую уточнить Аля.
— Да. Согласись — хорош? — И Надя впервые за весь разговор посмотрела ей прямо в глаза. Раньше она их прятала и опускала, как многие из тех девушек, что росли, считая себя дурнушками, и даже став взрослыми, так и не поверили в свою способность нравиться мужчинам.
Но Сантьяго и вправду был достойным призом, которым можно гордиться и смело смотреть в глаза тем, кто как Аля — никогда не сомневался в своей привлекательности.
Тут уже ей пришлось неловко опускать глаза. Похвастаться было нечем.
— Он что, не спал с тобой? — Надя тряхнула короткими волосами и удивленно подняла брови.
Так удивленно, что Аля получила еще один отравленный дротик в сердце. Уже не ревностью, чем-то похуже. Она качнула головой, уязвленная и обиженная этим внезапным переворотом ролей.
— Ну не знаю… — Надя посмотрела на своего Уичили… Хорхе, и тот махнул хвостом, соглашаясь с ней. — Значит, у него уже есть кто-то. Он женщин не обижает и обычно верен. Тогда что ты тут делаешь?
— Может, я ему просто не нравлюсь. — Аля не стала отвечать на последний вопрос, прозвучавший еще более обидно, чем весь этот разговор.
— Ой, да брось! — рассмеялась Надя, вновь возвращая их обеих на привычные места в женской иерархии. — Он нормальный мужик и мимо таких не проходит!
Сомнительный комплимент, но именно так Надя и должна представлять жизнь Али: все «нормальные мужики» не проходят мимо, а она только выбирает.
Совершенно бесполезно объяснять, что проблем у нее не меньше, просто они другие. А здесь, на другом конце мира, так и вовсе оказалось, что бояться надо совсем непривычных вещей. Что от привлекательной внешности могут быть одни неприятности, а в том единственном случае, где она могла бы пригодиться, почему-то не срабатывает.
Чертов Змей…
— Чертов Змеюка, — откликнулась эхом Надя. — Заманил меня сюда на лошадок… Сказал, с дальнего пастбища моих любимиц приведут. Я тут недалеко в гостях была, конечно, не смогла проехать мимо. А он, оказывается, решил нас подружить. Вечно у него какие-то сложные политические игры. А я простая девушка, академиев не кончала. Люблю лошадей и природу. Меня легко обмануть.
— Да ладно, не кончала, — не выдержала Аля. — Филфак небось?
— Филфак, — кивнула Надя. — Испанский язык, студент по обмену, любовь-любовь и вот, первый раз увидела Мексику уже женой мексиканца. Думала, еду за мужем, оказалось — к лошадкам.
— А почему развелись? — Стало почему-то очень любопытно. Очень.
— Они же патриархальные чудовища, эти мачо! — фыркнула Надя. — Женщина, твое место у плиты! Босой и беременной, разумеется. Видела, сколько тут у них детей в семье? Не, как мужья формата «я хозяин в доме» они отличные, честно выполняют свою часть. Но я привыкла сама за себя решать. Да и ты не похожа на ту, для кого мужик в доме и выводок детишек — высшее счастье.
Она смерила Алю долгим взглядом чуть сощуренных близоруких глаз. Та, конечно, давно не ухаживала за собой по полтора часа под ролики бьюти-блогеров, только мазалась кремом после душа и делала маску для волос. Чистила овощи и мыла посуду. Загружала стиралку и развешивала мокрое белье. Подметала и протирала столы.
Но остатки былой роскоши: привычка к ухоженности, к визитам клинера раз в неделю, к доставке «Яндекс-еды» по вечерам, легкости, с которой она могла выскочить из дома, чтобы через полчаса быть на вечеринке — это все еще читалось в ней.
— Да, но, знаешь, я совершенно не скучаю по работе, — призналась Аля, которая умудрилась так ни разу и не открыть ноутбук за все время на ранчо. Недописанная статья сейчас была чужда ей, примерно как язык майя. Даже хуже: из языка майя она хотя бы знала целое одно слово: «Каан». — Да и по Москве, если честно. Но лошадки все равно не мое. И десять детей тоже.
— А я скучаю по Верхоянску, — вдруг призналась Надя. — По нашей поздней весне, когда уже кажется, что тьма и мороз будут всегда, а потом вдруг выходишь в июньский полдень — и вокруг сумасшедше цветут яблони! И пахнут — счастьем. И любовью. Но это, наверное, просто тоска по моей юности, когда все было еще впереди и не надо было беспокоиться, как заработать на медицинскую страховку и пенсию.
Они стояли молча. Вроде бы нечего было еще добавить, все темы исчерпались — не спрашивать же Надю о сексуальных предпочтениях Сантьяго! — но расставаться до странного не хотелось, словно и правда сработала магия «поиграйте вместе» и единения по географическому признаку. Але хотелось чем-то занять руки, и она чуть было тоже не погладила Хорхе по гриве, но вовремя вспомнила про его тяжелый характер и отдернула руку.
— Ну, я пойду проедусь, ладно?
— Надь, ты ведь в город сейчас?
Они начали фразы одновременно, но Надя умолкла и посмотрела настороженно:
— Да, а что?
— Можешь кое-что написать по адресу, который я тебе дам?
Она сощурила глаза:
— Змеюка в курсе?
— Нет.
— Тогда извини. Я тоже женщина верная.
И она ушла в конюшню, чтобы вернуться с седлом из рыжей кожи, украшенным узорами в стиле майя. Принялась устраивать его на Хорхе, вообще больше не обращая внимания на Алю.
Та махнула ей рукой: «Пока!» — и, дождавшись ответного взмаха, пошла обратно к дому.
Ей было, о чем подумать.
И что решить.
18
Злая и расстроенная, Аля вернулась в спальню и не выходила оттуда целый день.
Она ходила по комнате кругами, курила «айкосы» один за другим, множа окурки стиков на подоконнике и наполняя комнату тяжелым плотным паром. Выедающая изнутри ядовитая обида отравляла все, к чему она прикасалась. Не хотелось ни читать, ни выходить наружу, даже когда Пилар в обед постучалась к ней и протянула тарелку с ее любимым рисом с тонкими полосками мяса и соусом, она качнула головой, постаравшись улыбнуться и задвинула засов.
Даже достала заскучавший ноутбук, открыла свои рабочие записи — и с отвращением захлопнула крышку. В голове бился тяжелый пульс, зубы сжимались от злости, но тут же хотелось расплакаться и пожалеть себя, бедную девочку, которую чертовы мачо перекидывают друг другу как игрушку, вообще не интересуясь ее мнением и желаниями.
У всего этого был только один плюс: проблемы с тягой к проклятому Змею больше не существовало. Если ей и хотелось с ним что-то сделать, то желания эти проходили больше по ведомству «насилие», а не «секс».
Но все изменилось, стоило ему зайти вечером в комнату.
Он толкнул дверь, та устояла, закрытая на задвижку, и Аля, ворча про себя на свою глупость, встала, чтобы отпереть. Глупостью было бы не пускать его в собственную спальню.
Вошел — и сразу заполнил пространство собой. Своим запахом, своей силой и энергетикой, такой близкой мощью, мужской, жаркой, темной.
Сантьяго прошелся тяжелым взглядом по ее лицу и передумал что-то говорить, сделав какие-то свои выводы. Лишь стоял и смотрел, не делая попыток отодвинуть с дороги, потому что Аля совсем забыла, что мало открыть дверь, надо еще позволить войти.