Она переползла на половину Сантьяго и завернулась в его простыню, пытаясь поймать мимолетный его запах с ткани. Все это время слезы стояли так близко, что казалось: тронешь неосторожно хрупкое сердце, и они брызнут. Аля боялась трогать, не хотела плакать, как будто пролившиеся чувства сделают реальностью все те беды, что чудились ей в тревожной полудреме.
4
Из сна ее выдернул уже настоящий, не мнимый шум со двора, проникший даже в эту тихую спальню. Рев машин, крики людей — все это длилось уже какое-то время, но вымотанная Аля никак не могла открыть глаза и вернуться в реальность полностью, сколько ни пыталась. Только грохнувший взрыв вздернул ее как марионетку на ниточках. Она выскочила из дома прямо в ночнушке, не помня себя от страха.
Двор был освещен заревом нескольких огромных костров, собранных из чего всякого хлама: туда свалили и сено, привезенное для лошадей, и подготовленные для постройки сарая балки, и разломанные ящики. Машины с работающими моторами были брошены как попало, на них снова что-то грузили, вытаскивая из земляного схрона под корнями деревьев. Кто-то выводил из-за дома громко ржущих лошадей, покрикивая то на них, то на тех, кто совался под копыта. Мечущиеся тени не давали сосчитать, сколько всего людей, не давали разглядеть лица.
Пилар поймала Алю у самых дверей, лопоча что про Сантьяго, но она и так искала глазами только одного человека. В дом, грохоча ботинками, вламывались знакомые ей члены банды, хотя она с трудом узнавала их лица, искаженные злостью и страхом.
Сантьяго среди них не было.
Они выдвигали ящики шкафов, сгребали свои вещи, относя их в машины, вновь вскрывали кухонную плитку, спускаясь в подвал, и кто-то опрокинул кастрюлю с супом, который весь день варила Пилар, и он расплескался агрессивной кляксой на выскобленном деревянном полу.
— Что происходит? — сначала шептала, потом все громче и громче повторяла Аля по-русски. — Что происходит?!
Она поймала за рукав кого-то смутно знакомого и, пугаясь истерических ноток в своем голосе, спросила:
— Серпиенте?
Он оскалился и помотал головой. Выдернул у нее рукав и скрылся в глубине дома.
Стало по-настоящему страшно.
Вот поэтому и не хочется жить в тех странах, где женщина — всего лишь собственность мужчины. У них там свои разборки, а ты получаешь все последствия, не имея даже возможности ни на что повлиять!
Аля заметила пикап со странно изогнувшейся, изломанной стрелой лебедки и, хотя уже видела, что за рулем никого нет, сунулась к нему. Внутри, в кузове на груде мешковины, она увидела своего давнего недруга с перевязанным плечом. В шляпе. Только шляпа теперь валялась рядом, а остановившийся взгляд смотрел в черное беззвездное небо. Она закрыла руками рот, чтобы не закричать, не заплакать по тому, кого сама с удовольствием пристрелила бы пару дней назад.
Смерть, страх и война тянули к ней черные костлявые лапы, и не было выхода, только бежать или прятаться, потому что сражаться ей было нечем.
Она метнулась к дому — но навстречу ей из теней и огня вышел смеющийся Хесус. Полуголый и пьяный, с ножом и пистолетом в раскинутых руках.
Нет, не пьяный, ей показалось. Когда он поймал ее, спешно сунув пистолет за пояс, ухватил за талию и закружил, сверкая белыми зубами, она не почувствовала запаха алкоголя — он был хмельным от адреналина, клокочущего сейчас в его венах. Лизнул лезвие ножа и расхохотался, увидев страх в ее глазах. Она попыталась вырваться, и он предсказуемо разозлился — прижал ее к себе, комкая тонкую ткань ночнушки, не защищавшей от жара его рук, втолкнул язык ей в рот.
Это были уже не шутки, не эротические игры, не противостояние, где максимальный проигрыш — гордость, не та возня на полу на втором этаже его дома в Паленке. Стоило ей дернуться всерьез, как он выругался и просто поднял и бросил ее на землю, не заметив сопротивления. Перевернул на живот, задрал ночнушку и выкрикнул что-то веселое, засовывая в нее пальцы. Аля заверещала как ненормальная, пнула наугад, но он одним движением выкрутил ее руки, задрал задницу выше, поставил ее на колени, и сквозь шум она расслышала звон пряжки.
Подняться без помощи рук было нереально, она только елозила щекой по пыльной земле, а он отправлял ее тычком назад, едва удавалось приподняться. Горячая головка члена скользнула между ее ягодиц, опасно задержавшись возле ануса. Она орала, но сквозь шум двигателей, треск костров, крики и грохот ее крик некому было услышать. Но Хесус решил не заморачиваться — он скользнул членом ниже, приставил его ко входу, толкнулся…
Сначала она почувствовала, как его ладонь, сжимавшая ее запястья, на секунду резко стиснула их и тут же ослабла, и только потом осознала звук выстрела — и следом тяжелое тело завалилось на нее, заливая чем-то горячим.
— Vete a la chingada! — рыкнул над ней знакомый голос. — Chamaco pedorro!
Тело Хесуса отвалилось в сторону, позволяя наконец вдохнуть впервые с тех пор, как он возник в свете костра. Аля вывернула голову и увидела возвышающегося над ней Змея. Весь левый бок его рубашки был испачкан темным, в одной руке он сжимал пистолет, а другую протянул Але, помогая встать и одергивая ее ночнушку, залитую кровью.
Он прижал ее к себе, притиснул, шепча на ухо вперемешку английские и испанские слова, но пистолет опускать не торопился. Потянул ко входу в дом, но она не могла идти, просто не чувствовала своих ног от ужаса и нахлынувшей слабости. Он убрал пистолет, подхватил ее на руки и охнул от боли, выматерившись по-испански. Но выпрямился, стиснул зубы, донес до спальни, поставил на ноги и велел:
— Запри дверь. Жди меня.
Собрался уйти, но Аля цеплялась за него, без слов мотая головой и не желая больше отпускать никуда и никогда. Он обнял ее изо всех сил, поднял пальцами подбородок и нежно поцеловал, скользнув между губ горячим языком.
И только потом ушел.
5
Аля сидела на полу, привалившись боком к стене.
В левом виске отдавался гул и удары, сотрясавшие дом. Руки и ноги налились тяжелым страхом, не шевельнуться. То и дело казалось, что она куда-то уплывает, слышала голоса в голове — или это были голоса за стеной?
Она так и не сняла залитую кровью Хесуса ночнушку, просто не могла двинуться с места. Сначала дрожала, но потом застыла, как глина, обожженная огнем.
За окном спальни просветлело, и сначала она испугалась новой беды, но потом поняла, что это всего лишь встало солнце.
Уже наступило утро, а он все не возвращался.
Она чувствовала себя древним камнем, который лежит здесь уже тысячи лет, видел все империи от ольмеков до майя и сейчас наблюдает, как движутся солнечные пятна по полу и перемещаются тени вслед за солнцем. Рука тянулась к лицу, чтобы убрать упавшую прядь волос, бесконечно медленно, гораздо медленнее, чем двигалось по небу солнце.
Снаружи что-то происходило, но шум там был рассеянным, похожим на падающие на листву капли воды, из него нельзя было вычленить никакого смысла.
Солнечный свет стал из розового белым, из белого золотым и потускнел.
Снова наступил вечер.
А потом ночь.
И только тогда он вернулся.
Шаги за дверью были — его шагами.
Аля смогла встать на затекших ногах, ощущая как трескается затвердевшая глина ее оболочки и начинает бежать кровь в ссохшихся сосудах.
— Теперь все будет хорошо, — сказал Сантьяго, входя в комнату. Он так и не переоделся и заскорузлая темная ткань на боку прилипла к коже. — Ничего больше не бойся.
Он открыл дверь ванной, но Аля схватила его за руку.
— Не уходи… — просипела еле слышно, но хотелось орать во весь голос, срывая горло.
— Хочешь посмотреть? — устало усмехнулся он.
— Хочу.
Сантьяго пожал плечами и приоткрыл дверь шире, впуская ее.
Он стаскивал с себя задубевшие от грязи джинсы, отвернувшись от Али, а она прислонилась к стене, пытаясь не сползти по ней.
Под стоящей колом от грязи и крови рубашкой была когда-то белая футболка — сейчас казалось, что на нее насенен какой-то оригинальный принт: половина закрашена градиентом от светло-коричневого до темно-бурого с обожженными краями прорехи на боку, где она пристала к коже. Шипя и матерясь на двух языках, Змей принялся осторожно отдирать ткань, присохшую к ране.
У Али поплыли круги перед глазами — не от вида крови, а от острого приступа эмпатии.
— Ты ранен, — заметила она очевидное.
— Да какое там ранен, — пробормотал он сосредоточенно. — Считай, просто ободрался, там едва задело. Самая легкая моя война. Почти без потерь.
Если не считать Хесуса.
Никто этого не произнес, но оно как будто все равно прозвучало.
— Ты убил… своего племянника, — проговорила она запекшимися губами, чувствуя, что каждое слово возводит между ними стену в тысячу кирпичей толщиной. Лучше было молчать, но не говорить об этом было нельзя.
Сантьяго повернулся к ней, опустив руки. Вода стучала по его смуглым предплечьям, размачивала корку крови и стекала в слив уже розовой.
Твердо, даже жестко он сказал:
— Хесус перешел черту.
— Он всего лишь… — начала Аля.
— Пытался тебя изнасиловать, — так же жестко закончил Змей. — И убить меня. И стравить и уничтожить сразу две банды, сыграв на своей обиде.
— Из-за меня… — Аля шагнула к нему под струи воды, и намокшая сорочка облепила ее тело от шеи до лодыжек.
Ему было неудобно дотягиваться до раны, и она принялась помогать: нежно и аккуратно, по миллиметру, стараясь не причинить лишней боли, отлепляла ткань. Закончив, она сама потянула рваную футболку вверх, чтобы ему не пришлось тревожить рану, сама впервые раздевая его. Царапина на боку и правда была поверхностной, только широкой. Пока Аля промывала ее прохладной водой, Змей стоял, подняв руку вверх, но смотрел не на то, что она делает, а на ее лицо и закушенную губу.
— Йод есть? — спросила Аля. — Ну, или что там у вас, бетадин?
— Залепи пластырем, не мучайся, — посоветовал Сантьяго. — В аптечке есть хирургический. Сейчас, только вымоюсь, сам залеплю.
Он встал под струи воды, смывая с себя грязь и кровь, и вдруг сказал:
— Не из-за тебя. Хесус — моя ошибка. Это я поставил его главным, оставил на него дела, когда. уехал. Надеялся, что в нем проснется ответственность, пора бы уже. Думал, что смогу на него рассчитывать и доверять родному человеку. Но он только нахерачил, устроил истерику и сбежал неизвестно куда.
Сантьяго поднял голову и закрыл глаза, подставляя лицо льющейся воде.
Аля подумала, что теперь понимает, почему Хесус был настолько нагл и самоуверен. Получил в его возрасте целую банду и полное доверие лидера — есть повод решить, что все делаешь правильно.
— Я надеялся, что он одумается и вернется хотя бы ради тебя. Не просто же так он ввязался в похищение. Одно дело грабить местные маршрутки, другое — забрать туристку из междугороднего автобуса. Так рискнуть можно только ради любви.
— Какой любви?.. — не выдержала Аля.
Он правда думал, что Хесус приволок ее сюда, потому что влюбился?
— Да, я понял, что это был каприз малыша, а не любовь. Догадался бы сразу, как тебя увидел, если бы ты не начала за него волноваться.
— Я не… — она помотала головой, вспоминая их первый разговор, когда поймала его острый взгляд, испугавшись, что он убил Хесуса.
Так и вышло в итоге. Так и вышло.
— Думал, сделаю вид, что забрал тебя себе, подержу, пока ребята не угомонятся.
— Не отпускать же… — горько сказала Аля.
— Это выглядело бы как отобрать игрушку и выбросить. После такого уважение парней было бы утеряно безвозвратно. Другое дело, если мне захотелось его женщину себе, а когда наигрался, отдал обратно. После старшего не зазорно, тем более, я не собирался тебя трогать. Но он даже слушать не стал, щенок…
— Ты… — Аля онемела.
Он собирался очень аккуратно обращаться с игрушкой племянника, а потом вернуть ее владельцу! Чтобы не уронить авторитет Хесуса!
Действительно, зачем спрашивать мнение вещи?
Сантьяго повернулся к Але, буквально вдавливая ее в стену своим тяжелым темным взглядом. Он словно почувствовал ее злость и тихо сказал:
— Он моя семья. Последняя связь с домом после того, как я окончательно выбрал свой путь.
Влажные волосы прилипли к его лбу и потемнели от воды. Гладкая смуглая кожа влажно блестела, под ней перекатывались мускулы — он все еще был напряжен, готовый снова броситься в бой. Такой опасный. Такой сильный. И такой беззащитный перед тем, кого считал родным человеком.
— Он подставил и меня, и своих друзей из той банды, стравив нас и начав эту войну. А сам с такими же молодыми шакалами ждал, пока мы перебьем друг друга, чтобы занять наше место, и сразу, с наскока, получить все, что мы имели. И только увидев меня, не выдержал и выдал себя раньше времени. Победить мне помогли мои враги.
Сантьяго коснулся плеча Али и притянул ее к себе, под прохладную воду, смывавшую с ее лица грязные разводы. Он был совсем близко, ближе чем когда-либо, и говорил очень тихо. Шумела вода, но она все равно все слышала.
— Как причудливо сплетаются судьбы. И в каких только странных местах я не нахожу по-настоящему близких людей. Начиная с Пилар и заканчивая…
Аля встала на цыпочки в ночнушке прямо под водой и поцеловала его в губы.
Обвила руками шею.
— Тобой, — договорил он, заключая ее в свои объятия, которых ей уже так давно не хватало.
6
Сантьяго присел, не отпуская ее взгляд, стягивая им — глаза в глаза — их воедино как стальным канатом, привязывая друг к другу. Пальцами подхватил мокрый подол сорочки и потянул его вверх, стаскивая ее с Али. Отбросил в сторону, к своей рубашке, и тут же прижал холодное тело к своему жаркому, согревая и успокаивая своим живым теплом.
И снова целуя, нежно и долго, спокойно, никуда не торопясь, словно нет у него там, за стеной двух едва помирившихся банд, разоренной базы и мертвых друзей. Словно вот эта расслабляющая нежность в его пальцах, на его губах, в его дыхании — навсегда, навечно, как в раю.
Он промыл ее волосы, разделяя их на пряди, провел пальцами по лбу, скулам, щекам, вновь легко коснулся губами губ, огладил плечи и руки, очертил грудь, почти не дотрагиваясь, но так медленно и трепетно, что соски заныли от жажды ласки. Сжал ладонями талию и провел ими дальше, вниз, туда, где она переходила в бедра, присел на корточки, глядя на Алю снизу вверх и скользнул по бедрам вниз.
Касания его рук снимали напряжение с каждой мышцы, расслабляли тело, закаменевшее от боли и страха за последние сутки. Его взгляд не отрывался от нее — тяжелый, темный, восхищенный и нежный, от него подгибались ноги и горела кожа.
Он снова накрыл ее губы своими и целовал так долго, что Але начало казаться — в мире никогда не было ничего кроме этого поцелуя, и его рук на ее теле, и его сильного успокаивающего, пронизывающего все присутствия, и… его члена, упруго и твердо прижимающегося к ее бедру.
Сантьяго выключил воду и потянул Алю в комнату, где ленивые взмахи лопастей вентилятора под потолком разгоняли текучую жару, мгновенно облепившую их влажные тела.
— Сейчас, — он сделал шаг в сторону, открыл тумбочку и достал аптечку. В картонной коробке кроме упаковок тканых пластырей для хирургических ран, бинтов и бутылки со спиртом одиноко перекатывался только пузырек с антибиотиками. Настоящая мужская аптечка. Хоть бы аспирин положили.
Аля сразу отобрала у него пластырь и сосредоточенно, стараясь не отвлекаться на покачивающийся в поле зрения член, почти прижимающийся к его животу, залепила рану и легонько прогладила пальцами, задержавшись на краях, чтобы впитать немного острого удовольствия от прикосновения к горячей смуглой коже.