Как же быть? Украсть пряжки? Но Скамбарону вовсе не собирался из-за каких-то там пряжек до конца дней своих ходить с нечистой совестью. Надо завладеть ими так, чтобы ни один человек, даже сам падре, не мог назвать Скамбарону вором. Долго он ломал голову и, наконец, придумал.
Однажды, рано утром, когда все добрые люди еще сладко спали, Скамбарону принялся колотить в дверь дома падре Бонифаччо. На стук выбежала заспанная служанка. Увидев Скамбарону, она изругала его и хотела было захлопнуть перед его носом дверь, но куда там! Скамбарону поднял такой крик, что падре, спокойно почивавший в своей постели, проснулся и велел его впустить.
— Падре Бонифаччо, — заговорил Скамбарону, едва переступив порог спальни, — я — бы никогда не осмелился побеспокоить вас так рано, но мне приснился удивительный сон, и я скорее побежал к вам.
— Не стоило спешить, — хмуро заметил падре, — свой сон ты успел бы рассказать и попозже. Могу себе представить, какую нечисть видит по ночам такой грешник, как ты!
— Ах, святой отец, да ведь я видел вас. Ну просто совсем как живого. Вокруг вашей головы светилось сияние, а за плечами трепыхались два крыла, вроде куриных, только побольше. И так вы грустно на меня посмотрели, что я заплакал, проснулся и побежал к вам.
Скамбарону знал, что сказать. Всякому лестно услышать о себе такое, и сердце падре Бонифаччо растопилось, как воск от жаркого пламени.
— Подойди поближе, сын мой, — сказал он растроганным голосом. — Сон твой вещий и означает, что грехи переполнили тебя, как тесто, о котором забыла нерадивая хозяйка, переполняет квашню. Покайся, покайся, сын мой!
Скамбарону только этого и надо было. Он проворно стал на колени у самой постели падре Бонифаччо и, смиренно опустив глаза, чтобы получше видеть пряжки, — туфли-то стояли под кроватью! — начал свою исповедь.
— Э, святой отец, грехов у меня так много, что не знаю, с чего и начать.
— Начинай с самых крупных, — посоветовал падре.
— Ну, ладно. С неделю тому вывела у меня голубка пару голубят. Не прошло и дня, как ваша кошечка задрала одного голубенка. Тут я, превеликий грешник, вместо того, чтобы отдать ей второго голубенка, поймал эту гадину за хвост да так настегал, что она целый год на голубей и смотреть не захочет.
— Ах, сын мой, — укоризненно сказал падре, — ты не только согрешил, обидев невинное творение, но грешишь и сейчас, ибо язык твой произнес бранные слова.
— Вот, вот, подхватил Скамбарону, — я еще и не то говорю. Не дальше как пять минут тому назад я обозвал вашу почтенную служанку старой перечницей.
— Ай, как нехорошо сын мой, — застонал падре и возвел глаза к потолку.
Мессине, на самом берегу голубого Мессинского пролива, стояла хижина. Жила в ней вдова рыбака с единственным сыном, которого звали Колá.Когда маленький Кола появился на свет, его приветствовал шум моря. Когда он впервые засмеялся, он засмеялся солнечным зайчикам, прыгавшим на волнах. Едва мальчик научился ходить, он побежал прямо к морю. Игрушками его были высохшие морские звезды, выкинутые приливом на берег, да обкатанные водой блестящие камешки.