— Спать? — спросила она тихо и совершенно невинно, глядя в темные глаза и плавясь, как шоколад под солнцем от того, как он смотрит на нее в ответ.
Как-то совершенно по-особенному, как… как в тот раз, когда он вошел сюда и впервые увидел ее. Только тяжесть его взгляда сейчас ощущалась совсем иначе. Как прочная броня, как физические объятия, надежная защита, которой он окружает ее.
Уголок губ дернулся, и Змей невозмутимо ответил:
— Спать.
Они разошлись в разные стороны, обошли кровать каждый со своей стороны, он щелкнул выключателем, гася свет, и, едва оказавшись на кровати, они вновь сплелись как два дерева, слишком давно растущие рядом.
Он гладил Алю по волосам, вел пальцами вниз по позвоночнику, заставляя ее покрываться мурашками, нежил губами тонкую кожу за ухом. Дотрагивался кончиками пальцев до груди, вел ими медленно, обводя тяжелое полушарие по низу, и она вновь закусывала губы, потому что он осторожной этой ласки, по телу вновь разливалось сладкое тепло.
Казалось, с него спало проклятие, запрещавшее дотрагиваться до нее, и он утолял многодневный голод, засыпая Алю неутомимыми ласками. Как же он должен был держать себя в руках раньше, если сейчас так ненасытен?
Его руки путешествовали по всему ее телу, смывая своими касаниями все что было до этого. Холод мокрой ткани, липкую горячую кровь, настырные касания Хесуса, мурашки страха и тяжелое отчаяние.
— Алия… — он снова стиснул ее в объятиях с такой всепоглощающей нежность, какую она никогда не ожидала от такого сурового мачо. — Mi corazon…
В долгих поцелуях растворялись все сомнения и страхи. Горячая темнота между ними прятала в себе все время мира.
Аля провела ладонями по мощным плечам, попыталась обхватить пальцами бицепс и сама засмеялась от своей неудачи, положила их на грудь, чувствуя быстрый сильный стук сердца, провела вниз, к напрягшемуся животу и очертила квадратные плиты мускулов.
И… снова ниже по тем самым мышцам, стрелками указывающими на то, что ее интересует.
— Теперь тебя ничего не останавливает? — спросила, обвивая пальцами крепкий, отменно стоящий член.
Его рука, отводящая в сторону влажную прядь волос, чтобы губы могли коснуться шеи, замерла, не закончив движения, и сердце Али ухнуло в ледяную пропасть.
Он же не может опять остановиться!
— Ты этого хочешь? — сощурившись, спросил Змей
Его пальцы подрагивали в миллиметре от ее кожи, и она была уверена, что не заставит их коснуться себя никакими силами, если он сам того не захочет.
И даже проверила, попытавшись потянуться к нему, но его мышцы закаменели, и то упрямство, и та воля, которые держали его вдали от нее все предыдущие дни, помогли остановиться и сейчас.
— Да… — выдохнула она, накрывая ладонью горячую шелковую плоть. — Да!
7
Он притянул ее к себе, преодолевая последние миллиметры расстояния между ними. Каждый раз казалось, что нельзя быть еще ближе, и каждый раз Сантьяго находил возможность прижать ее к себе еще плотнее, чем раньше.
Все тянулось медленно, так медленно, словно она все еще оставалась тем вечным камнем, что видел расцветы и закаты цивилизаций. Тягучие поцелуи — его губы касались ее сначала мимолетно, будто издалека, но каждое следующее прикосновение было настойчивее и жарче предыдущего. Его язык подробно исследовал ее рот, не упуская ни единого повода сплестись с ее языком в долгой желанной схватке. Его руки ласкали ее кожу, находя местечки, в которых касание неожиданно отдавалось дрожью во всем теле, сладкой и предвкушающей. Его дыхание было наполнено огнем, зажигающим ответный огонь в ее теле.
Грудь Али упруго вжималась в его грудь, а ее рука нагло пробралась между их телами, чтобы наконец сжимать и трогать его член, водить пальцами по горячей плоти. После стольких дней запретов это воспринималось как награда, как милость богов.
При мысли о жестоких местных богах всего на один миг ей вспомнился Хесус — и то, что было между ними, и что она считала лучшим сексом в своей жизни.
Она не успела сравнить.
Поймав в ее глазах туманный отблеск воспоминаний, Сантьяго притянул ее к себе и погрузил в такой напористый поцелуй, что больше не осталось сил для мыслей и сравнений. Навсегда.
Аля прогибалась и таяла под тяжелым твердым телом, обволакивала его собой, вливалась в него, как вода в кувшин, с облегчением принимая ту форму, которую он ей дает. И извиваясь под его умелыми ласками, почти не заметила мгновения, когда их сплетенные тела развернулись так, что что ему оставалось всего одно движение — внутрь нее. Оно было единственным естественным направлением, как реки текут в моря, как водопады срываются вниз, как пыль закручивается спиралью урагана.
И он сделал это движение, снова глядя Але в глаза, не позволяя отвести взгляд, и она ахнула, вдохнула и забыла выдохнуть, дрожа на грани все эти долгие секунды, пока он томительно медленно заполнял ее собой.
Аля выгибалась, обхватывала его ногами за пояс, поднимая бедра выше, двигалась ему навстречу в инстинктивной попытке поскорее соединиться, толкнуться друг в друга, вспыхнуть в пламени яркой страсти, но Сантьяго держал все под контролем, удерживая ее сильными руками, и как всегда вел свою мелодию.
Он любил ее в том же неспешном ритме, мучительно томил на медленном огне, поджаривая нетерпение невыносимо плавными движениями, которые заставляли чувствовать сигналы от каждого нерва, раскрывали грани таких ощущений, до которых Аля ни разу в своей жизни не добиралась, всегда торопясь туда, где острее удовольствие. Нежный огонь его ласк размягчал ее кожу, растворял ее, сплавлял их воедино, сердце к сердцу.
Теперь, задним числом, еще обиднее становилось за прошлые ночи, когда он так быстро и точно доводил ее до оргазма. Несмотря на безусловное удовольствие, то было всего лишь подачкой, куском хлеба, брошенным с роскошного пиршественного стола, за который ее пустили только сейчас.
Движение внутри нее не делилось на фрикции, оно было бесконечно жестоким, безупречно ритмичным, неумолимо медленным. Каждую секунду времени в ней скользил горячий ствол — либо внутрь, либо наружу, это миг длился и длился, застыв в горячем мареве расплавленной нежности. Капельки пота выступали на коже, испарялись, оставляя соленые разводы, которые он слизывал между поцелуями, и к их тягучей карамели добавлялись резкие нотки.
Сантьяго, то скользивший по ней кожей к коже, то вдавливающий ее всей тяжестью во влажные простыни, вдруг обхватил Алю ладонями и, не выходя из нее, перевернул, усадив сверху. Сделай он так в самом начале, она бы сорвалась и задала свой ритм, но разгоряченное, расплавленное тело уже привыкло к волшебству и само хотело и дальше поддерживать это завораживающее ритмичное движение.
Он провел руками по ее спине, заставляя прогнуться и скользнуть потяжелевшей грудью по его груди, поймал губами сосок, прикусил, рассылая острый импульс по всему телу, вжал Алю в себя, не позволяя ей шевелиться и продолжил сам, подаваясь бедрами вверх, чуть резче, чуть ярче, чем раньше, и этого ей хватило, чтобы густой сладкий жар, пульсирующий в ее теле, разбежался огненными дорожками по нервам и мышцам, заставляя все ее тело дрожать в невероятно долгом и сильном оргазме.
В этот же момент Змей стиснул ее бедра сильными пальцами и несколькими жесткими ударами с оттяжкой добавил перца в этот котел с расплавленным медом, завершив долгую сладку негу взрывом до искр перед глазами.
И кончил сам — с тихим рыком ей на ухо, от которого она вздрогнула и поймала последнюю, затихающую волну судорог удовольствия.
8
И сразу, будто кто-то стоял и прислушивался, ожидая, пока они закончат, раздался стук в дверь.
Аля дернулась, но Змей прижал ее к себе, успокаивающе поглаживая по спине.
— Подожди минутку, — тепло шепнул он на ухо, перекладывая ее на постель и прикрывая простыней. Сам встал и, как был, не смущаясь еще не опавшим членом, так и открыл дверь, о чем-то коротко переговорил по-испански и вернулся с пакетами, из которых густо пахло мясом.
У Али заурчало в животе, и она резко вспомнила, что последний раз ела больше двух суток назад. Она завернулась в простыню и жадно потянулась к еде.
В пакете оказались две коробки: с горячими, истекающими соком тако и с набором суши и роллов — их Сантьяго без колебаний протянул ей. Суши в мексиканской провинции? Аля ела и не такие странные вещи. В конце концов, те же суши в провинции российской. Но именно здесь аккуратные ванночки с соевым соусом и выложенный лепестками маринованный имбирь смотрелись как-то особенно дико.
— Почему суши? — все же спросила она у маленького кубика риса с кусочком угря на нем.
— Попросил ребят купить нам с тобой что-нибудь поесть, — ответил вместо него Змей. — Думаю, так они себе представляют женскую еду. Хочешь, поменяемся?
— Не… — Аля покосилась на то, как он быстро ест свои тако, и съехидничала: — Ешь свое мясо, тебе нужны силы.
Он замер и устремил на нее свой тяжелый темный взгляд.
— Поверь мне… — Его голос был низким и горячим, а взгляд прокатился катком по телу — под ним мгновенно захотелось развести бедра и вновь впустить в себя горячую твердую плоть. — Тебе тоже сегодня еще понадобятся силы…
Она сглотнула и поспешно запихнула в рот еще один ролл. Обещание было слишком привлекательным, чтобы упустить такой шанс. Суши, кстати, были не хуже московских, так что зря сомневалась.
— А почему ты попросил купить? На кухне ничего не было? Что-то случилось с Пилар? — испугалась вдруг Аля.
— С ней все в порядке, — успокоил Сантьяго. — Просто парни к вечеру все сожрали. У нас в доме сейчас две банды практически в полном составе и гости из крупных картелей. Все, что она успевает готовить, сметается за один миг.
— Зачем они здесь? Война все еще идет? Ты же сказал, что теперь все будет хорошо!
— В стычке был убит лидер той банды, решаем, как быть дальше. Возможно, будем объединяться, — спокойно пояснил Сантьяго. Он уже явно наелся и последний тако жевал через силу.
— И ты будешь главным?
Он пожал плечами:
— Пока это выглядит самым вероятным. Я тех ребят почти всех знаю с детства, мои парни не против, старая вражда давно прокисла. Матео больше двадцати лет как мертв. Хватит.
Аля погоняла по коробке последний ролл с авокадо и подняла глаза на Змея:
— Расскажи. Почему вы стали врагами? Почему он убил твою невесту?
— Это долгая история.
— Ты не хочешь говорить?
— Я хочу тебя. — Он вновь прокатился по ней тяжелым взглядом, наполненным вожделением. Под простыней, намотанной на бедра, явственно твердел член. — Иди сюда.
Аля сгребла пакеты и коробки на пол, с готовностью ныряя в его горячие руки, обнимая и устраиваясь на твердой груди. Но Сантьяго не торопился продолжать сладкие игры. Он задумчиво гладил ее по плечу и время от времени целовал в висок. А потом поднял ее подбородок, нежно коснулся губами губ и все-таки начал рассказывать:
— Мы с Матео познакомились в школе. И сразу подружились. Ему нравилось у нас в доме, мне — у них на ранчо. Но у нас было тесно и шумно, и мы с ним проводили время в основном здесь. Я был младшим в семье, единственным сыном после нескольких дочерей и мне многое позволялось. Например, носиться целыми днями непонятно где, пока сестры помогали по дому.
Он сел на кровати, оперевшись на спинку, Аля устроилась между его ног, полулежа у него на груди и слушая мерное биение сердца. Никогда в жизни не чувствовала она себя в такой безопасности, как в этом домике посреди джунглей в окружении двух мексиканских банд и в объятиях главаря одной из них. Это было странно и нелогично, но после всего пережитого ей было не до анализа собственных чувств. Хотелось просто хоть ненадолго расслабиться и насладиться покоем.
— Ее звали Камила… — Он замолчал на несколько секунд. А когда продолжил, голос стал хриплым и надтреснутым. — Она ходила в соседнюю школу и была самой красивой девочкой в классе. И в городе. И в мире. Нам было лет десять, когда мы ее увидели и пропали. Она была настолько недостижимая, что мы сначала даже не ссорились из-за нее. Просто спорили: я на ней женюсь — нет, я. Но понимали, что это нереально, как жениться на Луне. Так и ходили просто любоваться на нее.
Аля сидела в его руках тихо как мышь, боясь, что он снова остановится, кинет очередную загадочную фразу и на этом все кончится.
— А потом, за одно лето, все изменилось… Девчонки вдруг из вечных врагов превратились в конфетки, которые хотели облизать все пацаны. Мы были готовы и не подпускали к ней никого. Сами дарили подарки и сладости, во всем помогали, защищали, бегали по любым поручениям. Она никому из нас не отдавала предпочтение. Но… Первый ее поцелуй был все-таки моим.
Але захотелось укусить его, необъяснимо ревнуя к этой далекой девочке, давно мертвой. Почему у Сантьяго становится такой голос, когда он говорит о ней? Такой мягкий, такой…
Она не знала, что про нее саму он говорит таким же.
— Мы впервые подрались всерьез, когда я похвастался ему этим. Ходили оба с фингалами и разбитыми мордами. А когда все зажило — Матео вырвал у нее свой поцелуй. Но она все равно оставалась ничья. Еще долго-долго морочила нам обоим голову. Конечно, ей нравилось, что за ней бегают сразу двое. А потом мы оба сделали ей предложение.
Аля просто представила еще одного такого, как Сантьяго. И как они оба добивались бы ее внимания. Помотала головой.
Нет, она бы так не смогла. Она еще в старших классах поняла, как это тяжело — выбирать из двоих и стараться никого не обидеть. Особенно, если по-настоящему не нравится никто. Так ведь не может быть, чтобы двое одинаково.
— Моя семья жила в городе, — продолжал он. — Отец постоянно занимался чем-то интересным: то продавал туристам сувениры, то работал с археологами, то аптеку открывал, то еще что-то. Каждый очередной проект он называл делом всей жизни и был безумно рад, когда я им интересовался, даже обещал оставить мне его в наследство. Так что мне было чем удивить и что наобещать Камиле. А у Матео были только коровы, лошади и кукуруза.
— Водопады… — пробормотала Аля. — И домик на дереве.
— И домик на дереве, который был величайшим сокровищем в десять лет, но в семнадцать девушки на это почему-то не клевали, — усмехнулся Сантьяго. — И он пошел в банду. Романтичное занятие и легкие деньги. Можно хвастаться пистолетом и покупать Камиле шелковые платья и золотые сережки. Он хотел впечатлить ее этим, но он ее потерял. Ее родители строго запретили ей общаться с бандитом. Я победил.
— Она согласилась выйти за тебя замуж? — Аля приподнялась, чтобы заглянуть в его лицо.
— Да.
Что бы она ни хотела там увидеть, он это очень качественно скрывал.
— Мои родители были счастливы. Мать радовалась, что у нее будет такая славная невестка, готовила все к свадьбе и даже заранее начала шить распашонки нашим детям. Отец обустраивал верхний этаж нашего дома в Паленке для моей будущей семьи. Он сам сколотил нам самую прочную кровать и вырезал узоры на ее спинке — птиц и цветы. А Матео… пропал. Я искал его, но его мать отвечала, что не видела его неделями. Мы с Камилой скучали по нему… Я хотел с ним помириться. Мы же были друзьями — если бы Камила выбрала его, я бы смирился.
Он резко выдохнул. Аля почувствовала, как напряглось его тело. Обвила себя его руками, вжалась, сплетая его пальцы с ее, приникла губами к татуировке-змею.
9
Но Сантьяго был не здесь, не с ней. Он был там, двадцать лет назад.
— Накануне свадьбы я гулял с друзьями. Половина наших ушла вслед за Матео, но остальные не хотели проблем с законом. С ними мы и отмечали завтрашнюю свадьбу. — Камила примеряла свадебное платье, когда он пришел к ней. Один. Его друзья ждали снаружи на случай проблем. Он поговорил с ней. Не знаю, о чем — наверное, хотел, чтобы она отказалась от свадьбы. Ее мать слышала, как они ссорились. А потом раздался выстрел.